И состоялся танец с саблями. Но не Хачатуряна. А в издании Ищук Виолетты Владимировны. Восемнадцати лет от роду.
Первый акт трагедии заканчивался. Ты выскочила, полуголая, из этой квартиры, вся в крови, оставив противную сторону звонить в больницу.
Слава Богу, Вита, эти люди остались живы и на тебе нет греха.
Даже увечий, Слава Богу, не понесли.
Увечья, психические, ждали тебя. Выплакавшись дома и отмывшись от крови, ты пошла в Ленинский райотдел сдаваться, думая, что всех поубивала. А там уже ждали. Заявление твое об изнасиловании приняли, а вот о явке с повинной забыли. Ну, забыли вот. И все!
Дальше камера. Следователь. И откуда-то взявшиеся аналогичные трупы. Ранее кем-то убиенные. Голые и с кучей дырок. Висяки, так сказать. А тут ты. И тоже куча дырок. Правда живые все, ну да это пустяки. Главное, что ты не очень-то соображаешь и не особо устойчива. Просто подарок какой-то!
Тебе сказали, что ежели сей момент не сознаешься во всех убийствах, то бросят в камеру к мужикам. Запуганная, в шоке от пережитого, ты начала выдумывать. Следователь слушал, выбегал куда-то. Прибегал снова. Говорил: не сходится. Думай еще. Так, под этим прессингом, ты к утру и додумалась. И стала Чикатилой.
К утру наверх полетела победная реляция. Как же, наконец изловлен злодей, серийно режущий мужиков. Можно и отчитаться по висякам, галочку в план поставить. И на судьбе твоей поставили галочку, хорошо не крестик.
И ерунда, что потом, на следствии в прокуратуре, все это рассыпалось в прах. Что было доказано, — ну, не имеешь ты к этим несчастным ни малейшего отношения! Главное, отчитаться-то уже успели! Задержан ведь злодей-то... А там... Пока суд да следствие, отчетность-то уже хорошая!
Эта галочка, поставленная кем-то заранее, довлела затем уже над всем следствием. Потому и следователь ну не мог не упомянуть в обвинительном заключении про те трупы! Не поняли бы его. И ведь как пишет: "...обвинялась также в убийстве гражданина N.., однако, собранными материалами этого доказать не удалось..." Хотя знал ведь, что удалось-то, как раз, доказать обратное! И нет бы, проявить ему гражданское мужество, да написать: "обвинялась, да.., но доказано, что не имеет она к этому никакого отношения"! Или вообще ничего на эту тему не писать. Но нет, слаб человек. А чужие судьбы... Так ведь за них на этом свете не спросят, а тот есть ли он, или нет его... Следователю сие неведомо.
На СИЗО тебя приняли хорошо, уважительно. Видно, малява какая дошла, что Чикатилу везут. Девки лучшее место уступили, белье твое постирали. А ты ушла в себя. Надолго.
ТЮРЬМА Я не понимал тогда, что же все-таки происходит. Откровенно говоря, не верилось в большую беду. Думалось, что ерунда это все какая-то. Денег, правда, матери на адвоката выслал. Ах, если бы тогда мне знать логику отношений адвокатов и прокуратур в провинциальных городишках! Если бы тогда знать, что надо везти московских адвокатов, не связанных тяжкими цепями взаимоотношений в маленьких городах! Если бы уже тогда подумать, почему адвокат запросил так мало денег?! Но не понял, не дошел, не додумал. Да и откуда мне это было знать?
Скоро мать отзвонила. Сказала, что следователь хочет видеть и меня, тем более ты заявила, что я твой будущий муж.
Собрался я быстро. Уже на второй день был в Воронеже. Среди массы вопросов, задаваемых мне следователем, особенно запомнились и поразили два: действительно ли я давал тебе деньги на одежду и еду, и правда ли, что я предложил тебе стать женой? Эти вопросы показались мне немного диковатыми. Действительно, ведь ты Женщина, и хорош бы я был, если бы не заботился о тебе, я ведь не альфонс. Второй вопрос интересовал следователя особенно, разница в возрасте и все такое. Я его ожиданий не оправдал. Я ему сказал, что в этом не вижу ничего странного, и вообще вопросы брака не нам решать, это решается на небесах. Следователь ушел в себя, он не знал, что же писать; я же настоял именно на этой формулировке, настоял на том, что браки не заключаются на земле, это дело Господа. На том мы и расстались. Свидание он мне, все-таки, дал.
Потом, правда, на суде, оказалось, что мои слова искажены: так, например, оказалось, что я 5 января, якобы, отказал тебе в деньгах, вот ты, дескать, и пошла "грабить и убивать".
Тюрьма меня встретила обыденно. Остро пахло мочой, хлоркой и человеческим горем. Очередь страждущих свиданий напоминала гастроном времен павловских реформ. Но, может быть, это и было к лучшему, я не знал, что тебе сказать. Что, вообще, говорят в таких случаях?!
Клацнули затворы дверей. Я, как обреченный, пошел в камеру свиданий. Тебя еще не было, не привели. Я здорово волновался, как ты, что с тобой, что говорить. Но ты и здесь, в этой кошмарной обстановке, за решеткой, сумела снять все мои тревоги.
Ты вошла улыбаясь, довольно хорошо одетой, даже туфельки на каблучках надела. Я вначале не понял: зачем все это? Лишь через пару минут, когда твоя улыбка сменилась на рев, и слезы начали заливать все лицо, я понял, — ты даже здесь, в тюрьме, держалась, тебе хотелось нравиться мне.
Ревела ты долго. Наверное, прошла вечность, прежде чем ты, всхлипывая, начала что-либо говорить. Ты не говорила о своем деле, как, наверное, это обычно принято. Ты говорила другое: что любишь, что я стану твоим мужем, что хочешь, безумно хочешь детей. Так и прошло это первое тюремное свидание, больше похожее на признание в любви.
Потом были и другие, вплоть до майского суда.
СУД Наверное, как многие, выросшие при социализме, я верил в справедливость и гуманность нашего суда. Лишь теперь, по истечении времени, я понял, что твоя судьба уже была предрешена. Той самой галочкой в отчетности. Что не может, да и не хочет судья портить отчетность местным сыщикам. Что и адвокату твоему мягко посоветовали не лезть в не свое дело. Надо было им, понимаешь, надо было, отчитаться по всем этим висякам! Ну и что, что не доказано? Главное, как написать! "...Собранными материалами доказать не удалось...". Понимаешь, ты и есть Чикатило. Вот только доказать, собранными материалами, вот досада-то, не удалось!
Не верил я в такой исход. Хотя, адвокат твой уже за месяц намекал мне, что судьба твоя решена наверху, и ты нужна для хорошей отчетности. И что дадут тебе двенадцать. По полной программе.
Так и вышло. Дали двенадцать лет. А тебе восемнадцать. Будет тридцать. Абзац.
На суд меня тоже пригласили. Знали, что не могу не приехать. Если бы послал их, ничего бы не было, оплачивать дорогу они бы не стали.
Что поразило на суде? Да ты, наверное, сама знаешь. Этих борцов за справедливость в основном интересовали те же вопросы: как это мы с тобой сожительствовали? Ведь, опять же, разница в возрасте и прочее? Бог с ними, они хотели зрелищ, это их удел.
Я не мог сказать ничего иного. Сказал: нормально. Нормально сожительствовали. И женой тебе, действительно, предлагал стать.
Потерпевшие тоже немного удивили. Хотя, я уже давно перестал чему-либо удивляться. Но они удивили. Живые, невредимые, на джипе приехали. А требовали тебе чуть ли не высшей меры. Дескать, очень ты их обидела. Прости им. Не ведают, что творят.
В общем, дали тебе двенадцать. Небывалый случай. Все живы-здоровы. Без тяжких телесных повреждений. И изнасилована ты была. И защищалась, честь свою девичью, право на жизнь отстаивала. Только кого это интересует? Галочка в плане уже стояла. Понимаешь, галочка!
Шок. Занавес. Справедливость торжествует.
Потом, в курилке, правда, судья с адвокатом общались. Наверное, что-то проснулось в этом судье. Усомнился он. Спросил адвоката: не перестарались ли? Вопрос в пустоту. В никуда. Бог им простит.
СТРАНА МОРДОВИЯ. ГУЛАГ Мы ехали к тебе на зону вдвоем. С Лехой. Везли подарки, еду.
Определялись по карте. Оказалось, что карта, — это карта. А в реальности нет города Потьмы на дороге. Еле нашли, спасибо местным дэпээсникам. Они с нами и выпили и закусили. И в баньку отвели. И проводили нас, болезных. Есть еще люди на Руси. Не перевелись.
Зона встретила хмуро. Заборами, прожекторами. Целый день добивались мы свидания. А ты ждала. Тебе уже сказали, что мы приехали.
Под вечер оказалось, что все нормально. Просто нас, почему-то, приняли неизвестно за кого. За проверяющих каких-то. Наверное, в этом краю скорбей всего боятся. Боятся подстав, боятся потерять работу. Спасибо твоему Хозяину, он разобрался, поставил все по местам. Хороший мужик оказался, правильный.
Дал он нам свидание по Уставу, по инструкции, краткосрочное, в присутствии контролера. Но дал!
Да и обслуга твоя неплохой оказалась. Сердобольной, чуткой к чужому горю-бедствию. Начальница отряда, так та, вообще, души в тебе не чаяла. Советы начала давать. Как, да что. Хорошая тетка, наверное. Дай Бог ей здоровья.
Вообще, мне показалось, что эти люди, живущие вечность посреди зон и лагерей, сумели остаться Людьми. Людьми с большой буквы. Вот посреди бедствия, разрухи, горя, — но остались. Не коснулась их червоточина. Может это оттого, что лагеря-то эти с тридцатых, сталинских годов? Может оттого, что видят они, что не враги и преступники в большинстве своем теперь сидят, а дурачки и дурочки? Попавшиеся под раздачу за сладкую коврижку?
