Да и в самом Пакистане имеется много такого, что вызывает беспокойство. Страна страдает от сильной нехватки электроэнергии. Крупные мегаполисы типа Лахора остаются без электричества по 16 часов. Фабрики закрываются, рабочих отправляют по домам, жара знойным летом выливается в протесты, бунты и уличные столкновения. То, что происходит с электричеством сегодня, завтра произойдет с водой. Безнадежно устаревшие ирригационные системы бесконечно пропускают воду, а быстрый рост населения делает весьма острой проблему водоснабжения – проблема осложняется еще и тем, что ледники тают один за другим.
Городская преступность, включая криминальные группировки и этническую мафию, растет с каждым годом – постоянные перестрелки в Карачи, убийства и уличное насилие напоминают сражения за сферы влияния наркобаронов в Колумбии и Мексике, но все это еще и сдобрено межэтническими столкновениями по типу тех, что когда-то наблюдались в Боснии и Северной Ирландии.
Все население хотело бы покинуть эту страну. Белуджи вовлечены в войну за освобождение, множество других этнических групп хотят признания и особого к ним отношения и, по мере возможности, своих собственных провинций. Военные удерживают сепаратизм под контролем, но насколько долго и какой ценой они будут это делать?
Пропасть между богатыми и бедными растет не только в плане благосостояния, но и по образованию, состоянию здоровья и доступа к социальным благам. Большой средний класс Пакистана насчитывает 30 миллионов человек – это фактически население среднего размера страны, но они окружены в пять раз большим числом обитателей нищих трущоб и крестьян. Темпы экономического роста недостаточны для улучшения жизни находящихся на низшей ступеньке социальной лестницы, да и многие из среднего класса рискуют потерять опору под ногами и столкнуться с экономическими трудностями.
Некоторые думают, что под такого рода давлением может возникнуть «пакистанская весна». Но в Пакистане была своя весна в 2009 году, когда юристы, представители СМИ, студенты и гражданское общество страны объединились, чтобы прогнать генерала Мушаррафа. В случае возникновения очередного протестного движения оно, по всей вероятности, будет направлено против беспилотников и будет носить антиамериканский характер – пакистанский вариант арабских требований достойного отношения, которые выглядят как направленные на Вашингтон.
Начиная с 1950-х годов Пакистан расценивался как важная часть Северного пояса, как союзник, на которого Америка могла бы опереться в сдерживании советского влияния в Западной Азии, – американские и пакистанские военные в то время наладили очень тесные связи. Афганская война против вторгшихся русских еще больше сплотила военных двух стран. Но после окончания той войны государственный департамент стал рассматривать вопрос о внесении Пакистана в список стран, поддерживающих терроризм, и наложении на него санкций за ядерную программу Абдулы Кадир Хана. Однако вмешался Пентагон, организовавший участие пакистанских войск в оказании помощи миротворцам ООН в Сомали, где пакистанский полк пограничных войск потерял 24 военнослужащих в бою против боевиков местного клана в июне 1993 года и помог выручить американских военнослужащих во время инцидента в районе падения вертолета «Черный ястреб» вблизи Могадишо в октябре того же года. Планы госдепартамента всыпать Исламабаду были отложены. В период президентства Мушаррафа снова именно Пентагон активно лоббировал перед президентом, чтобы тот рассматривал Пакистан «белым и пушистым», самым приверженным союзником в войне с терроризмом.
За последние два года эта конструкция американо-пакистанских отношений начала рушиться. Пакистанские военные стали расценивать Америку не как союзника, а как угрозу. В марте 2012 года Америка объявила вознаграждение за голову пенджабского террориста Хафиза Саеда, стоявшего за терактом в Мумбае, вследствие которого в конце ноября 2008 года в течение четырех дней погибло 164 человека. Со временем Америка стала давить на Пакистан, чтобы он прекратил поддерживать антииндийских террористов, однако Америка предпочла сделать это намного позже нападения в Мумбае, что послужило еще одним сигналом проявления твердости с Пакистаном. В Исламабаде это рассматривали как значительное расширение Америкой войны с терроризмом и ее распространение собственно на территорию Пакистана. У Соединенных Штатов и Пакистана были свои разногласия, но пакистанские военные никогда до этого не рассматривали Америку как страну, которую надо остерегаться. Рассматривали ли американские военные вероятность войны с Пакистаном? Пакистан этого не исключал.
Ничего лучше так не характеризовало этот печальный поворот событий, как выступление адмирала Маллена на слушаниях. Маллен был на дружеской ноге с генералом Каяни. Их личные отношения символично отражали тесные исторические связи между Пентагоном и ГШ (военной штаб-квартирой Пакистана в Равалпинди). Личная дружба кончилась, кончились и стратегические связи между военными ведомствами двух стран.
Когда-нибудь мы зададимся вопросом: «Кто потерял Пакистан?» Нам также надо будет спросить: почему? Холбрук исходил из того, что Пакистан изменит свою внешнюю политику только в том случае, если нечто большее, чем насущные потребности Америки в борьбе с терроризмом, свяжет нас воедино. Но после начала, в конечном счете, работы Американо-пакистанского стратегического диалога, после смерти Холбрука и после первого кризиса 2011 года Вашингтон быстро заморозил переговоры. Преемник Холбрука Марк Гроссман сообщил недоверчивой пакистанской прессе, что Америка рассчитывает на «разовые отношения». У нас нет общих интересов, заявил он своему пакистанскому партнеру, только общие цели. Пакистанцы расшифровали это как «американские цели, которые, как ожидается, будет достигать Пакистан».
С Пакистаном никогда дела не шли по простой схеме, он всегда представлял собой большую проблему. По-моему, суть в том, что именно мы все осложняли как могли. Мы не добились успеха, когда речь зашла о стратегическом видении и творческом воображении, не получилось у нас и использовать в полной мере дипломатию. Мы еще больше дестабилизировали так называемое самое опасное место в мире, а по сути, осложнили нашу собственную головную боль. У нас в 2012 году после года конфронтации было меньше влияния на Пакистан, чем в 2011 году после двух лет дружбы. Мы действовали так, будто могли уйти от Пакистана – что, разумеется, мы не можем и не станем делать. И они знают это от начала до конца. Мы не просто всего лишь блефовали, хуже того – мы поверили в глупость и вырабатывали свою политику на основе этой дури. Пакистану же ничего не оставалось делать, как ждать, когда дурман растает и установится истина.
Мы могли бы лучшим образом решить наши дела с Пакистаном. Нам не следовало разрывать отношений и ставить под угрозу стабильность Пакистана. Такой ход событий не привел нас никуда более, кроме как к благоразумному курсу на вовлечение, – на деле же мы добились намного меньшего. Нам не удалось достичь там наших прямых целей в плане безопасности, мы поставили под угрозу наши долгосрочные стратегические интересы. Пакистан – пример провала американской политики, провала, причина которого сидит в том, что президент перепоручил Пентагону и службам разведки заниматься внешней политикой.
4. Иран. Между войной и сдерживанием
Рассматривая попытки администрации президента Линдона Б. Джонсона «американизировать» вьетнамскую войну путем использования воздушной мощи против северных вьетнамцев, советник по национальной безопасности Джонсона Макджордж Банди так размышлял о том, что удивило его больше всего в этой войне. Выносливость противника – пришел он к такому заключению. Его вера в убедительную силу принуждения не позволила ему увидеть вероятность противостояния северных вьетнамцев всей мощи американской военной машины. Слабое воображение, широко распространенное в команде Джонсона, стало единственной причиной последовавшей катастрофы75. Дорога к внешнеполитическим катастрофам проходит через ложные представления, которые, даже будучи достаточно часто повторенными в ходе внутриполитических дебатов в узком кругу в Америке, не приобретают качеств самоочевидной истины.
Самой страшной его ошибкой, как думал Банди много позже вылета последнего вертолета из Сайгона, было то, что он ни разу не задался вопросом, от чего северные вьетнамцы абсолютно никогда не захотят отказаться, и не смог «проверить, что можно было бы сделать, чтобы стойко перенести трудности без наращивания присутствия»76. Война в конечном счете оказалась не лучшим вариантом, а отказ от изучения иных возможных вариантов продемонстрировал слабость Америки.
Десятилетия спустя после Вьетнама администрация Джорджа У. Буша-младшего повторила эти ошибки в Ираке. Там тоже имел место набор ложных предположений. Просчеты разведки и непомерно раздутые утверждения относительно возможностей ядерного и химического оружия Ирака привели нас к ненужной и дорогостоящей войне. В Ираке мы обнаружили, что сделали из мухи слона и оказались заложниками страшных образов, которые мы сами себе нарисовали. Такого рода внешняя политика, основанная на создании страшилок, оказала нам плохую услугу – мы еще долго будем подсчитывать расходы на иракскую войну.
