Главная идея «Семьи» состояла в том, чтобы найти преемника и назначить его премьер-министром, вооружив тем самым колоссальным стартовым преимуществом. Ведь премьеру не надо вести специальную предвыборную кампанию — достаточно активно работать: встречаться с людьми, выступать, ездить по стране, и внимание СМИ, в особенности государственных, уже гарантировано. А уж если пару-тройку популистских решений принять — вообще успех почти в кармане.
В принципе нет ничего плохого в том, что президент страны задумывается о преемственности. Это, в конце концов, его право как политика. Другое плохо — когда вся мощь государства, его информационно-пропагандистские и репрессивные возможности ставятся на службу кандидату в преемники, а против всех остальных начинается война на уничтожение.
Еще хуже, когда процесс принятия важнейших политических решений становится совершенно непрозрачным для общества, когда вместо государственных институтов решающую роль начинают играть неформальные связи.
Как это было в начале 90-х, когда едва ли не самым влиятельным человеком в окружении президента Ельцина стал начальник его личной охраны генерал Коржаков. Как это повторилось во время второго президентского срока Ельцина, когда огромную власть и влияние сосредоточила в своих руках та самая «семейная» группировка. Поговаривают, что некоторых кандидатов на посты в правительстве Степашина заводили в один из кремлевских кабинетов, где с ними «проводил собеседование» застенчивый молодой человек с модной двухдневной небритостью. Это был еще никому не известный Роман Абрамович.
При Путине — Медведеве система неформальных политических связей и теневых кланов сохранилась и даже усилилась. Кремль превратился в «черный ящик», политика перестала быть публичной, граждане страны практически ничего не знают о том, как принимаются решения, в том числе кадровые.
Но вернемся к событиям конца 1999 — начала 2000 года. Преемник полностью сосредоточился на делах политических — прежде всего войне в Чечне, сделавшей его столь популярным перед выборами (и эта «маленькая победоносная война» де-факто оказалась проигранной: сегодня Чечня превратилась в личную вотчину Рамзана Кадырова и живет по своим неписаным законам, Россия же исправно выплачивает ей контрибуцию в виде бесконечных бюджетных вливаний). Пока Путин воевал, боролся с олигархами и региональными баронами, рассаживал своих людей на ключевые должности, устанавливал контроль над крупнейшими СМИ, возникла ситуация, когда во главе правительства впервые за долгое время должен был встать полноценный топ-менеджер финансово-экономического профиля с большим опытом государственной службы и без политических амбиций. Выбор пал на Касьянова, идеально соответствовавшего этим критериям.
Однако скверная эта доля — должность главы российского правительства. Плохо работаешь — рискуешь, что тебя уволят. Хорошо работаешь — еще быстрее потеряешь премьерское кресло, скажут: «Президента подсиживаешь, метишь на его место! На выход!»
В соответствии с последним сценарием сложилась премьерская судьба Михаила Касьянова. Хотя, в отличие от некоторых своих предшественников, он пришел в Белый дом на Краснопресненской набережной работать, а не примериваться к президентскому креслу. Но как только он добился целого ряда заметных успехов и набрал серьезный политический и аппаратный вес, то стал сразу очень многим мешать. В рамках действовавшей в тот момент политической системы отставка Касьянова была предрешена. Отстоять премьера-реформатора было некому.
С тех пор роль председателя правительства России стала совершенно иной. Сначала эту должность занимали послушные местоблюстители, от которых сложно было ожидать какой-либо осмысленной активности. В конце концов в 2008 году премьерская позиция стала опорной для уникальной квазипрезидентской модели власти. Очевидно, что это также не могло не сказаться самым негативным образом на отправлении собственно премьерских обязанностей.
Так и живет Россия с 2004 года без полноценного главы правительства…
Когда вы впервые познакомились с Владимиром Владимировичем Путиным? Вы знали его до того, как он стал премьер-министром?
Конечно, знал, но поначалу пересекались очень редко. Первый раз я встретился с ним где-то в конце 1995 года, когда он еще был заместителем главы питерской администрации. Это было незадолго до того, как они с Собчаком проиграли выборы губернатора. Я был замминистра финансов, отвечал за внешние долги и займы, а он приехал в командировку в Москву: питерская администрация накануне выборов просила выделить кредитные средства для городских больниц. Мы сидели в моем кабинете в Минфине, обсуждали эту заявку. Это был обычный деловой разговор, мне тогда часто приходилось вести подобные переговоры с различными руководителями регионов. По таким же поводам мы встречались еще раза два.
Чаще общаться мы стали, когда президент Ельцин назначил меня министром финансов, а Путин уже к тому времени был директором ФСБ, фактически членом правительства. Тогда мы уже ощущали себя, как мне, во всяком случае, казалось, членами одной команды.
Когда вы получили от Путина предложение стать премьером?
В самом начале января 2000 года, сразу после того, как Владимир Путин стал исполняющим обязанности президента.
Кстати, а вы знали заранее, что 31 декабря 1999 года Ельцин преподнесет сенсацию: выступит по телевидению и объявит, что покидает пост президента досрочно?
Нет. В тот день я в Минфине вел заседание коллегии, но утром мне позвонил один знакомый, который знал гораздо больше меня, что происходит в ближайшем окружении Ельцина, и сказал только: смотри в полдень телевизор. Так что я догадывался, что произойдет нечто важное.
А потом, спустя несколько дней, вдруг звонит Путин, приглашает встретиться. Я приехал к нему, и он с ходу предложил работать в паре: он идет на президентские выборы, при этом оставаясь премьер-министром. Я становлюсь его первым заместителем, причем единственным, и руковожу работой правительства.
После избрания и вступления Путина в должность президента я назначаюсь премьер-министром. Так и договорились.
Первые четыре месяца 2000 года я фактически исполнял обязанности главы правительства. Путин же работал в Кремле, правда, ему приходилось каждый день подписывать целый ворох бумаг, которые должны выходить за подписью премьер-министра, ведь формально он им оставался.
Рассказывают, что ваша кандидатура была навязана Путину окружением Ельцина, что вы никогда не были членом его команды. Например, главный редактор «Независимой газеты» Константин Ремчуков, человек весьма осведомленный, полагает, что кандидатом «Семьи» на пост премьера на самом деле был Михаил Зурабов. Однако Путин выбрал Касьянова и отстоял свой выбор. Поэтому, кстати, считает Ремчуков, Путин потом не простил вам перехода в оппозицию: мол, я его сделал премьером, а он чем мне отплатил?! Как все было на самом деле?
Предложение было для меня неожиданностью. Путин подчеркнул, что оно исходит от него лично.
Ну, знаете ли, это слова. А на самом деле, как вы думаете, был ли Путин совершенно свободен в решении важнейших кадровых вопросов?
Ведь ясно, что у него были определенные обязательства перед Ельциным и его командой?
Мне об этом тогда ничего не было известно. В тот период времени я не был с Ельциным настолько близок, чтобы обсуждать такие вещи. У нас были чисто формальные отношения министра и президента, не более того.
Но позднее Борис Николаевич во время наших дружеских встреч рассказывал (и не раз), что с самого начала пообещал не вмешиваться в дела нового президента. Он уходит — и все. Никакой критики в адрес нового президента с его стороны не будет. Ельцин свое слово держал. Даже когда ему уже совсем не нравилось то, что делал Путин, он старался все равно ни во что не вмешиваться. И уж точно Ельцин — мне он сам об этом потом говорил — никогда не давал своему преемнику никаких рекомендаций, кого следовало бы назначить премьером.
И все-таки почему Путин выбрал именно вас? Других кандидатуру него не было?
Вариантов могло быть сколько угодно. У меня, как я думаю, было одно безусловное преимущество — я был далек от публичной политики. Сейчас ясно, что для Путина это было важным фактором при выборе. Плюс, конечно, то, что я был министром финансов. Самые острые проблемы, которые правительству нужно было решать в первую очередь, относились именно к этой сфере.
Еще один аргумент в пользу меня — как бывший директор ФСБ он знал, что я не связан ни с одним из так называемых олигархов материальными интересами.
Вы волновались, понимая, какая огромная ответственность на вас ложится?
