Иногда «Мистер Энтузиазм», он же «неудержимый», он же Заячья Губа, не довольствуясь обычным крупным планом, заполнял экран целиком и, раздвигая его рамки, простирал руки в зрительный зал:
— О, как мне хочется исцелять вас от неверия в собственные силы простым прикосновением руки, как делает Орал Роберте[20]. Не разрешайте промывать себе мозги комплексом неполноценности! Слушайте меня! Следуйте за мной! Если я вам дам рыбу, вы будете сыты день. Если я научу вас ловить рыбу, вы будете сыты всю жизнь. Спасение в успехе. Успех в вере…
Крупные планы сменялись общими. Трюкач-оператор пропускал сквозь синеву остекленевших глаз Гленна Тарнера толпы беснующихся людей, жаждавших прикоснуться к целительным язвам парфюмерного Христа. Глазок кинокамеры фиксировал падения и столкновения, разбитые в кровь рожи, орущие: «MMMMOOONNEY!» Так бьются о плотину косяки рыб…
Гленн Тарнер поехал в аэропорт провожать гарвардскую гоп-компанию. Красно-бело-голубой «Фэлкон фэн», заляпанный иконографией Заячьей Губы, распростер могучие крылья над цветником красивейших девушек Орландо. Вспыхнули прожектора, и к микрофону подошел сам.
— Настало время прощаться, — выдохнул он в чувствительную мембрану южнокаролинский прононс. — Многие из вас, конечно, убеждены, что я затеял всю эту поездку в целях рекламы и саморекламы. Хотите — верьте, хотите — нет, но у меня и в мыслях не было паблисити. Притащил я вас ради собственного удовольствия, чтобы показать и доказать эффективность бизнеса, который вы списываете со счетов как химеру. А химера-то процветает! Вот здесь, рядом со мной, стоит Клайд Кобб, президент международного филиала фирмы «Смей быть великим». Он — ученый-атомник. Я переманил его у правительства. Клайд разбил вдребезги свою электронно-вычислительную машину, когда она дала отрицательный ответ по поводу просперити моего дела. Клайд поверил в меня и оказался прав. Не так ли, Клайд?
Президент международного филиала фирмы «Смей быть великим» с готовностью закивал головой в знак согласия.
Началась церемония прощания. Аналитическим умам были преподнесены подарки: пластинки с записями афоризмов Тарнера «Самосовершенствованию нет предела» и туалетная бумага «Коскот». Так сказать, для души и тела. Кроме того, каждый гарвардец был удостоен поцелуя «мисс Орландо», дышавшей духами Заячьей Губы и туманами его философии.
На борту лайнера аналитические умы провели между собой анкету. Первый вопрос гласил: «Этичен или неэтичен фундамент тарнеровского бизнеса?» Тридцать три человека ответили «неэтичен», трое — «этичен», остальные воздержались. Второй вопрос гласил: «Нравится ли вам Тарнер, доверяете ли вы ему?» Все сорок единодушно ответили: «Да». Наконец, аналитические умы пришли к выводу, что «природный интеллект Тарнера, что бы это ни значило, равен тренированному интеллекту профессора гарвардской Школы бизнеса, кем бы он ни был».
«Фэлкон фэн» алчно пожирал пространство. На его крыльях было изображение распятого парфюмерного Христа. Над Америкой разыгрывалась грандиозная комедия вознесения, которому не предшествовало положение во гроб…
Последний день августа 1972 года выдался необычайно жарким. В Сэнфордском аэропорту было нечем дышать. Помощники шерифа округа Пайнллас, вконец раскисшие в ожидании обвиняемого, дули милуокское пиво и с тоской поглядывали на небо. Каждые полчаса звонили из Клеаруотера от участкового судьи Холли и осведомлялись: где обвиняемый? Помощники шерифа с тем же вопросом звонили в Орландо. Каждые пятнадцать минут. Из Орландо отвечали, что обвиняемый задерживается и вылетит, как только освободится от множества неотложных дел. Помощники шерифа чертыхались. Чертыхался судья Холли. Жара в Сэнфорде и Клеаруотере становилась нестерпимой. Ожидание тоже.
Обвиняемый прибыл уже под вечер. Его личный самолет подрулил прямо к аэровокзалу. Долгожданный гость был одет в костюм неонового цвета. Из-под брюк торчали ковбойские сапоги, расшитые пестрым бисером. Лицо закрывала широкополая ковбойская шляпа.
— Ну что ж, поехали? — обратился он к помощникам шерифа.
— Поехали, — мрачно пробурчали помощники. Флоридское солнце выкачало из них милуокское пиво, и оно бурыми пятнами выступало на форменных рубашках полицейских, придавая им сходство с леопардами.
Обвиняемый сел в белый «кадиллак». В другом «кадиллаке», зеленого цвета, разместились его адвокаты. Помощники шерифа втиснули свои могучие тела в черный «крайслер», включили сирены и мигалки и как бешеные рванулись на «хайвей». Ехали с ветерком. Сто миль, отделявшие Клеаруотер от Сэнфордского аэропорта, были покрыты за час. В город ворвались на полном ходу. Затормозили лишь у здания суда.
Магистрат[21] Чарльз Р. Холли начал слушание дела, как только ковбойские сапоги обвиняемого переступили порог зала суда. Он кивнул в сторону прокурора штата Флорида Джеймса Рассела, приглашая его к барьеру. Прокурор тут же поднялся и принялся монотонным голосом зачитывать грехи, которые солнечный штат Флорида ставил в строку обвиняемому. Последний привлекался к ответственности по восьмидесяти шести статьям уголовного кодекса, нарушенным им 1327 раз. Поэтому чтение обвинительного акта заняло достаточно много времени. Магистрату было скучно. Подсудимому тоже. Магистрат рассматривал бумаги, подсудимый — бисер на своих ковбойских сапогах. Взвод адвокатов зарылся в тома необъятного дела.
Когда прокурор Рассел закончил чтение заупокойной мессы, адвокаты от имени своего подзащитного заявили, что он не считает себя виновным ни по одной статье и ни по одному делу.
— Все это — вонючее дерьмо, которое пытается выпихнуть меня из бизнеса, — неожиданно вставил подсудимый, оторвавшись от созерцания пестрого бисера на ковбойских сапогах.
Адвокаты не успели предотвратить выпад подзащитного. Магистрат встрепенулся и приплюсовал к восьмидесяти шести статьям еще одну — за неуважение к суду. И тем не менее приговор прозвучал весьма гуманно: сто пятьдесят суток тюремного заключения, то есть менее чем двое суток за статью. Впрочем, преступник пробыл в тюрьме всего сорок пять минут — время, которое понадобилось его адвокатам для внесения и оформления залога в двадцать тысяч долларов.
Обратно, в Сэнфордский аэропорт, ехали с тем же ветерком и в том же порядке: преступник в белом «кадиллаке», адвокаты в зеленом. Вот только место черного полицейского «крайслера» в кортеже заняли серебристые автобусы, битком набитые представительницами прекрасного пола. Высунувшись из окон, они размахивали флагами и транспарантами, отороченными норковым мехом. «Свободу Гленну Тарнеру!», «Руки прочь от Заячьей Губы!» — было выведено на них ядовито-яркой помадой фирмы «Коскот».
Так закончилась первая и последняя попытка Фемиды удержать «неудержимого».
На следующий день он издал из своей орландской штаб-квартиры рескрипт-предупреждение: «Если меня не оставят в покое, я расчленю мою империю на пятьсот фирм. Федеральному правительству и властям штатов придется возбудить уголовные дела против каждой из них. Я парализую юридическую систему страны еще невиданным кровопусканием времени и денег. Я задушу ее путами волокиты».
Угроза, видимо, подействовала. От Тарнера отступились. А сам Гленн Заячья Губа продолжает неудержимо наступать широким фронтом…
***
Главный герой мифологии американизма — разбогатевший бедняк, чистильщик сапог, ставший мультимиллионером, продавец газет, добравшийся до президентского кресла. Короче, селфмейдмен[22]. По своим «анкетным данным» Гленн Тарнер выкроен для самой верхотуры долларового Олимпа. Он великолепно сочетает — отчасти интуитивно, отчасти в результате холодного расчета — сентименты былого с ритмами настоящего. Недаром Заячью Губу называют «анахронизмом времен тентов Чаттануги» (эпоха освоения «дикого Запада»), приладившим реактивные моторы к своей телеге, которую раньше тащила пара мулов н с облучка которой он рекламировал свои товары, а когда прогорал — проповедовал слово божье. Любители психоанализа и сюрреализма рисуют Тарнера многоголовой гидрой и многоруким бонзой, вобравшим в себя черты евангелиста Билли Санди, железнодорожного магната Эндрю Карнеги, циркового антрепренера Бэрнама и фашиствующего расиста-популиста Хью Лонга.
И тем не менее новейшие издания жития американских святых предпочитают стыдливо замалчивать имя Тарнера. Хрестоматийный герой изымается из букварей свободного предпринимательства. Почему? Теософы американизма утверждают: деньги Заячьей Губы пахнут. Они не хлорированы респектабельностью. Между ним и теми, у кого он отбирает «баки», нет системы фильтров и шлюзов условностей. Так, мол, не поступали даже «бароны-разбойники» — два Джона-старших; Рокфеллер и Морган.
