Демин, прижав локти к раздувшейся груди, ровным бегом выбрался на кручу, и, минуя расцеженный весенними дождями и солнцем кисель дороги, кинулся напрямик между деревьями.
Кривые грибы землянок приютились почти на обрыве среди пней и кочек свежей просеки. Над ржавой зеленью походной кухни вился сладковатый, аппетитный дымок. Очередной кашевар суетился у котла. Шестнадцать человек — вторая смена — уже проспались и теперь, почесываясь и гуторя, тесным кружком столпились вокруг кухни. Нетерпеливые дымки последних предобеденных цигарок мешались с горячим паром уже бурлящего варева.
Демин, не умеряя шага, бежал к людям, еще на ходу призывно вытягивая руку.
— Подымайсь!
— Куды?
— Часу нет!
— Не харчевали еще. Обождь!
— Нам ить с двух!
Люди заволновались, в гулком ропоте мешая голоса.
Бородатый детина вынул изо рта трубку и медленно сплюнул…
— Подымайсь! — горячо дыша, повторил Демин. — Плотину рвет. Парфенов сказал, по выстрелу начинаем.
Рабочие, переглядываясь, замолкли.
— Пло-о-отину! — протянул коряжистый, русобородый детина, сидящий ближе. Вынул изо рта закопченную трубку, медленно сплюнул, и вдруг вскочил, туго подпоясывая брезент прозодежды.
— Так бы и сказал! Вали, робя! Обедать-то и завтра будем!
Люди наперебой, с буйным гоготом, рванулись с мест, подхватывая разбросанные кругом багры и чалки, подталкивая друг друга и наспех бранясь. Кашевар швырнул уполовник и заметался на месте, спешно запихивая за тесьму передника гнутое топорище рекуна[29].
Демин выкрикнул на ухо старшине приказание Парфенова, проводил бросившихся к концу оврага заторщиков и побежал вдогонку уже ринувшимся к плотине гаванщикам.
«Машины надо наверх!» — три слова прораба четко засели в голове молодого тракториста.
«Андреев, стерва, еще запал пережжет», — тяжело переводя дыхание, подумал он про своего, в первой смене работающего, товарища — и повернул направо, к обрыву. Отсюда овраг напоминал колоссальный кривой ров, разделяющий высящиеся по сторонам стены столетнего леса. Глубоко внизу, на сыром дне пятнадцатиметровой отвесной тропины, среди хаоса перепутанных бревен копошились люди-муравьи, и, мерно пофыркивая, гудела жужелица-трактор.
Андреев уже выводил свою машину, и сейчас его «Рено», грузно переваливаясь через разбросанные кругом стволы, полз вверх, к плотине. Человек восемь рабочих облепили мотор и кожуха гусениц, направляясь, очевидно, тоже к землянкам. Отыскивая глазами свою машину, Демин перегнулся через край обрыва. Далеко внизу, почти прямо под ним, окруженное брезентовыми плащами семи рабочих, металось пальто прораба. В сыром, порывистом ветерке, остро пахнущем свежей смолой порубок, гулко разносились по лесу тюкающие удары обухов.
— Чего они еще? — удивился было Демин, но, вспомнив план Парфенова, понял, что теперь внизу укрепляют бревна. Это было необходимо, иначе каскад полой воды снес бы их к одному краю оврага и перемешал бы в чудовищную кучу.
Бойко тюкали рекуны. Рабочие под руководством Парфенова добивали последние клинья. Демин все еще искал глазами свой трактор и, наконец увидел его значительно левее, угрюмо и грузно, как заснувший носорог, прикорнувшего за высоким штабелем трехметрового молодняка. Васька — лопоухий артельный кобелек, буян и вечный преследователь белок — важно восседал на скамье у руля.
«Ишь, леший! Управляет! — улыбаясь подумал тракторист и сразу нахмурился. — Чего же я! А машину-то! — Он придавил локти к груди и, вспомнив физкультуру допризывника, гибко и стремительно побежал к плотине. — А зря лесенки не прокопали… от землянок, — подумалось на ходу. — Какая ведь круча…»
Сокращая путь, выбежал на дорогу. Густой рев хлеснул в уши. Демин отпрыгнул, пропуская лезущий прямо на него грозно бурлящий радиатор тяжелой машины. Левая гусеница с рокотом прокатилась рядом, окатив юношу липкой грязью.
— Берегись, дядя! — крутя рулем, перекрикнул гулкий пульс мотора лохматый Андреев. — Да поторопись. Выводить пора. Парфенов матерится.
Демин, не оборачиваясь, только махнул рукой и прибавил шагу. Трактор проковылял за поворот и, видимо, резко застопорил. Оглушительно и гулко, точно большекалиберная берданка, выпалила газоотводная труба. Звук, переламываясь и дробясь, прокатился по лесу.
— Эй! Эй! Кто стре-ля-ет?!. Не сметь!.. — догоняя грохот, невнятно донесся из глубины оврага многоголосый, встревоженный вопль.
Прислушиваясь к нему, Демин внезапно почувствовал, что бледнеет.
«Выстрел… Совсем как выстрел! — подумалось ему. — А если?.. — Отчаянно сорвался опять с дороги и, надсаживаясь в усилиях, бросился к обрыву. — Отсюда уже должна быть видна плотина. Должна!..»
Свежесть простора плеснулась ему в лицо. Стремительная река… Тесное горло оврага… Но плотины в нем уже не было!..
По сторонам ложбины, бойко размахивая баграми, суматошились крошечные и вертлявые отсюда фигурки рабочих. В растащенную ими брешь, клубясь и бушуя, хлестал рвущий, стеклянно-синий вал.
Демин метнулся на месте, жалко и хрипло крикнул что-то, понял, что не услышат, ненужно замахал руками — и бессильно присел, прокусывая соленую от крови губу.
Сверху было видно, как на дне оврага суматошились люди.
А на дне оврага уже боролись. За жизнь. Сверху было видно, как прораб неслышно кричит, собирая рабочих вокруг себя под прикрытием укрепленного штабеля, как уверенно и странно бесшумно машет штопором дед Степан, в дикой спешке забивая еще один клин.
Вода, бурля, раскатывалась вокруг людей, шипя на выбоинах, и закручивая гулкие водовороты. Рычащий каскад несся все дальше и дальше, в глубь оврага. Там и здесь всплывали вертящиеся скользкие бревна, ныряли и сталкивались, с грохотом колотя в еще не подвижные штабели. Люди отбивали их баграми, стоя по колено в бушующей ледяной воде, но все чаще и чаще их глаза и широко открытые, беззвучно кричащие рты обращались к отвесным стенам оврага.
— Помогите!.. — разносился этот беспомощный, проглоченный рекой призыв.
Демин видел, как двое рабочих, оттолкнув пытавшегося удержать их Парфенова, безрассудно бросились назад, в понижающуюся глубь оврага. Они брели, держась за руки, по пояс в пене, изогнув спину под ударами волн.
С каждым шагом течение становилось глубже и лютее. Идущий слева кучерявый гармонист и затейник Мишка выплеснул вперед руки, пытаясь поплыть. Тускло блеснула жестяная серьга на его левой веселой щеке. Закрученное в струях бревно, купаясь в кипятковых барашках, надвинулось на человека. Мишка метнулся, но ствол, нагоняя, ударил его и сбил как кеглю. Еще один раз мелькнула курчавая голова, дернулась и исчезла.
Второй, бородатый мужчина, боролся долго, но и его, как бумагу, смяло течение. Уцепившись за дрожащий штабель, человек держался, отплевываясь перекошенным ртом и страшно крича, пока Парфенов с товарищами не подтянули его к себе на конце багра.
Вода, гудя, вспухала и поднималась на глазах.
Задыхаясь и стуча себя в грудь бессильными кулаками, Демин смотрел, как внизу пробовали было связать плот. Багор деда Степана вертелся точно и неутомимо. Он подтягивал бревна, Парфенов и другие пытались скрепить их. Плот мог бы еще, пожалуй, доплыть до отлогого конца оврага. Но подхваченное течением кривое бревно сразмаху хряснуло по недоконченной площадке. Плот разлетелся на куски. Взбаламученные струи разогнали стволы по всему оврагу, то гоняя их друг за другом в диких пятнашках, то издевательски громоздя в грохочущую бесформенную кучу.
Штабель, за которым сидели люди, шатался, как пьяный, и зыбко дрожал. На вершине его, поджав хвост, сипло и жалко тявкал на волны мокрый беспомощный Васька.
Внезапно люди внизу закричали все вместе, закричали так, что даже Демин услышал этот надрывной вопль гибнущих.
Штабель не выдержал. Он рассыпался на отдельные звенья, угрожая гибелью тому, кого недавно защищал. И тогда люди, захлебываясь, бросились вперед. Они решились на последнее единственное средство. Нужно было итти вперед, к устью оврага, туда, где мельче, итти через течение, напролом.
Без слов понимая друг друга, люди встали треугольником, держась за два длинных багра. Головным был дядя Митрий, хмурый, старый гаванщик, на заклад шутя поднимавший бревно в треть тонны весом. Упираясь друг в друга, храпя и надсаживаясь, по пояс в стремительных встречных буранах, они шли, спотыкаясь и падая, посиневшие и жалкие.
С минуту казалось все же, что люди поборют стихию. Последние бревна шипя проносились мимо, а одно из них мощно, как лук стрелу оттолкнули чугунные руки Митрия. Но это было концом. Течение свирепело. Сначала люди топтались на одном месте, захлебываясь залпами пронзительных брызг. Потом поддались и отступили.
