Сентябрь 2020
Сижу в гостях у иранской семьи в Тегеране. Родители живут в северных районах страны на каспийском побережье, но приехали погостить к дочери в столицу — она снимает простенькую квартиру, но в неплохом районе. Дочь регулярно жалуется на скучную офисную работу, маленькую зарплату и в свои 30 лет вряд ли полностью себя обеспечивает. Получать «финансовую подпитку» от родителей даже в таком возрасте — обычное дело для иранской молодежи.
Иранские квартиры, как правило, отличаются непривычно большой площадью. Нормальное жилье обычной иранской семьи — около 100 квадратных метров. Причем в центре планировки, как правило, большой зал-гостиная, где проходит большая часть жизни семьи. Там может одновременно сидеть школьник и делать уроки, пожилой родственник смотреть телевизор, мать семейства — готовить. Но площадь съемной квартиры, где мы сидим, около 50 квадратов — по меркам столицы близко к абсолютному минимуму. По ковру бегает толстенький шпиц, выпрашивая у хозяев и гостей что-нибудь со стола. Отец семейства, в отличие от матери и дочери, держит дистанцию с собакой и не дает ей к себе подходить.
— Я смотрю, вы не очень любите собак в доме, — говорю я ему. Он в ответ хмыкает.
— Да, папа! А вот почему, кстати, ты не любишь собак в доме? — бойко подхватывает наш разговор его дочь.
— Она грязная, и грязь несет в дом, — пожимает он плечами.
— Наш отец взглядов традиционных, — в голосе дочери слышится некоторый укор. Логично: в мусульманских странах часто встречается пренебрежительное отношение к собакам, хотя прямого указания на это в Коране нет. — Даже в Исламской революции принимал участие.
— Все тогда принимали участие. И я тоже, — угрюмо реагирует отец. Гордости в его голосе не слышно.
— А сейчас все жалеют, что привели к власти этих мулл! — восклицает дочь. — В ваше-то время все были религиозные, а в наше — никто.
Очень смелое заявление для страны, где атеизм официально запрещен, как и переход из ислама в любую другую религию.
— Ты правда считаешь, что в Иране нет религиозных людей? — спрашиваю я.
— Среди нашего поколения — никого. Это я точно знаю!
— Слушай, я ходил с паломниками к границе Ирака, видел там огромные толпы. Понятно, что среди твоих друзей религиозных нет, но это же не значит, что их нет вовсе.
— Лично я ни одного не знаю, — отрубает девушка.
Как ни странно, она говорит правду: можно прожить всю жизнь в Исламской республике, где 98% населения официально причислены к мусульманам, сотни тысяч людей каждый год участвуют в религиозных шествиях, едут в паломничества и громко плачут во имя имама Хусейна, и при этом существовать во вполне комфортном «пузыре» атеистов. Как это возможно в стране со столь суровым отношением к религии? Дело в том, что Исламской республике достаточно соблюдения внешних ритуалов, связанных с исламом. Да, девушкам обязательно покрывать голову, а продажа алкоголя строго запрещена, но никто не будет контролировать, ходите ли вы в мечеть, читаете ли намаз и соблюдаете ли пост. Иными словами, здесь бок о бок живут те, кто ислам не принимает и даже ненавидит и те, кто вполне искренне и последовательно остаются правоверными мусульманами. Ашура
Каждый год в Иране наступают дни, когда сложно поверить, что здесь вообще встречаются неверующие. В эти дни улицы городов преображаются, и чем традиционнее регион, тем сильнее меняется все вокруг. На севере Тегерана, где живут самые зажиточные иранцы, все остается примерно таким же, разве что местами можно увидеть палатки, где бесплатно разливают чай. Зато в гораздо более бедном и традиционном Кашане центральные районы сплошь завешаны черными знаменами, а на многих улицах появляются декорации, изображающие иранскую пустыню в ранние средние века: песчаные колодцы, глиняные хижины, декоративные пальмы.
Не обходится и без театра — обычно где-то на площади появляются люди в бутафорских шлемах с перьями и устраивают постановочную битву. Все понятно интуитивно: плохие — в красном, хорошие — в зеленом. Где-то неподалеку бесплатно раздают еду. В очередь встают все подряд: и бедные, и те, кто совсем не нуждается в помощи.
Люди, все как на подбор в черных рубашках, битком набиваются во внутренние дворы мечетей и специальных зданий для проведения шиитских мистерий — хусейние. На сцене перед ними выступает человек, распевая в микрофон. Собравшиеся бьют себя ладонями в грудь, подчиняясь ритму его выступления. Атмосфера — как на рок-концерте.
Наконец, на улицах можно увидеть странные процессии: караваны из людей на верблюдах и лошадях, в шлемах и доспехах, с повозками, рядом идут пешком женщины и дети. С одной из повозок людям на улицах раздают куски сырого мяса.
Что же это за праздник, по поводу которого устраивают столь странный карнавал? В том-то и дело, что речь не о празднике. Это траур Ашура. Каждый год в первую декаду мухаррама, первого месяца мусульманского календаря[28], иранцы плачут по трагически погибшему в седьмом веке имаму Хусейну — внуку пророка Мухаммада. Черные цвета — знак скорби, декорации на улицах воспроизводят атмосферу места, где был убит имам. Народный театр, тазийе, тоже несет соответствующий религиозный смысл — актеры разыгрывают сцены из жизни Хусейна и его сподвижников. А в мечетях поют траурные гимны, и собравшиеся бьют себя в грудь в знак скорби. Еда, которая бесплатно раздается на улицах, считается благословенной. Это же относится к кускам сырого мяса. Наконец, караван символизирует оставшихся в живых и плененных сторонников имама, которых войска врага ведут прочь из Кербелы — места последней битвы Хусейна.
Есть в этих церемониях и те, кто ходит с цепями и бьет себя ими по спине. Однако цепи эти обычно пластмассовые, самобичевание условное. Бить себя всерьез — до крови, как принято во многих шиитских общинах, — в Исламской республике запрещено законом. Ненастоящие цепи лишь добавляют к атмосфере народного карнавала, пусть и по траурному поводу. Но чтобы понять, к чему вообще это все, не обойтись без краткого экскурса в историю шиитского ислама. «Кто такой Хусейн?»
Именно с этой фразы начинаются многие ролики и тексты, рассказывающие неофитам о шиитской трактовке ислама, которую исповедует абсолютное большинство иранских мусульман. После ответа на вопрос (Хусейн — внук пророка Мухаммада и третий имам, то есть законный глава всех мусульман мира, живший в 626–680 годах) следуют рассказы о редком благородстве Хусейна, вероломстве его врагов и о том, как он спас ислам.
Формально шиитская генеалогия считает первым имамом Али, зятя и двоюродного брата пророка Мухаммада. Шииты верят, что только прямые потомки посланника имеют право возглавлять государство мусульман — халифат (у суннитов, более многочисленного течения в исламе, община правоверных, умма, вольна выбирать халифа самостоятельно). Сам Мухаммад наследников не оставил — мальчики у его жен рождались, но все умерли во младенчестве. Зато наследники были у его дочери Фатимы, вышедшей замуж за Али. Эту линию шииты и считают единственной законной.
Одним из сыновей Али и Фатимы как раз и был Хусейн, который в конце VII века принял участие в борьбе за власть в халифате. Если судить по результату, вышло крайне неудачно — его отряд из нескольких десятков человек попал в засаду, устроенную последователями халифа Язида I из династии Омейядов (645–683), и был полностью уничтожен в районе Кербелы на территории современного Ирака в 680 году.
Однако именно этот сюжет породил огромный пласт религиозных мифов, которые легли в основу современного шиизма. Мученичество стало стержнем, вокруг которого строится шиитская идентичность: это вера меньшинства, потерпевшего поражение, но выжившего и сохранившего праведность. Соответственно, в центре религиозного культа оказывается не праздник, а траур. Официальные выходные в Иране сегодня приходятся на дни смерти одиннадцати шиитских имамов. (Последний, двенадцатый имам, по преданию, не умер, а «сокрылся», чтобы вернуться в Судный день — современные власти Ирана, включая рахбара, позиционируют себя как местоблюстителей, которые «придерживают трон» до возвращения имама). И главный из этих траурных выходных — это Ашура, которая проводится в день гибели имама Хусейна. А через сорок дней после Ашуры следует другая дата — Арбаин, когда шииты совершают массовое паломничество к гробнице Хусейна в Ираке. Паломничество, которое не останавливается и по сей день — и однажды я принял в нем участие.
