С вершин оврага разочарованно и глухо ахнули надеявшиеся. И тут Демин впервые увидел, что он не один. Кругом душно стеснились такие же, как и он, белолицые бессильные люди. Мутные глаза их ввалились, и мрачная тишина перехватывала дыхание.
В двух шагах дальше, прямо в грязи, сидел растрепанный и страшный Андреев. Он мерно и тяжело бил себя кулаком в понурое лицо и, раскачиваясь, нудно тянул одно и то же:
— Все я, братцы! Бей меня, братцы!..
За ним два старика-мулевщика то лихорадочно принимались связывать между собой концы мокрых веревок, то снова бросали их, расширенными, пугающими глазами заглядывая в провал оврага.
Русобородый детина, тот самый, что первым откликнулся на призыв Демина, вдруг угрюмо выступил вперед и, не поднимая глаз, тяжело сказал:
— Робя, а робя! Что же, так и погибать им, значит? На глазах?! Товарищи наши ведь погибают!.. Товарищи! — неожиданно высоко закричал он, сорвал с себя картуз, отчаянно швырнул его о землю и растоптал ударами кованых мокрых сапог.
Люди невнятно загудели в ответ ему и двинулись вперед.
— Идем! To-есть все, как один! — кричал русобородый. — Погибать, так вместе. Не можно так глядеть! Не могу я!
Он бросился к старикам-мулевщикам, вырывая у них веревку. Толпа, разнобойно гудя, шатнулась за ним. Но внезапно наперерез бегущим, вскидывая руки, прыгнул Демин:
— Стой! Стой! — сияя сразу наполнившимися силой глазами, закричал он. — Стой! Дай веревку! Я знаю!..
Он выхватил у русобородого канат, путаясь в узлозатых петлях, нащупал размочаленный конец и, неистово размахнувшись, швырнул его вниз.
— Держи, ребята! Держи! Я!.. машина!.. — бессвязно выкрикивал он, срывая с плеч затрещавший брезент плаща.
Никто ни о чем не спросил. Десять узловатых рук подхватили другой конец веревки.
Перебрасывая через край обрыва ноги, Демин глянул на клокочущую внизу грозную стынь. Колючие мурашки пробежали по спине. Зажмуриваясь и больно стискивая влажные пальцы на шершавой твердости каната, человек скользнул вниз, в холод и ветер. Рвущая пронзительная боль разрезала ладони. Стремительной лентой взлетела перед глазами глинистая отвесная стена оврага. Под каблуками, расступаясь, гулко булькала вода — и сдавливающий гортань, обжигающий холод захлеснул Демина с головой. Напрягаясь, он выбросил вперед сведенные судорогой руки, ударил, вынырнул, жадно глотнул показавшийся теплым воздух и поплыл. Ледяная жестокость воды сдавила его, запирая дыхание. Сердце затрепыхалось, подскакивая, как подстреленная птица. Намокшее платье тянуло вниз, как чугун.
— Не останавливаться! Плыть! — До хруста сжимая зубы, повторял Демин сам себе, снова и снова вскидывая ноющими плечами.
Ледяное течение рвало его, как раз'яренный бульдог, увлекая за собой, парализуя усилия, крутя и швыряя по сторонам. Сзади и сбоку, бурля и вертясь, проносились бревна. Раз или два Демин попробовал встать на ноги, нащупал твердое, липкое дно, но остановиться не мог. Вода волочила и мяла, подгибая бессильные ноги, захлестывая рот. Плыть было не легче и нужнее. Нужнее!
Крутясь, как щепка, человек пронесся мимо погибающих. Они стояли, качаясь, тесно-тесно прижавшись друг к другу Демин уловил стеклянные глаза и бескровные кривые губы Парфенова, синие под страшно белой сединой щеки деда Степана; квадратная челюсть дяди Митрия часто тряслась. Он что-то несвязно крикнул, но голос проглотила ревущая пасть течения.
Демин не смотрел больше на людей. Через силу вскидывая над водой обожженное холодом, закостеневшее лицо, усилием воли собирая разбежавшиеся мысли, выжидал.
«Погоди! Погоди! Сберегай силы! Сейчас!» — больно прыгало сердце.
Желанная точка стремительно приближалась. Пора! Превозмогая холод и слабость, Демин выбросил всего себя в мощном последним толчке. Рассекавшая пенную воду стальная грудь радиатора нарастала перед глазами. Странно: с нее смотрели на Демина два блестящих умных глаза.
— Руку вперед! Еще! Еще!
Суковатое, растопырившееся клочьями разбухшей коры бревно надвинулось ка него. Тупой грузный удар в плечо сбил движение. Голова Демина ушла в воду, снова вынырнула, отфыркиваясь и хрипя. На застывшем лице жили, казалось, только глаза, полные отчаяния и силы. Но течение уже проносило человека мимо величественно неподвижной машины.
Рядом! Совсем рядом! Он ударил ладонями, пробуя еще бороться. Движение вышло жалким, как размах ребенка. Ноги стукнулись о дно, но устоять не было сил. Руки Демина беспомощно обвисли, и глаза, наполненные холодной тьмой, медленно спокойно закрылись.
Уверенный жесткий рывок за плечо вновь пробудил заснувшую энергию. Что-то живое и сильное держало Демина за рукав, противоборствуя течению. Глаза открылись — и человек увидел плоский и гладкий от сырой шерсти лопоухий череп, жадно стиснувший клыки на мокром сатине его рубахи. Стоя на сиденье, изо всех сил упираясь задними мускулистыми лапами в железную дверцу, сам едва спасшийся с разбитого штабеля, лохматый Васька честно боролся за жизнь того, кто порою кидал ему об'едки.
Пальцы Демина хищно уцепились за шершавую шею собаки. Васька взвизгнул, но не разжал челюстей. Замерзшие бицепсы человека подтягивались медленно, как маятник башеных часов. Но под правой рукой, веселое, как сама жизнь, уже ощущалось жесткое надежное железо.
Нога встала на гусеницу. Еще усилие, и Демин перевалился через перильца рулевой будки. Он упал на сухую кожу сиденья и долго, не двигаясь, со свистом дышал. Потом вскочил, обнимая сумасшествующего, тычущего ему в лицо шероховатым горячим языком Ваську, и с бодрым вызовом в сияющих зрачках погрозил кулаком ревущей пьяной воде.
— А, ты сильнее меня, сволочь! Так посмотрим…
Дерзкая свежая сила налила вычерпанные мышцы. Демин на два оборота крутанул щелкнувшую иглу карбюратора, рывком захлопнул воздушную заслонку и приоткрыл дроссельную…
— Сверху надо… Еще раз в воду… не могу…
Отмахнув лезущие в глаза мокрые волосы, человек дернул рычаг зажигания и полез на кожух. Грузный «Рено» дрожал под напором течения, но стоял неподвижно. Оседлав мотор, тракторист распластался на нем всей грудью, вытягивая руки вниз, к захлестываемой течением пусковой рукоятке.
«По метровой глубине проходит» — четыре слова, сказанные ему инструктором год назад там, в уютно пахнущей газолином тракторной школе далекого города, как раскаленное тавро, врезались в мозг.
Рукоять долго не поддавалась вытянутым в неудобной позе, костеневшим в воде рукам.
— Так! Так! Еще раз! Ну!
И вдруг, поддаваясь, оглушительно и победно ударил мотор. Трактор затрясся, ожил. Властно раздавливая гул течения, загремели цилиндры. Демин сполз с кожуха, сел и непокорными пальцами взялся за колесо.
— Открыть клапан, пошире… есть! Больше зажигания, еще больше… так! — Только сегодня утром смазал он солидолом железные суставы мотора. — Выдержишь? Выдержи, милый, выдержи!
С треском опрокинулся ходовой рычаг. Бешено, как сорвавшаяся с цепи собака, залаял мотор. Скрипнув, дернулись гусеницы.
Сто пятьдесят стальных лошадей бросились в лоб течению. Вода взвыла, как обманутая толпа, с ревом расступилась перед пышащим жаром радиатором, захлестала кругом тысячами визгливых струек-бичей.
Вперед! Гусеницы побежали скорее, в сливки сбивая встречные волны. Цилиндры задыхались, выбрасывая синюю горечь гари. Металлическое сердце великана, как победный барабан, билось ровной дробью грохочущих взрывов. Трактор, точно колун, раскалывал упругое тело течения. Река бросилась ему навстречу, вскидывая на радиатор бессильную злобу пенных брызг. «Рено» шатался под ее нажимом, но гусеницы неуклонно впивались в почву, тупой кожух расталкивал волны, как богатырь плечом расталкивает преграждающих путь.
Мокрый и торжествующий Демин кровоточащими ладонями впился в колесо. Он ругал реку, издевался над ней, плевал в захлестывающие ему ноги колючие волны. Васька стоял рядом, победно крутя хвостом, и уже не жалко, как раньше, а вызывающе тявкал на волны.
Человек вторил собаке, подбадривая трактор, как живого могучего друга:
— Так, милый, так! А ну-ка еще, еще!
Он все шире раскрывал карбюратор, все прибавлял зажигание. «Рено» гремел разгневанно и страшно, беспрестанно усиливая ход. Молочно-белый след тянулся за проходящей машиной.
Кучка обнявшихся, застывших по пояс в ледяной воде людей все приближалась. Люди, как тростник, качались под ударами течения, цепляясь друг за друга сведенными синими руками. Шесть кровавых ртов кричали навстречу трактору однотонно и страшно:
— А-а-а-а!!!
В безумных выпученных глазах тлело робкое пламя надежды.
Усилием воли стряхивая горячий дурман торжества, Демин рулил осторожно и точно, чтобы не подставлять течению бок машины. Он знал, что на дне оврага есть выбоины и ямы, залитые больше, чем на метр. Трактор мог опрокинуться, волна — захлеснуть мотор.
