боевой вариант (в отличие от 6,35 и 5,65 «дамских», жилетных, сумочных), и убивал исправно, и имел оттенок «культурности» — подобал людям высокопоставленным и интеллигентам более, чем расхожий и громоздкий револьвер.
(Невозможно удержаться от замечания, что знаменитый советский ТТ — это браунинг № 2, сделанный под маузеровский патрон 7,63, мы потом у Германии купили две патронные линии и нашлепали патронов море.)
Английские, французские и американские пулеметы систем «шош»; «льюис» и «кольт», а также «браунинг» мы рассматривать не можем: здесь не. трактат об оружии, а было их сравнительно немного, и патроны всегда представляли проблему, разве что вывезли вагонами с белого склада, поставленные им союзниками: а кончатся патроны — хоть бросай пулемет.
Патроны — меняли, доставали, ради них рейды планировали и города брали, где склады. Ради них на соглашения шли и условия принимали — а что делать?..
Трехдюймовые полевые орудия, редко — тяжелые 107 мм. Шрапнель и фугас, взрыватель дистанционный (трубка) и ударный. Аэропланы «Ньюпор» и «Сопвич», танки французский «рено» и английский Мк-П. Эта песня войны и убийства не имеет конца! Нюансы — смаковали!"…
Извините, если кого обидел.
31 августа 2007
История про то, что на пригреве тепло
Я полагаю, чо есть дежурные фразы, которыми должен наполняться Живой Журнал в определённые дни. Про 14.02 я и думать не хочу, а, например, 01.02 все как один должны плоско шутить о чернилах и слезах. А 31.08 — словно и не бывало, да-да, только этого мало, да-да. На худой конец — "а всё-так жаль, что кончилось лето". Тут больше поэтического разнообразия, например — "Ну вот наконец-то, дождливая осень, и кончился месяц под номером восемь". Одним словом — "дожди забренчали сонаты по клавишам мокнущих дней"… Мы одной крови, вы и я.
Я правда, больше простыми русско-татарскими словами. Проебали лето, да.
По этому поводу есть история. Я как-то написал рассказ (не суть важно про что, но герой там бежал из города и пройдя несколько дней, успокаивался. Лето кончалось, стоял жаркий сентябрь. Он ушёл от погони и спал на опушке леса — и дальше был сказано, что на пригреве тепло, но ничего ещё не кончилось, мало было дойти до этого места и тому подобное.
Потом я узнал, что корректор этого журнала очень ругалась, вычитывая мой текст. "Очень грязно, — сказала она, — и полно ошибок". Корректор была наделена великой властью, и поэтому всё исправила сама — например, "на пригреве" заменила "на солнцепёке".
Извините, если кого обидел.
31 августа 2007
Первое сентября — очень хороший день для разговоров о сентиментальности. Многие мои знакомые принялись обсуждать известный текст о поколении семидесятых, причём в превосходных тонах. Я-то похож на злобного карлу Альбериха из известной оперы, и считаю эти присяги родом групповой психотерапии. Мне, честно говоря, не очень понравился этот текст, полный подросткового пафоса и неверный ни фактически, ни эмоционально. Но к нему сразу же припали комментаторы, будто к знамени на присяге — и я, и-я-плюс-один-семьдесят-два, семьдесят-шесть… "Боже, как это верно! И я тоже! И меня запишите! Это моё поколение, мы одной крови — ты и я!".
Я-то не этой крови, и принадлежу к тем людям, что последними целиком сформировались при Советской власти.
Если честно, то я и сам баловался такими обобщениями (только в пространстве литературы — там взятки гладки), и мой опыт показывает, что они довольно сомнительны. Это не упрёк — да, если кто-то начнёт за писанину тягать в ссылку, в рудники, к тётке, в глушь, в Саратов — это ужасно нехорошо. Но всякий текст (кроме, может быть, личного дневника, сожжённого пред смертью, что редкость) рассчитан на прочтение. Я этот текст о поколениях числю не в художественной прозе, а в эссеистике, или даже в публицистике. Это такой текст-восклицание. А! Поколение! Погляди!
Ну, я, бодрый старичок, поглядел. Автор, может быть человек хороший, а текст неважный.
Но этот крик души очень полезен — он становится поводом для совершенства формулировок. Тут под рукой все логические положения, которые присутствуют в разговорах о поколениях, текстах, искусстве, etc. Сентиментальность "Праздника, который всегда с тобой" я вполне перевариваю, а ведь эти два текста построены на одних и тех же приёмах — только один числится по разряду прозы, а другой — чистой воды манифестация. Хемингуэй очень хорошо чувствовал, что мужчины после тридцати чудовищно сентиментальны и понял, какой спрос на это — и оттого испортил несколько поколений писателей. Интонация "Утирающего-Тайком-Слезу-Мужчины" оказалась очень успешным товарным продуктом второй половины XX века — ведь унылая сентиментальность в каждом из нас. Только зазевайся — выползет наружу, будто Ленор-мёртвая-девочка, и ну ныть, как Паниковский. Текст о поколениях как раз листовочного формата, прокламация — крик души, в общем.
Понятно, что жизненные и орфографические ошибки всё равно будут сделаны новыми поколениями, всякая молодость будет проёбана, а возможности упущены. Но никто не может отнять у пресловутого хармсовского читателя право на бессмертную фразу "А по-моему, ты говно". Мы говорим пока не о том самом тексте, может быть, очень милого человека, а о некотором явлении. Как говорил Бумбараш — "Я не в тебя стреляю, а во вредное нашему делу донесение".
Никто не может запретить анализ публичного крика. Если, к примеру, человек собрался кричать о белках, а кричит о воронах, путается в лесных тварях, говорит о лесном массиве: "его огромное плоское пространство, засыпанное песком", что странно. Механизм индивидуальных ценностей работает в очень узком пространстве художественного восприятия. Но есть ещё и миллионы всяких высказываний. Отчего же их не судить в терминах "верно" и "неверно". Вот один человек написал недавно историю про то, что в СССР вовсе не было продуктового дефицита (очень похоже на поколенческие обобщения) — отчего же не измерить такую историю именно в словах "верно" и "неверно"?
Вот и возникает противоречие между формой публичного манифеста и спутаными индивидуальными ощущениями. Оно и верно — про поколение всем интересно, потому что это про тебя, дорогой читатель, а индивидуальные страдания никому не нужны (мир жесток).
Во-первых, пафос может быть неверен, как голос подростка. Актёр на сцене может ужасно фальшивить, произнося в общем-то правильные слова, взятые из текста пьесы.
Во-вторых, можно наговорить глупостей и в сути. Человек 1979 года рождения как-то не должен жаловаться "а-у-нас-не-было-кафе-мы-помним-голод". Мои погодки помнили голод в шестидесятые — покруче было. То есть, это
