Светлосерые глаза парня рассеянно следили за окурком. Но теплая шершавая кисть старика легла на его руку.
— Гляди-ка, Фома неверующий! Мимо аль нет? — вразумительно вымолвил надтреснутый басок
Устремленные на реку глаза юноши сразу затвердели.
Окурок чуть приметной точкой выделялся на воде Сначала река мощно увлекала его все дальше и дальше, в хаосе перепуганных волн, но вдруг решительно крутанула назад, завертела среди взбаламученной, как вскипевшее молоко, бурлящей пены и под острым углом швырнула на плотину. Окурок исчез из глаз.
— Видел? — с легким торжеством возгласил старик. — Какая тут тебе сторона! Загогулина здеся, милый, вот что! На стрежне-то мель, она и поворачивает. Да в самую что ни на есть плотинку. Понял?
Парень промолчал, напряженным оценивающим взором оглядывая землю и воду.
Собеседники стояли на длинном каменистом мысе, как топор врубившемся в живое тело течения.
Крутые и уступчатые, поросшие густою щетиной леса берега сдавливали обычно спокойную неширокую реку. Только в двадцати-тридцати метрах справа, ниже мыса, угрюмые стены обрывались, сбегая к воде и открывая узкое горло постепенно углублявшегося внутрь леса тенистого оврага. Дальше опять поднимались, убегая вдаль, ступенчатые неприступные башни высот.
Штурм половодья грозил только оврагу. Много-много лет породившие его весенние гулливые воды заливали ложбину, подтачивая корни и рыхлые пласты лесного перегноя, с каждым годом расширяя и углубляя овраг. К лету река с рокотом уходила назад На вязком дне подсыхающей промоины оставались заросшие ряской гнилые озерки, тростниковые болотца, где гуляли стада головастиков и жадных личинок. Осенью болотца подсыхали, бабочками слетала на них ржавчина листопада, и заунывный гуд первых метелей прикрывал овраг холодным спокойным плащом А весной нащупывая единственный проход в береговых теснинах, снова вторгались в овраг обновленные животворные воды. Так проходили годы. Но этой зимой…
Парень все еще осматривал плотину.
Это было временное, на живую нитку сшитое сооружение из тяжелых земляных мешков, узловатых, не годных для плотового сплава бревен и случайных сучьев. Плотина, точно непроглоченная кость, застряла в жадной глотке оврага. Вода уже подступила к основанию стены и, зловеще хлюпая, плескалась о первый ряд мешков.
— Ну? — не стерпел старик.
— Пожалуй, и правда — слабовата! — серьезно согласился парень.
— То-то! — вразумительно и важно заявил его собеседник. — Ты бы, милый, почаванщил с мое — не спорил бы. А вода, гляди, прибывает. Неровен час. На аршин, смекаю, выше оврага-то! Чего ждем?.. Укрепляют еще, што ли?
— Укрепляют!
— Ты нонче во второй аль как?
— Во второй.
— Ну, вместе, сталоть. Николай Степанча, товарища Парфенова найти надо. Кончать пора. Вместе ему и обскажем.
Старик вздохнул и потянул из кармана выцветший ситец кисета.
— О чем обскажешь то дед? — весело и быстро спросил его кто-то, неслышно подошедший сзади.
Собеседники обернулись. Перед ними, заложив руки за спину и нетерпеливо раскачиваясь с пятки на носок, стоял расторопный быстроглазый человек в кепке с квадратным козырьком.
— Легок на помине! — степенно отвечал старик. — А мы до тебя, Николай Степанч.
— Ну?!
— Изволь поглядеть. Не выдержит плотника. Где уж тут сутки. Давай бог пять-шесть часов. Вздулась матушка.
Старик любовно обвел глазами вспухающие стремительные воды.
— Оно и верно, товарищ прораб! — решительно заговорил парень. Пора кончать. Остатнее после спустим.
Вновь прибывший, не отвечая, насупился и внимательно посмотрел на плотину.
— Похоже, что так, друзья! — задумчиво оказал он наконец. — Я и сам думал. Пройдемте-ка взглянуть. — И стремительно повернувшись, прораб зашагал к основанию мыса.
Идя вслед за ним, парень заметил, как прыгают в такт шагам проступающие через сукно худые лопатки прораба, и вспомнил, что вот уже двое суток, как Парфенов не входил даже в промозглую свою землянку.
Люди почти вприпрыжку сбежали к плотине. Дед Степан побагровел и горячо отдувался. Но прораб уже балансировал худыми своими руками, расхаживая по ряду мешков
— Лезь сюда, товарищ Демин! А ты, дед, снизу погляди… не протекает ли где! — горячо командовал Парфенов.
Парень ухватился за выступающий из стенки шершавый ствол и, царапая себе ладони, подтянулся к мешкам. Прораб подставил было руку, но Демин свободным прыжком встал рядом с ним.
Невеселое ощущение равномерной волнующей дрожи под ногами охватило ею. Казалось, что плотина лихорадит, как ожидающий страшного человек. Омывающая ее река отсюда казалась тоже совсем иной. В полутора метрах ниже гребня плотины вода ощутимо упруго нажимала на хрупкую стенку, закручивая опрокинутые конусы темнозеленых, гулко бурлящих водоворотов.
Глухой нарастающий плеск и влажный тревожно-колючий ветерок хлынули в лицо Демина.
— Пошатывает, а? — почти весело обратился к парню Парфенов. Но в быстрых глазах его уже светилась медленная суровая мысль. — Эй, дедушка, как там? — перегибаясь, крикнул он старику.
— Просачивается! — глухо долетело снизу короткое страшное слово.
Слово было действительно страшным. И Демин знал это. Преждевременный прорыв плотины грозил гибелью дерзко задуманной и смело выполненной идеи гидротехника Парфенова.
Судьба весеннего сплава по реке Батанге шаталась вместе с плотиной. Две недели назад, когда метеорологические сводки и седоусые старожилы единодушно предсказали низкий паводок, местная контора Нордлеса пришла в отчаяние. Многие и многие тысячи кубометров деловой древесины, мачтовые бревна и столовый лес частью в плотах, частью приготовленные для мулевого сплава, грозили остаться за чертою под'ема весенних вод, за много километров от единственной пригодной для начала сплава прибрежной полосы. Тогда-то в контору Нордлеса с покашливанием и робкой оглядкой вошел гидротехник Парфенов. Он говорил, точно извиняясь, смущенно и просительно, но уже через десять минут его план стал последней ставкой на выигрыш исполинской партии сплава.
А план был прост, как и сам гидротехник:
— Конечно, лес нельзя сбрасывать с пятнадцатиметровых береговых круч, — говорил Парфенов, — Но в двух километрах от места заготовок кончается Чортов овраг. Полые воды входят в него. Если защитить неширокое устье оврага плотиной, доставить древесину на дно, выждать максимального под'ема паводка, открыть плотину и мулевым…
Гидротехника Парфенова перебили, закричав ему прямо в лицо, что мулевщиков у Нордлеса почти нет и достать их негде.
На это гидротехник Парфенов скромно возразил, что отступающие из оврага в конце половодья воды сами исполнят роль мулевщиков, и что несколько человек при этих условиях будут стоить сотни. Гидротехника поймали на слове. С армией, состоящей из прорабовских мандатов и тридцати человек рабочих, он должен был сковать опьяненную весенней волей лесную реку и спустить по ее непокорной груди мачты для судов, топливо для печей, балки для стройки, древесину для бумаги, короче — великий, многолетний лес для пяти великих лет.
Помочь армии прораба могла только артиллерия из двух гусеничных, стопятидесятисильных тракторов марки «Рено», одним из которых управлял Демин, и, конечно, энергия самого Парфенова.
Прораб уже настороженно согнулся рядом со стариком. Демин поспешно спрыгнул с плотины, жадно заглянул ему через плечо.
Ннжний ряд мешков набух темными пятнами сырости. Тяжелые, холодные капли скатывались по мокрой рогоже, обрывались, соединяясь в струйки. У внутренней стороны плотины медленно растекалась и росла широкая грязная лужа.
— Тю-тю-тю! Дело-то, верно, дрянь — очень спокойно и четко сказал Парфенов.
Потом выпрямился, засунул облепленные грязью руки в карманы и сказал просто:
— Демин, смену зови! Машины — наверх. Гаванщиков — к плотине. Запомни хорошенько: разбирать, как условлено, по выстрелу. Заторщиков зови к спуску. За топляками[28] пуще всего вели смотреть. Дед — со мной. Людей выводить. Вся эта история и часу не простоит.
Очередной кошевар суетился у котла
Сопровождаемый хрипящим на берегу дедом Степаном, Парфенов ринулся вниз, к жерлу оврага. А Демин решительно бросился в сторону. Подняться к жилым землянкам можно было только у плотины по срезанной лопатками специально для тракторов покатости отлогого карьера.
Демин, прижав локти к раздувшейся груди, ровным бегом выбрался на кручу, и, минуя расцеженный весенними дождями и солнцем кисель дороги, кинулся напрямик между деревьями.
Кривые грибы землянок приютились почти на обрыве среди пней и кочек свежей просеки. Над ржавой зеленью походной кухни вился сладковатый, аппетитный дымок. Очередной кашевар суетился у котла. Шестнадцать человек — вторая смена — уже проспались и теперь, почесываясь и гуторя, тесным кружком столпились вокруг кухни. Нетерпеливые дымки последних предобеденных цигарок мешались с горячим паром уже бурлящего варева.
