Обсудив ограничение в восприятии времени в возрастном контексте, к которому мы еще вернемся, хотелось бы остановиться на вопросе способности нашего восприятия отличать реальность от нереальности. Речь идет не о простом обмане восприятия, таком, как смена кадров в кинопленке, рождающая эффект движения. Здесь, по крайней мере среди цивилизованных людей, не возникает спора насчет объективной реальности и нереальности происходящего на экране. Речь идет о том более сложном обмане восприятия, когда достаточно отдаленные малозначительные события нашей жизни, смешиваясь с воспоминаниями о виденных нами снах, практически становятся неотличимыми от таковых. Именно не значимые события нашей жизни, имевшие реальные последствия и повлиявшие на течение нашей жизни; нет, речь идет о малозначительных событиях, впечатлениях, виденных или не виденных нами предметах. Если покопаться в своих воспоминаниях, мы нередко не сможем провести четкую грань между реально происходившим и приснившимся нам, если речь касается малозначительных переживаний, событий, образов. Осуществлять поиск доказательства реальности или нереальности этих событий мы будем пытаться именно в поиске связи их с другими событиями, которые достоверно известны нашей памяти как реальные. Если нам не удается найти такое подтверждение реальности мелких событий, то они так и остаются в статусе полуреальных-полуприснившихся, что, впрочем, нам абсолютно не мешает. Именно на этом примере мы видим, что в нашем сознании нет серьезного различия между реальным и воображаемым. И если бы наши сны следовали непрерывной чередой и подчинялись в целом логике эволюции событий, как в реальной жизни, мы никаким образом не могли бы отличить нашу реальную жизнь от снов.
Еще один вывод можно сделать из слияния в воспоминаниях снов и реальности – сны являются столь же значимым содержанием нашей жизни, как и реальность, и если бы они имели прямое явное продолжение в нашей реальной жизни, они могли бы получить статус, равный статусу реальности.
Во всяком случае, на примере сна мы можем говорить о механизмах нашего восприятия в чистом виде, когда восприятие направлено внутрь себя, в недра собственного сознания. Действительно, как воспринимается время во сне? Его роль во сне гораздо менее значима, чем в реальной жизни. Нередко нам снится целая жизнь в виде уже существующего предзнания. Мы как бы находимся в реальности, логические связи, приведшие к которой, полностью сходятся и существуют как бы готовым блоком. Вспоминая во сне истоки ситуации, в которой мы там оказываемся, мы неизменно находим в своей памяти (псевдопамяти данного сна) логические подтверждения реальности нашего существования в данный момент сна. То есть, находясь в гуще событий сна, мы часто не подозреваем о нереальности происходящего. Пробуждение часто наступает именно тогда, когда наши попытки припомнить предшествующие события натыкаются на явные противоречия с нашей «реальной» памятью и когда мы силой своей воли пытаемся вмешаться в течение сна и тем самым нарушаем «реальную» логику течения событий во сне, подчиняя его своей воле, тем самым делая его нереальным и его дальнейшее восприятие всерьез невозможным.
Время во сне легко сжимается и растягивается как относительно себя самого, так и относительно реального времени. Феномен псевдопамяти, существующей во сне, очень интересен. Наше сознание, задав себе вопрос, как оно оказалось в той или иной ситуации сна, услужливо само себе предоставляет объяснение за объяснением, выдавая их из псевдопамяти, где запечатлены события и ощущения, которые связывают нас с нашей реальной жизнью. Но такое осознание происходит не постоянно, а, скорее, заменяется общим состоянием уверенности в реальности своего нынешнего положения, занимаемого во сне. Как в реальной жизни мы не предаемся постоянным воспоминаниям, как мы оказались в настоящем моменте нашей жизни, а довольствуемся общим ощущением заведомой проверенности логических связей предшествующих событий, так во сне нас не смущают явные, алогичные с точки зрения реальной памяти смещения в обстоятельствах действий – гибриды домов и квартир, разных городов, где мы проживали, смешение стран и времен, где мы находились или которые мы воспринимали в виде изображений или текстов. Не смущает нас и присутствие людей, которых по известным обстоятельствам невозможно было бы совместить во времени и пространстве (иногда нам снятся вместе люди, встреченные нами в разные периоды жизни, хотя они вполне могли измениться и вовсе прекратить свое существование, и не имели возможности в реальной жизни совместиться в пространстве). Во сне мы не задумываемся об этом, увлеченные событиями сна. И в первый момент, когда мы начинаем задумываться, сознание пытается подтвердить и оправдать разногласия сна «псевдопамятью» сна, и лишь уличенное в своей несостоятельности, уступает и позволяет нам проснуться. Переживания во сне нередко могут быть сильнее, чем в реальной жизни, и в момент, в который мы их испытываем, могут восприниматься более реальными, чем те, которые мы на самом деле испытываем. Ввиду однолинейности хода мысли мы, увлекаясь развитием событий сна, не способны постоянно критически анализировать происходящее и становимся жертвой обмана собственного сознания. Время во сне не течет наоборот, не останавливается и не замедляется, ибо этого мы и представить себе не можем. Но оно позволяет нам переживать события как бы вне рамок реального времени, не столько даже возвращаться в прошлое или находиться в будущем, сколько существовать в некоем мире, вообще лишенном времени. Хотя переживания в этом мире сна напоминают реальные и там не происходит вещей, не сонаправленных с термодинамической стрелой времени, но ограничения более гибки, и, вглядываясь в нашу жизнь в снах как в единое глобальное переживание, прерванное периодическим бодрствованием, мы можем твердо заявить, что наше существование неразрывно сочетает в себе как реальную жизнь, так и воображаемую, переливающиеся одна в другую, грань между которыми весьма слабо обозначена.
Каков объем человеческих снов? Если попытаться измерить информацию, проходящую через сознание, и в реальности которой мы не сомневаемся, как мы делаем это в компьютерах, измеряя ее в байтах, килобайтах, мегабайтах, можно с уверенностью сказать, что по информативной нагруженности сны не только не уступают реальной жизни, но, возможно, и превосходят ее. Факт, что мы помним лишь малую долю своих снов, да и то весьма смутно и только в рамках переоценки своим бодрствующим сознанием, говорит о том, что мир наших снов может быть не менее, а, возможно, даже более обширным, чем мир нашей реальной жизни. То, что мы помним лишь малую толику снов, уравновешивается тем, что во сне мы помним лишь малую толику своей реальной жизни. Более того, можно заявить, что чаще всего мы помним именно те сны, которые предшествуют пробуждению, и они сюжетно и логически всегда остаются незаконченными. Именно когда проводятся связи между реальным и воображаемым во сне миром, происходит осознание сна бодрствующим сознанием, и сон запоминается. Запоминается не столько сам сон, сколько его оценка, плюс несколько визуально-чувственных образов. Остальные сны как бы полностью стираются из нашей «реальной» памяти и вызволяются из подсознания лишь в состоянии гипноза, при психоанализе.
Что же мы можем сказать о прерывности нашей жизни в сновидениях? Возможно, если бы мы могли помнить все наши сны и постичь логику безвременного развития событий в сновидениях, мы столкнулись бы с тем, что, сами того не ведая, живем в снах параллельной жизнью. Ибо, пребывая во сне, мы воспринимаем нашу реальную жизнь такой же обрывочной и нелогичной, какой нам кажется жизнь во сне при оценке бодрствующим сознанием. Действительно, относясь к своей жизни не как к цепи последовательных событий, а как к единому целому, некоему вместилищу чувств и восприятий, мы не увидим практической разницы между сном и реальностью. Более того, отношение к реальной жизни, подобное отношению к снам, может дать нам неограниченную свободу наслаждения бесконечным множеством вариантов развития событий, чувств, восприятий, дает нам свободу от физических рамок времени и узаконивает ощущение вечности, принадлежность к которой многие из нас подспудно ощущают. «Ты проживаешь сумрачно во мне, как тайное предчувствие бессмертия», – говоря словами Визбора, мы нащупываем то самое ощущение большей глубины нашего существования, чем оно нам представляется на обыденный взгляд.
Итак, мы не находим доказательства равномерности течения времени в нашем восприятии, не можем достоверно ощутить и его непрерывность, прерванную снами, мало отличимыми от реальности; в таком случае, что же достоверного остается в человеческом ощущении времени? Чем можно назвать общепринятое мнение о восприятии времени, как не грубейшим допущением, необходимым для упорядочивания некоторых малозначительных событий нашей жизни? Следовательно, время, чье течение так нас угнетает, – возможно, не более чем плод нашей привычки относиться к смене определенных событий в одном из «реальных» вариантов развития нашей жизни, который не в меньшей степени «реален», чем другие варианты, которые существуют и проистекают параллельно.
