— Ты нам все, наверное, испортила! — упрекнул Антон.
— Детям нельзя лезть не в свое дело! — рассудительно заметил Павел.
— Я… Я хотела, как лучше! — защищалась Нина.
— Оставьте ее, — встал на защиту Нины Иван. — Она ведь от чистого сердца…
В кабинете директора Сатанеев метался от стены к стене, свирепо поглядывая на дверь.
— Как вам это нравится? — обратился он к Кире. — Неслыханно! Просто неслыханно! Ребенка явно подучили.
Кира пропустила эту реплику мимо ушей.
— Мне, в общем, нравится, — спокойно сказала она. — Оригинально, как вы правильно заметили. Не у всех на слуху. Надо, конечно, снабдить их инструментами и пригласить на завтрашний бал.
— После всего, что произошло? — возмутился Сатанеев.
— А что произошло? — слегка нахмурилась Кира. — Разве было что-нибудь недостойное, Алена Игоревна?
— Нет, — спокойно ответила Алена. — Я не знаю, почему наивный поступок девочки вызвал такую реакцию у Аполлона Митрофановича.
Сатанеев подошел вплотную к директорскому столу.
— Она не знает, — конфиденциальным тоном заговорил он. — Но мы-то! Ансамбль этот надо гнать в шею.
— И не только в шею, — уточнил Камноедов.
— Пригласите их на завтра и обеспечьте все условия. — Кира склонилась к лежащим на столе бумагам, давая понять, что разговор окончен.
Сатанеев развел руками. Члены худсовета начали расходиться. Сатанеев задержал Коврова и Брыля.
— Поручаю вам… Проследите за этими… артистами. Особенно за… Плюховым или как его там.
— Проследим, — коротко пообещал Ковров.
— Все сделаем в лучшем виде! — заверил Брыль. — Вы и знать ничего не будете… неприятного.
В коридоре Сатанеев остановил Алену.
— Очаровательница, я умоляю вас о свидании!
— Когда? — деловито осведомилась она.
— Сегодня вечером я мечтал бы видеть вас у себя. Нам ведь нужно закончить разговор, от которого зависит вся наша жизнь!
— Значит, это важный разговор?
— И вы еще спрашиваете!
— Заходите, — говорит Алена, решительно распахивая дверь своей лаборатории. — Я не люблю откладывать важные дела на вечер.
В мастерской волшебной древесины Брыль помогал Борису отбирать дерево для инструментов. Все участники ансамбля придирчиво осматривали материал.
— И чтоб сухое было, и волокна ровные, — наставлял Борис.
— Да у нас здесь все высшего качества! — кипятился Брыль. — Древесина экстракласса! Из нее волшебную палочку делали, а не то что ваши балалайки!
— Дядя Фома, а я в кабинете ларец на столе видела! — подскочила к Брылю Нина. — Палочка-выручалочка там прямо и лежит?
— Там и лежит, — рассеянно ответил Брыль.
— А увидеть ее можно будет? — сгорая от любопытства, допрашивала Нина.
— Завтра увидишь, — рассеянно отвечал Брыль, наблюдая, как Антон и Павел отбирают необходимые инструменты.
Иван со стороны внимательно прислушивался к этому разговору.
— Это вот на барабан пойдет, — показывая Ивану кусок кожи, сказал Борис.
— Разорите вы меня, — горестно вздохнул Брыль. — Чистый шагрень! На барабан… Потом хоть верните, что останется.
— Не ной, — оборвал его Ковров, ходивший по мастерской из угла в угол. — Переживай молча! Думать мешаешь!
— Мы пошли, — объявил Борис, нагруженный деревянным хламом. — Всю ночь мастерить придется.
— Идите, — кивнул Ковров. — А ты, Ваня, останься. Борис с товарищами направились к двери, навстречу им пошли, почти вбежали девушки-лаборантки из Алениной лаборатории, Верочка и Катенька. Катенька всхлипывала, утирая покрасневший носик крохотным платочком, превратившимся в мокрый лоскуток.
— Опять, — горестно всплеснул руками Брыль.
— Она нас выгнала, — объяснила Верочка. — Пришла… с этим… Сама как сатана… У меня сразу все из рук валиться начало… Я ее боюсь!
— Перестань, хватит, ты же знаешь, почему она такая, — успокаивала подругу Верочка.
— Все равно я не могу! — снова заплакала Катенька. — Она мне… говорит… безрукая!
— За что? — спросил Ковров.
— Она колбу разбила, — объяснила Верочка.
— Да-а. — Брыль истово почесал в затылке. — Прижмет нас Аленушка, если жениха не поцелует.
Ковров подошел к Ивану.
— Вот что, пойдешь на свидание с Аленой.
— Когда?! — встрепенулся Иван.
— Сегодня ночью. Но для этого надо тебе один трюк освоить…
В пустой лаборатории абсолютных неожиданностей Алена сидела на столе, а перед ней, нависая пылающим носом над ее прекрасными коленями, млел Сатанеев.
— …Я еще не сказала вам «да», а вы уже разрешаете себе сцену ревности. Что же будет дальше?
— Вы разрываете мне сердце, прелестница! — стонет Сатанеев. — Я не могу смотреть, как он на вас смотрит!
— Фи, какой слог!
— Это от искренности и волнения.
— На меня многие смотрят.
— Но ведь и вы… Вы тоже смотрели на него.
— Что ж, должна вам сказать, в нем есть нечто привлекательное.
— Но что, что? — заламывая руки, вопит Сатанеев.
— Это я скажу вам позднее.
— Он проходимец! И ноги у него кривые.
— Разве? — улыбнулась Алена.
— Ну, может быть, не ноги, но все равно, он недостоин вас.
— Это другое дело, — соглашается Алена.
— Очаровательница! — почти всхлипывает Сатанеев и пытается обнять ноги Алены, но она ловко убирает их и грозит ему пальцем.
— Да, я согласна быть вашей женой, но при соблюдении определенных условий.
— Готов! Заранее готов на все!
— Во-первых, если вы не будете шалить…
Сатанеев поспешно принимает смирную позу.
— Во-вторых, нам нужна квартира из четырех комнат. Ваша годится только на первый случай. Потом мы должны посмотреть… Париж, Рим, Токио…
— Будет, будет! Все, что вы захотите, — с готовностью соглашается Сатанеев.
— Далее. Мне нужна должность заместителя директора по науке. Это в течение, скажем, полугода после брака.
— Любимица, а как же Киврин?
— Киврин? Это меня не интересует.
— Гм… Да… Впрочем, вы правы.
— Затем, в перспективе, через год-два, ваш и мой перевод в Москву.
Сатанеев молча кланяется.
— Договорились? — ослепительно улыбаясь, спрашивает Алена.
— Договорились, — сипло ответствует Сатанеев. — Позвольте ручку, мое сокровище.
— Нет, нет, не спешите. Это еще не все! Алена танцующей походкой приближается к Сатанееву, на ходу включая магнитофон. Раздаются звуки музыки.
— Я хочу танцевать! — объявляет она и кладет руку на плечо Сатанееву.
Напряженно улыбаясь, он, с трудом перебирая ногами, начинает кружиться в вальсе. Темп нарастает. Это уже не вальс, а рок. Сатанеев задыхается.
— Пощадите, богиня! — молит он и валится в кресло.
— А вот теперь, — говорит Алена, продолжая танцевать вокруг рухнувшего кавалера, — я скажу вам, что привлекло меня в этом молодом человеке!
— Что же? — борясь с одышкой, спрашивает Сатанеев.
— Его молодость! Я хочу, чтобы и вы были молоды и могли танцевать со мной, пока я не устану!
— Вы шутите, любовь моя! Это невозможно! — в ужасе восклицает Сатанеев. — Молодость не возвращается!
— Можно вернуть утраченные силы, — возражает Алена.
— Но как, как? Говорите, я все сделаю.
— Тогда слушайте внимательно!
И Алена напевает лихую колдовскую песню про рецепт Конька-Горбунка. Она поет и танцует одновременно, прекрасная и страшная, как ведьма. В песенке говорится, как, не жалея себя, можно избавиться от груза лет, искупавшись в молоке и двух водах, в одной воде вареной, а другой студеной. Песенка отчасти пародирует распространенную сегодня рецептуру омоложения и прерывается вопросами напуганного Сатанеева, которые вплетаются в ткань текста. Сатанеев все время пытается уточнить «степень риска». Алена отвечает ему, что риск есть, и немалый, но другого рецепта нет. Песенка заканчивается вопросом, готов ли он согласиться на все требования.
— Готов, — отвечает Сатанеев, закрыв глаза.
— Тогда подпишите. — Алена достает из стола плотный лист бумаги и протягивает его Сатанееву.
— Что это?
— Обязательство.
Сатанеев пробегает обязательство глазами.
— Хм… «Мы, нижеподписавшиеся»… Хм… Так… «лицензия»… Так… «заместителем директора». Так… «в Москву». И, наконец, последнее…
Он смотрит на Алену, весь охваченный сомнением, но, встретив ее насмешливый взгляд, быстро хватает авторучку и размашисто подписывает.
— Так… Кровью скреплять не надо, чернила надежнее. Теперь, дорогой, — произносит Алена, складывая бумагу и пряча ее в разрез платья, — я разрешаю вам припасть к моей руке.
Она протягивает руку. Сатанеев, пав на одно колено, надолго присасывается к ее ладони.
— Поскольку мой старичок вел себя хорошо и не упирался, — говорит Алена, — мы объявим о нашей помолвке завтра на новогоднем балу. И будем танцевать до упаду! — многозначительно добавляет она.
