Уистан Оден - Стихи и эссе

В предгорьях выбора скитаемся, останки
Воспоминаний — наш заплечный груз:
Нагие, теплые века естественной осанки
И на устах невинных счастья вкус,

И древний Юг тот, легкий, словно выдох,
Туда, к нему идти нам предстоит.
В конце концов, подсказывает выход
И самый безнадежный лабиринт.

И мы завидуем земле — она-то навсегда,
Мы ж, подмастерья зла, обречены — на годы,
Коль не были наги, как в этот мир врата,

Чье совершенство мы и обратили в прах.
Необходимость — вот иное имя для Свободы.
Но только люди гор достойны жить в горах.

Листья все быстрей кружат…
Няньки все в гробах лежат,
Их цветочкам вышел век, —
А колясок долог бег.

Шепот вдруг со всех сторон
Сдернет с нас восторга сон.
Непоседливым рукам
В забытьи застыть я дам.

Сотни мертвых позади
Топчут все наши пути,
Деревянно машут вслед.
Их любовь — обман и лед.

Злобных троллей с вечных мест
Голод гонит в голый лес.
Соловей уж не поет.
Ангел больше не придет.

Невозможна, холодна,
Впереди — горы глава.
Водопадов белый вид
Путников благословит.

Как-то вечером вышел из дому я, —
Толпа меня в центр повлекла,
А улица очень похожа
На море пшеницы была.

У реки полноводной сидели, —
И я слышал: пели они
Под мостом железнодорожным:
"Любовь! нет конца у любви.

Любить буду, пока не сойдутся
Вместе Африка и Китай,
Пока рыбы не запоют хором,
Реки в горы не станут летать.

Любить буду, пока океаны
Не повесят сушиться, отжав,
И семь звезд не застонут, как утки,
Улетая: мол, лета им жаль.

Годы умчатся, как кролики,
Ведь среди своих вечных основ
Я держу Цветок Столетий
И первую в мире любовь."

Но все часы в городе этом
Вдруг стали жужжать и звонить:
"Не давай обмануть себя Времени —
Время нельзя покорить.

Где в Кошмара норах Справедливость
Стыдится своей наготы,
Затаившись в тени, Время кашляет
Всякий раз, лишь целуешься ты.

В мигренях и тревогах
Так жизнь и утечет.
Сегодня или завтра
Время свое возьмет.

В зеленые долины
Сползет ужасный лед.
Сорвет Время нити танца,
Ныряльщика прервет.

Погрузи свои руки в воду,
Опусти их на самое дно —
Смотри же в таз, жалей же
О том, что не пришло.

Стучится ледник в дверцы шкапа.
Пустыни вздох — из-под стола.
И трещина в чайной чашке
Путем в землю мертвых легла.

Оборванцы банкноты мусолят там,
Великан надуть Джека сумел.
Там Пай-Мальчик бьется в истерике,
Джилл сама ложится в постель.

Вглядись же в смятеньи в поверхность,
Не перестав повторять:
Жизнь — это благословенье,
Когда нет сил благословлять.

Встань, обожги лик слезами.
Встань, лоб к стеклу прислони.
Соседа нечестно возлюбишь
Ты сердцем нечестным своим."

Был поздний, поздний вечер…
Влюбленные ушли…
Часы звонить прекратили…
А воды реки все текли.

Под поникшей жалкой ивой,
Милый, не грусти
И не медли — действуй, право,
Думать прекрати.
Горб хандры сбрось и плечами
Поведи.
Сотри пути
С карты стран печали.

Звон колоколов победно
Шпиль разносит мерклый.
Этот звон — по душам бедным,
Что любовь отвергла.
Все живое любит. Хватит
Уступать
Тоске утрат.
Бей — победы ради.

Стаи птиц, летя над миром,
Путь свой изучили,
И ручьи в стремленьи к морю
Тонкий лед пробили.
Твое пусто отрешенье.
Хмарь стряхни,
Иди ж, иди
К желаний исполненью.

Я хочу рассказать вам повесть
О бедной мисс Эдит Джи.
Жила она на Кливдон-террас
В номере 73.

У нее были тонкие губы,
Левый глаз немного косил,
Покатые узкие плечи
И не было вовсе груди.

Темно-серый костюм из саржи,
И шляпка у Мисс Джи была.
Жила она на Кливдон-террас
В спальне не больше стола.

Был бордовый плащ для ненастья,
Зонт зеленый — если гроза,
И с корзинкой велосипед был,
Где задние тормоза.

Церковь Святого Алоиза
Не так далеко была.
Регулярно, к церковным базарам
Вязала она, как могла.

Мисс Джи смотрела на звезды,
Говорила: "Никто не поймет,
Что живу я на Кливдон-террас
Всего на сто фунтов в год."

Снились сны ей: она — королева,
Скажем, Франции… Снился бал,
И викарий Святого Алоиза
На танец ее приглашал…

Ураган вдруг дворец смел и музыку…
По полям ее велик мчал.
Бык огромный с лицом викария
За ней гнался и грозно мычал.

На затылке его дыхание —
Она в страхе закрыла глаза:
Ведь все медленней велосипед шел —
Были там задние тормоза.

Лето вновь украшало деревья,
А зима разрушала скорей.
Она ездила к службе вечерней,
Застегнувшись до самых бровей.

Ездила мимо пар влюбленных
И лицо отвращала свое.
Ездила мимо пар влюбленных —
Они не приглашали ее.

Мисс Джи в боковом приделе
Слушала, как играет орган,
И как хор поет сладко-сладко…
Ей хороший денек был дан.

Мисс Джи, в боковом приделе
На колени скорей вставай…
"Не введи меня в искушение,
Быть порядочной девушкой дай."

Словно волны, катились годы,
Оставляя свой след на ней.
Она поехала к доктору,
Застегнувшись до самых бровей.

Она поехала к доктору,
Позвонила у белых дверей…
"У меня все внутри изболелось.
Вылечите меня поскорей."

Доктор Томас ее осмотрел всю,
А потом осмотрел еще раз
И спросил, вымыв тщательно руки:
"Почему пришли только сейчас?"

Доктор Томас сидел за обедом,
Перемены блюда он ждал
И, из хлеба шарики скатывая,
"Рак — забавная штука," — сказал.

Позвонила жена в колокольчик:
"Ну к чему за столом говорить?"
Он ответил: "Мисс Джи заходила.
Я боюсь, недолго ей жить."

Мисс Джи, пока поздно не стало,
Увезли в больницу скорей.
Лежала в палате для женщин
С одеялом до самых бровей.

Вот ее на стол положили —
Студентам вдруг стало смешно, —
И главный хирург мистер Роуз
Пополам разрезал ее.

Мистер Роуз повернулся к студентам
И сказал: "Вот вам, господа,
Уникальный случай саркомы,
Развитой как никогда."

Увезли ее в то отделенье,
Предварительно сняв со стола,
Где группа с первого курса
Анатомью учить бы могла.

А там, привязав ее к крючьям,
Да, подвесили мисс Эдит Джи
И диссектомию колена
Аккуратно произвели.

Через пустошь и вереск ветер сырость принес.
В моей тунике — вши, и заложен мой нос.

Дождь все капает с неба — я вымок совсем,
Охраняю я Стену, сам не знаю, зачем.

Серый камень не сдержит тумана седин.
Моя девушка — в Тангрии; я сплю один.

Аулюс к ней все шьется, а мне — каково?
Не люблю ни манер я, ни рожи его.

Пизо — христианин, бьет рыбе челом,
Не допустит, надеюсь я, крайностей он.

Проиграл я кольцо, что дала мне она.
Когда ж, наконец, мне заплатят сполна?

Вот стану героем и буду сидеть
И в небо оставшимся глазом глядеть.