гастролировала по СССР как шахматный вундеркинд. Казалось, что она вырастет гроссмейстером. Но когда она знакомилась с другими вундеркиндами, она думала, что они умнее ее, и в итоге решила, что никогда не достигнет вершины. Это разочарование, через которые прошли сотни миллионов детей, будь они гении или нет. Но даже настоящие, признанные гении расстраиваются из-за того, что они недостаточно умны. Действительно, чем умнее человек, тем больше целей остается вне его досягаемости.
Решив, что быть чемпионкой по шахматам – это не «серьезная профессия», Ольга пошла изучать математику и в ней тоже проявила исключительные способности, получив в итоге работу в одном из самых престижных учреждений в стране – в Академии наук. «Самое важное в моей жизни – это работа, она важнее моей семьи и детей». Она говорит это открыто в их присутствии, признавая, что ее отношение «не заслуживает восхищения». Быть математиком для нее – то же самое, что быть художником, это не рутинная работа. Это требует «интуиции», например чего-то вроде озарений, результаты которые затем необходимо доказать. Хорошим математиком не станешь при помощи лишь технических навыков. Награда – удовольствие от рассуждений. «Это как будто дурман. И лучший способ выбросить все остальное из головы». Гениям нелегко определить, о чем стоит думать, а о чем нет. У них репутация людей, полностью поглощенных работой. На самом деле творческое мышление представляет собой прямо противоположное: блуждание по неизведанной территории, поиск связей там, где их, казалось бы, нет. Гениев отличает убежденность в том, что однажды они найдут разгадку и выйдут из джунглей, они не боятся заблудиться.
До гласности главным в жизни Ольги была борьба с режимом – она была редактором подпольного журнала. Всех ее друзей арестовали. Продолжать выпускать издание больше было некому. «Я должна была это делать». Политика ее не интересовала, и она скептически относилась к тому, чего могут добиться диссиденты. Но она не могла вынести того, что исчезнет журнал, исчезнет все хорошее; а кроме того, люди имеют право получать информацию, как можно больше: «Я помешана на информации». Она знала, что тоже окажется в тюрьме, но не боялась, почти с фатализмом ждала этого, думая: «Тюрьма войдет в мой послужной список». Что же тогда могло ее напугать? «Я вообще ничего не боюсь».
Когда КГБ заклеймило ее как диссидентку, «у меня было больше свободы, чем у обывателя, который боится любого контакта с ними». Те, за кем охотится КГБ, постепенно выучивают его методы: она научилась распознавать, что безопасно, а что нет; враг страшен только тогда, когда о нем ничего не знаешь. Когда ее уже собирались арестовать, она сознательно забеременела, зная, что КГБ при всей своей безжалостности не сажает в тюрьму беременных женщин. Конечно, временами она испытывала физиологический страх – например, когда видела, как задерживают ее друзей; но, если бы даже их снова арестовали, она не колеблясь опять стала бы диссиденткой. «Сейчас жизнь лучше, я могу ездить за границу, могу зарабатывать». Эта способность отделять страх тела от страха разума было одной из основ героизма на протяжении веков.
В другие периоды главным в жизни Ольги была «безумная любовь». Раньше это было проблемой, ведь до двадцати пяти лет она была уверена, что всегда сможет полностью себя контролировать. В процессе самообразования, начавшегося в семнадцать лет, она пыталась научиться «справляться с собой в любой момент». Будучи застенчивой, она осознанно решила из интроверта стать экстравертом. Когда она встретила своего первого мужа, ее убежденность в том, что она все контролирует, не подвергалась сомнению, потому что она выбрала его «рационально»: «Думаю, я обманом заставила его жениться на мне». Брак означал, что она сможет остаться в Москве. «Конечно, я сказала себе, что влюблена». Однако, когда ей было двадцать пять, у нее случился нервный срыв, и не из-за того, что она слишком много думала о математике, и не из-за развода, а потому, что она не могла выбрать между двумя мужчинами. Сильные переживания убедили ее в том, что она «не вполне рациональна». В следующий раз, когда она влюбилась в своего нынешнего мужа, это была «настоящая страсть, физическая, любовь с первого взгляда». Оглядываясь назад, она думает, что он стал ее попыткой приблизиться к тому, чтобы стать нормальным человеком. «Мало быть самодостаточным или иметь счастливый брак. Мне нужно быть с другими людьми». Брак, независимо от того, влюблен человек или нет, – полезный опыт; развод – это не так уж и плохо; «и то и другое избавляет вас от комплексов».
Друзья тоже очень важны для нее. Опять же, ее выбор не совсем рационален: они нравятся ей просто как люди, а не за их конкретные достоинства. Но что может помешать кому-то стать ее другом? Если он предатель. Первым по этой причине потерял любовь Ольги ее собственный отец. Он воспитал ее в убеждении, что некоторыми свободами нельзя жертвовать, что, например, бесчестно быть членом Коммунистической партии. Но затем он вступил в партию: будучи ученым-биохимиком, проводящим экспериментальные исследования и увлеченным своей работой, он не имел другого способа получить необходимое ему оборудование. Она считала, что он предал себя, и их отношения навсегда испортились. Это произошло, когда ей было восемнадцать. Не была ли она слишком строга к нему? «Да, я жесткий человек».
Самодостаточности мало, но она ценит ее и утверждает, что обладает ею, как и самодисциплиной. «Я могу решить, о чем я не хочу думать, и выкинуть это из головы. Не люблю делать несколько дел одновременно». Она может избавиться от «неприятных мыслей», занимаясь математикой или читая роман. Этот навык она приобрела в общежитии: присутствие в одной комнате еще пяти человек научило ее не слышать их разговоров, делиться с кем-то секретами было гораздо труднее, и единственным выходом было научиться концентрироваться. Теперь «когда кто-то в семье заговаривает со мной, я не слышу, что они говорят». Иметь собственную комнату – ее мечта, потому что, хотя она и решает во сне математические задачи, они часто не дают ей уснуть, и ей нравится гулять по ночам и думать. Индивидуализм активнее всего развивался там, где люди могли позволить себе собственную комнату и связанные с этим комплексы.
В любом случае традиционный уклад быта Ольгу не устраивает. Ее муж – это жена. Пока она работает, он присматривает за детьми. «Наши роли поменялись не только в этом, но и в том, что я ученый, а он искусствовед». Спрятавшись за бородой, он тихо говорит, мягко двигается, мило улыбается. Он постоянно болел в детстве, был физически слаб, неспособен сопротивляться, считал школу мучением, и первым убеждением в его жизни было то, что он «никому не нравился». Он был отличником, но оставил школу, как только смог, и стал обычным помощником в библиотеке – раскладывал книги по полкам. Начиная с 8 утра, к 10:30 он уже заканчивал со всем, что от него требовалось, и мог спокойно читать, оставаясь наедине со своим воображением. В девятнадцать лет он женился, сбежав от родителей, которые постоянно отчитывали его, указывая, что ему следует делать: все они жили в одной комнате. «Я думал, что влюбился, но главное было жениться».
Как только он нашел работу, он начал пить, а после развода в двадцать один год полностью погрузился в пьянство. «Меня не радовало то, что я о себе знал». Вдобавок к этому у него случился приступ гастрита. Он попал в больницу, и врачи пообещали ему, что через пятнадцать лет у него будет рак. Он верил в это и ждал. Ожидание смерти тяготело над всем. Сначала он думал, что сможет бросить пить, если захочет; затем понял, что стал алкоголиком и не хочет ничего с этим делать, потому что считает, что загубил свою жизнь. В тридцать лет он решил, что пьянство – лучший способ покончить с собой.
Большим утешением в выпивке было то, что это можно было делать в компании. Одиночество преследовало его; с пяти лет он боялся оставаться
