__________________________
«Реввоенсовѣтъ». Ворошиловъ.
Вѣроятно, онъ себя чувствуетъ въ военномъ мундирѣ приблизительно такъ же, какъ Гинденбургъ чувствуетъ себя въ штатскомъ платьѣ. Но у дѣятелей «Реввоенсовѣта» выработался собственный военносовѣтскій «шикъ», — напоминающій что-то и въ прошломъ: шикъ писаря, но писаря кавалергард- скаго полка. Этотъ, третій по счету, Карно большевистской революціи — убѣжденный пацифистъ, — какъ и Гитлеръ. И въ самомъ дѣлѣ, легко довести мысль до предѣла: если всѣ будутъ вооружены простыми дубинами, то Гитлеры и Литвиновы окажутся хозяевами Европы: за Литвиновымъ— въ теоріи — сто шестьдесятъ милліоновъ дубинъ; за Гитлеромъ, — къ несчастью, въ дѣйствительности, — тоже дубинъ найдется достаточно: лучше и не считать.
Кромѣ того, война сейчасъ очень страшное дѣло. Быть можетъ, не столь страшное, какъ говорятъ нѣкоторые спеціалисты: «Черезъ нѣсколько часовъ послѣ начала войны Парижъ, Лондонъ, Берлинъ будутъ обращены въ груду горящихъ развалинъ!» — но, все-таки, очень страшное дѣло. Если же мы повернемъ по направленію къ дубинамъ, то рискъ уменьшится, а число желающихъ рискнуть увеличится.
Выводъ: при нынѣшнемъ состояніи міра, вооруженія, быть можетъ, приведутъ къ войнѣ: но разоруженіе приведетъ къ ней почти навѣрное.
А теперь «наша Красная Армія будетъ защищать до послѣдней капли крови границы Совѣтскаго Союза». Гдѣ же онѣ, эти границы? Ноздревъ показывалъ Чичикову границу своихъ владѣній. Но потомъ оказалось, что ему принадлежатъ земли и по ту, и по другую ея сторону. Таковы и границы Совѣтскаго Союза. Въ 1920 г. онѣ намѣчались на Одерѣ, если не на Рейнѣ. Это тоже легко могло случиться, — сами поляки говорятъ, что Польшу спасло «чудо на Вислѣ».
Нашъ октябрь не былъ премьерой, но, возможно, не былъ и послѣднимъ спектаклемъ.
Мірозданіемъ раздвинутъ,
Хаосъ мстительный не спитъ.
______________________
На экранѣ Сибирскій пейзажъ. Я никогда не былъ въ Сибири. Однако, пейзажа самородокъ не выдумалъ. Могъ бы и пейзажъ выдумать, да незачѣмъ.
Пейзажъ, страшный своей пустынной безпредѣльностью. «Le silence éternel de ces espaces infinis...».
Карлейль какъ-то сказалъ о Россіи: «Она безразлична къ жизни человѣка и къ теченію времени. Она безмолвна, вѣчна и несокрушима»...
Не надо было покупать этотъ путеводитель: я часто бывалъ въ Англіи. Но соблазнила цѣна: всего пять франковъ. Объемистая книга въ переплетѣ съ картами, съ планами, съ алфавитнымъ указателемъ. Объясненіе дешевизны простое: это путеводитель 1906 года.
Лучше всего въ путеводителяхъ общія указанія въ началѣ книги, — поражающія своей вѣрностью, но, повидимому, разсчитанныя на глупорожденныхъ. «Если путешественникъ предрасположенъ къ морской болѣзни, то переѣздъ черезъ Ламаншъ можетъ быть непріятенъ»... «Вино въ Англіи дорогое и не всегда хорошее, однако, его можно и не пить»... «Стоимость поѣздки въ Англію зависитъ преимущественно отъ образа жизни путешественника»...
Многое другое въ старыхъ путеводителяхъ вызываетъ вздохъ у людей моего поколѣнія. «Для поѣздки въ Англію никакихъ бумагъ не нужно, хотя паспортъ можетъ пригодиться при полученіи заказныхъ писемъ». «Въ мѣняльныхъ лавкахъ и при сдачѣ въ гостиницахъ туристамъ часто стараются навязать золотую монету. Требуйте твердо кредитныхъ билетовъ, они гораздо удобнѣе». — Могу рѣшительно засвидѣтельствовать, что золота въ Англіи мнѣ теперь нигдѣ не навязывали, и я такъ ни разу и не могъ проявить твердость въ отказѣ отъ него. Европа нашей молодости, Европа, не знавшая визъ и навязывавшая золотую монету, — какое изъ будущихъ поколѣній опять ее увидитъ послѣ предпослѣдней міровой войны и въ ожиданіи самой послѣдней?
Таможня, освѣщенная электричествомъ, въ ранній утренній часъ. Паспортное отдѣленіе съ его непередаваемой суетливой скукой. Чиновники, не совсѣмъ проснувшіеся къ главному событію дня. Чеховская жизнь въ Тильбюри — отъ парохода къ пароходу. Британскіе подданные гордо уходили налѣво. Иностранцы, съ полученными на пароходѣ карточками, шли къ паспортному столу. Французы небрежно показывали паспортъ и проходили, — за ними самая могущественная держава въ Европѣ и небывалое число милліардовъ золота въ подвалахъ «Banque de France». Нерѣшительно протянулъ карточку цвѣтной человѣкъ, — ничего, сошло и безъ милліардовъ. Справились только по алфавиту въ книгѣ, гдѣ перечислены «нежелательные иностранцы». Книга толстая; нежелательныхъ иностранцевъ, повидимому, есть достаточно.
Меня чиновникъ озабоченно спросилъ объ отчествѣ и самъ куда-то вписалъ «Александровичъ». На карточкѣ и графы такой не было, но чиновникъ, вѣроятно, гордился, что знаетъ о существованіи отчества у людей, пріѣзжающихъ со странными, огромными, непереплетенными паспортами, украшенными синей маркой съ желтымъ портретикомъ посрединѣ. Этотъ гордый профиль я помню съ дѣтскихъ лѣтъ по увлекательной, превосходной книгѣ. Но какія нелѣпыя историческія событія нужны были для того, чтобы на моемъ паспортѣ оказался портретъ знаменитаго норвежскаго путешественника!
При выѣздѣ изъ Англіи, тотъ же заспанный чиновникъ, увидѣвъ мою карточку (иностранца желательнаго, но не болѣе, какъ на мѣсяцъ), снова оживился, такъ же озабоченно спросилъ меня объ отчествѣ и такъ же старательно его записалъ.
Помню, осенью 1914 года (я тогда возвращался въ Россію, естественно, кружнымъ путемъ, черезъ Англію) англійскій чиновникъ на границѣ спрашивалъ всѣхъ иностранцевъ: «говорите ли вы по-нѣмецки» Люди, сознававшіеся въ своей винѣ: «да, говорю», преслѣдованіямъ не подвергались; вопросъ вообще никакихъ послѣдствій не имѣлъ, кромѣ явнаго неодобренія, выражавшагося на лицѣ чиновника.
_____________
Въ Англіи я не былъ двѣнадцать лѣтъ. Лондонъ измѣнился, но измѣнился нормальнымъ темпомъ, — немного болѣе быстрымъ, чѣмъ парижскій, гораздо болѣе медленнымъ, чѣмъ берлинскій. Общій стиль города и его жизни — прежній. Тотъ же барскій размахъ, который былъ еще только въ старомъ Петербургѣ, та же англійская первосортность, — не нахожу другого слова. Здѣсь все первосортно, — отъ выставленныхъ въ витринѣ сапогъ или Стильтонскаго сыра до политической жизни, наименѣе грязной въ мірѣ, и до литературы, которая въ чисто-художественномъ отношеніи занимаетъ въ настоящее время первое мѣсто.
Она, кстати сказать, измѣнилась, англійская литература. Формальныхъ новшествъ мало, невыносимыхъ фокусовъ нѣтъ совершенно. По внѣшности все какъ будто осталось по прежнему, — царитъ первосортный «реалистическій» романъ. Но духъ очень измѣнился послѣ войны. Я сказалъ бы даже, что онъ слишкомъ измѣнился. Отъ прежняго пріукрашиванія жизни ничего не осталось; теперь почти каждый англійскій романистъ — «жестокій талантъ». Въ одинъ десятокъ лѣтъ создалась злая и безпощадная литература, порою чрезмѣрно злая и чрезмѣрно безпощадная. Ужъ очень стараются нѣкоторые изъ современныхъ британскихъ романистовъ вымазать весь міръ грязью. Симптомъ тревожный для страны съ самой совершенной политической организаціей и самой удачной исторіей въ мірѣ. Вдругъ не только въ англійской литературѣ, но и въ англійской исторіи перестанетъ быть обязательнымъ happy end.
Новое: на витринахъ магазиновъ надпись «Будьте разумны, покупайте британскіе товары» (варіантъ: «будьте британцами, покупайте британское»). Этого прежде не было: завоеваніе эпохи Лиги Націй. Не было прежде и такого засилія пяти главныхъ банковъ. Ихъ отдѣленія буквально на каждой улицѣ, — кажется, будто имъ принадлежитъ весь Лондонъ. Вѣроятно, на этомъ и пыталась сыграть рабочая партія, выдвинувъ въ своей программѣ (націонализацію банковъ: все другое, непріятное рабочей партіи, гораздо меньше мозолитъ глазъ избирателя.
Французская вечерняя газета сообщала: «Изъ за предвыборной агитаціи страна переживаетъ настоящую лихорадку». По совѣсти, никакой лихорадки я не видѣлъ. Вотъ, когда падаетъ валюта (имѣлъ возможность наблюдать въ разныхъ столицахъ), тогда въ самомъ дѣлѣ позволительно говорить о лихорадкѣ. Интересъ къ предвыборной кампаніи былъ большой, но не чрезмѣрный. Повседневная жизнь шла совершенно нормально и спокойно. Я былъ въ Ильфордѣ на митингѣ съ участіемъ Уинстона Черчилля. Иль- фордъ небольшой городокъ, Черчилль заѣзжая знаменитость. Однако, мнѣ стоило немалаго труда узнать, гдѣ именно будетъ происходить митингъ: ни полицейскій, ни прохожіе этого не знали. Нарядная продавщица въ магазинѣ удивленно переспросила: «Развѣ Черчилль будетъ говорить въ Ильфордѣ?»
_______________
Я много о немъ писалъ, но увидѣлъ его впервые; нарочно для этого поѣхалъ въ Ильфордъ и былъ нѣсколько разочарованъ. Онъ говорилъ хорошо, однако, безъ особаго блеска. Брюсъ Локаотъ недавно назвалъ Черчилля «послѣднимъ классическимъ ораторомъ Великобританіи»{40}. Думаю, что это преувеличено. Жоресъ, графъ де Менъ, Бріанъ, Поль Бонкуръ, Штреземанъ, Алкала Замора, другіе знаменитые иностранные ораторы, которыхъ мнѣ приходилось слышать, говорили гораздо лучше. Черчилль великолѣпно огрызался съ трибуны.
