Статья эта написана для того, чтобы по возможности предотвратить возможность такого увлечения и хотя частью обнаружить фальшь этой скучной, но в своем роде не безвредной утопии.
Впервые опубликовано в журнале “Странник”, 1877 год, август.
<“КОЛОКОЛ” И “РУССКИЙ ВЕСТНИК”>
Имя Герцена, издающего в Лондоне русский журнал “Колокол”, известно почти всему русскому читающему миру: но в русской печати о нем до сих пор говорилось очень мало, или, лучше сказать, почти совсем не говорилось. С того времени, как Герцен, уехав за границу, остался в Лондоне и объявлен в своем отечестве изгнанником, русские типографские станки не печатали ни его имени, ни его произведений. Гласно имя его произнесено в первый раз только в 1862 году. Только в 1862 году “Современник” отнесся к нему с некоторыми намеками, а “Северная пчела” и “Русский вестник” открыто назвали по имени г. Герцена и его товарища по изданию г. Огарева. Этими отзывами до сих пор ограничивались столкновения русской прессы с русскими публицистами того берега. Разумеется, отзывы эти не давали критического взгляда на литературные произведения Герцена; они были слишком кратки и состояли из намеков, более понятных для самого литературного кружка, чем для читающей публики. Намек “Современника”, несмотря на всю свою ясность, прошел даже почти вовсе незамеченным; только в литературном кружке и в кругу самых внимательных читателей замечено было, что редакция выходившего при “Современнике” “Свистка” довольно широко и серьезно расходится в мнениях с далеким нашим публицистом. В нашей газете была потом напечатана речь, сказанная Герценом в Вятке, — речь, произнесенная, конечно, не тем тоном и не в том духе, которыми отличаются статьи “Колокола”, но речь умная, спокойная и честная, такая речь, каких не произносили сослуживцы Герцена по канцелярии вятского губернатора. За это нам досталось от господ, видевших здесь преступное намерение показать, что и Герцен был когда-то вовсе не тем, чем он сделался, вступив на берег свободной Англии. Сам Герцен, в дошедшем до нас нумере “Колокола”, выразил неудовольствие на перепечатание его речи и намекнул на какие-то особые, понятные для него побуждения выставлять на наших столбцах его имя. Мы удивились, что напечатание этой речи задело человека, который еще в 1846 году писал:[12] “Я, как маленькие дети, боюсь темноты; мне все кажется, что в темноте сидит злой дух с рыжей бородой и с копытом. Зачем, кажется, прятать под спудом то, что не боится света; да в сущности это все равно: прячь не прячь — все облачится; с каждым днем меньше тайн”. Такой поступок нам показался непоследовательным: но, не забывая, что errare humanum est,[13] мы не оскорбились подозрительными намеками Герцена и старались разъяснить ему всю простоту и безыскусственность нашего обращения с его вятской речью. Мы очень хорошо понимали, что русская публичная библиотека, открываемая в присутствии вятского губернского начальства, вовсе не место, удобное для возглашения в ней мыслей, весьма удобно выражаемых в присутствии Прудона или Луи Блана; но, не удивляясь тому, что этого не поняли некоторые из сателлитов Герцена, мы впали в недоумение, что эта пустая вещь могла оскорбить его самого, человека, который считает свое положение необыкновенно серьезным и знает, что “с каждым днем становится меньше тайн”. После того Герцена еще более раздражила небольшая заметка “Русского вестника” (в “Летописи”). В этой заметке его главным образом упрекали в том, что он, “сидя за плечами лондонского полисмена”, волнует здешние пылкие умы такими воззваниями, которые кипятят молодую кровь и ведут к безрассудным поступкам, за которые люди попадают в Сибирь. Заметка “Русского вестника” была горяча, немного желчна, но правдива. Она не могла нравиться ни Герцену, ни поборникам его учения в России. “Русский вестник” попал за это в немилость и в опалу, к которой, впрочем, давно следует приготовить себя всякому русскому писателю, несогласному отстаивать теорию насильственных преобразований, анархии и “кровавых реформ”. Издатели “Колокола”, оскорбленные тем, что редакция “Русского вестника” позволила себе сказать о них: “Мы знаем, какие это люди”, энергически спрашивают: “Какие же мы люди, г. Катков? Какие же мы люди, г. Леонтьев? Вы ведь хорошо знаете, какие мы люди, какие же? Если в вас обоих есть одна малейшая искра чести (?), вы не можете не отвечать; не отвечая, вы меня (это Герцен говорит уже от своего лица) приведете в горестное положение сказать, что вы сделали подлый намек, имея в виду очернить нас в глазах нашей публики. Говорите все… В нашей жизни, как в жизни каждого человека, жившего не только в латинском синтаксисе и немецком учебнике, но в толоке действительной жизни, есть ошибки, промахи, увлечения, но нет поступка, который заставил бы нас покраснеть перед кем бы то ни было, который мы бы хотели скрыть от кого бы то ни было. Да, гг. ученые редакторы, мы, поднявши голову, смотрим в ваши ученые глаза. Кто кого пересмотрит?”
Таким образом Герцен, появившийся несколько месяцев тому назад в русской печати под именем “далекого русского публициста”, вступает в открытую полемику с одним из русских журналов и доставляет нам случай, в первый раз, написать имя “Колокола” на одной строке с именем “Русского вестника”. Искандер и Огарев, Катков и Леонтьев вызваны доказать друг другу правоту своих действий и чистоту своих поступков. Будем верить, что лица, которым подчинена русская пресса, не откажут редакторам “Русского вестника” в возможности отстаивать свои убеждения так же самостоятельно, как “Колокол” делает свои возражения нашей “смирительной литературе” (ips. verba[14]). Иначе, конечно, победа останется не за “Русским вестником”, и полемика будет весьма неприятною и невыгодною для репутации московского журнала, бросившего перчатку журналу лондонскому.
Поместив в № 203-м нашей газеты письмо г. А. Б. (который доставил нам свой адрес и карточку), направленное против тона “Заметки “Русского вестника” для издателя “Колокола””, мы перепечатываем вслед за сим всю эту заметку, сохраняя себе право завтра сказать наше мнение и о характере действий наших лондонских публицистов, и о впечатлении, какое производит тон помещаемой ниже заметки “Русского вестника”.
КРАТКОЕ СВЕДЕНИЕ О МЕРАХ, ПРЕДПРИНИМАЕМЫХ КОМИТЕТОМ ГРАМОТНОСТИ, И О ТОМ, ЧЕМ МОЖНО СПОСОБСТВОВАТЬ УСИЛЕНИЮ ЕГО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Меры, которыми комитет предполагает способствовать распространению образования в простом народе, обозначены в программе и в отчете о действиях его за 1861 г. и за начало 1862 г. Сведения и указания, полученные с самых мест деятельности, большею частию от духовенства, учредителей и наставников сельских школ, убедили к принятию нижеследующих мер:
1) Указание способов преподавания, учебников и книг для народного чтения. С этою целию были составлены каталоги лучшим книгам: во 2-м издании при заглавии каждой книги есть краткое объяснение методы (в учебниках) или нравственного направления (в книгах для чтения). Комитет предполагает издавать такой список книгам ежегодно; а потому дельные замечания на него и указания на пропущенные книги совершенно необходимы. Способы преподавания у нас еще не установились, а некоторые из укоренившихся очень неудовлетворительны и даже замедляют ход образования. Устранение их было бы важной услугой для всего сельского населения. 2) Устройство по губерниям небольших складов книг. Устройство по губерниям небольших складов книг, в которых школы и простолюдины вообще могли бы покупать хорошие книги по дешевой цене.[15] Условия, на которых книги могут быть отпускаемы в местные склады, объявлены во всеобщее сведение. Были сношения и с директорами училищ по учреждению складов при училищах. Очень важно содействие лиц по устройству складов книг при церквах у священников, за которых духовное начальство может поручиться в том, что они будут исправно рассчитываться с книгопродавцем, доставляющим им книги. Примечание. Эти склады могут постепенно вытеснить лубочные издания, которые одни, до сего времени, удовлетворяли народной любознательности. 3) Удешевление цен на книги. Сношениями с авторами и издателями комитет достиг понижения цен на многие книги, что и видно уже из самого списка им; кроме того, он исходатайствовал издание евангелия на русском языке ценою в 7 коп. По вопросу об удешевлении пересылки книг комитет вошел в сношение с почтовым ведомством. 4) Бесплатное пособие беднейшим школам книгами и другими учебными пособиями. При всей первоначальной ограниченности в средствах, Комитет грамотности разослал в 1861 году до 800 экз., в 1862 г. — до 5 000, а по 1-е октября 1863 г. — более 10 000 экз., а также значительное количество карандашей, грифелей и гуттаперчевых досок, преимуществено в западные губернии, где польско-католическая пропаганда работает, к сожалению, слишком деятельно. О всех пожертвованиях в пользу грамотности комитет заявляет в своих протоколах и печатает в газетах и в журнале своем “Занятия Комитета грамотности”, который издается с 1863 г. Подписная цена ему за годовое издание, девять выпусков, 1 руб. сер<ебром> с пересылкою. 5) Классы для сельских учителей. Приготовление сельских учителей[16] посредством устройства в губерниях классов, где желающие могли бы найти теоретические указания и приобрести практику под руководством опытных наставников, было предметом забот председателя комитета Лашкарева еще до учреждения комитета. К сожалению, лица, вызвавшиеся устроить учительскую семинарию, на первый раз в С.-Петербурге, не могли, по разным причинам, осуществить свои предположения, а потому в настоящее время изыскиваются другие пути достижения той же цели. 6) О распространении образования между женщинами простого народа. В начале 1863 г. комитет воспользовался предложением двух из своих членов, которые давно уже заботились о распространении образования между женщинами простого народа, посредством будущих матерей семейств, так как они могут быть главными орудиями религиозно-нравственного воспитания в народе. К достижению этой цели желательно содействие женщин всех сословий. По постановлению комитета 14-го мая 1863 г. главная из избранных мер состоит в призыве русских женщин, при содействии духовенства, помогать устройству женских школ. Между тем здесь, в С.-Петербурге, женщины — члены комитета уже действуют практически, и при V гимназии открыта от комитета женская бесплатная школа с классом для приготовления наставниц. Главные распорядительницы этой школы княгиня Мария Михайловна Дундукова-Корсакова и дочь генерал-майора Дарья Федоровна Каменская. В этой школе 24 ученицы и 5 девиц, приготовляющихся в наставницы. Кроме того в течение лета изучали методы преподавания одна молодая девица — помещица Саратовской губернии и еще учительница из старомаинской школы, приезжавшая из Самарской губернии. На вызов к русским женщинам одна содержательница пансиона в Петербурге изъявила уже готовность устроить ремесленную школу для дочерей простолюдинов.
