может нарушить сложившийся порядок вещей. И его выбор — это взлет против всех «правил аэродинамики», принятых не только в нашей фантастике, но и в негостеприимной окружающей реальности. Незамысловатое бытовое мужество «Анахрона» трогает гораздо сильнее, чем романтика лесов, звезд и плохо прожаренного мяса.
Другой роман Елены Хаецкой, «Бертран из Лангедока», предлагает читателям изысканный образ куртуазного рыцаря, фаворита дам и бесстрашного бойца. А вот дома, в своем родовом замке, рыцарь Бертран делает милой жене одного за другим четырех детей, к которым, кстати, тоже относится с любовью. И как не скучать по жене, домне Айнермаде, посреди куртуазных развлечений, когда мать детей Бертрана хороша, верна, заботлива… Одним словом, то, что связывает рыцаря с супругой, прекраснее самых изящных игр в неземную любовь. Не так утонченно, зато настоящее: «домна Айнермада… рослая, под стать мужу, женщина с раздавшейся немного талией, с веснушками на полных руках. Густо увиты синими лентами длинные золотистые косы — до поздней зрелости сохранила их домна Айнермада… Стояла, отступя на шаг, позади мужа своего Бертрана вся как позднее лето — изобильная, слегка тронутая увяданием, но еще полная сил». Тут и добавить нечего.
Неизменный палладии семьи — Вячеслав Рыбаков Раз за разом он демонстрирует в своих романах одну и ту же позицию: настоящая прочная семья должна считаться драгоценностью, а ее распад — трагедией. Разрушение семьи в «Очаге на башне» воспринимается как искажение естественного хода вещей, чуть ли не вселенская катастрофа. Напротив, ее воссоединение во второй части трилогии представлено как очевидное благо. «На чужом пиру» начинается с настоящего гимна семье и тому, на чем она должна держаться: любви, милосердию, взаимной уступчивости. Нетрудно было заметить в этом романе «имперскую» начинку. Но мало кто увидел еще один, не менее значимый смысловой слой: в какую бы сторону ни развивалось общество, без здоровой семьи ему не быть сколько-нибудь прочным.
Наконец, тройственный брак в романе «Гравилет "Цесаревич"» (позднее этот мотив повторен у Хольма ван Зайчика в «Деле жадного варвара»). Отдает, конечно, экзотикой и внеконфессиональностью, но ведь и здесь Рыбаков хотел счастья своим персонажам, соединял, а не разводил их, строил пусть и вычурное здание, да все ж не разрушал, а именно строил.
Любопытно, что англо-саксонская фантастика в отношении семьи конструктивнее нашей. На протяжении нескольких десятилетий в ней преобладали идеалы дома, да и сейчас они достаточно сильны. У Артура Кларка младенцы вопят из колыбели на орбите. Магичка и оборотень из романа Пола Андерсона «Операция „Хаос"» больше всего хотели бы жить нормальной человеческой семьей, а ребенка своего отправятся спасать хоть в преисподнюю… Для Урсулы Лё Гуин главная тема всего творчества — брак, вплоть до моделей соединения несоединимого («Левая рука тьмы»). Ее программный роман «Всегда возвращаясь домой» — настоящая сага домовитому матриархату.
В кинофантастике тут и там встречается милая семейка в уютном доме, с неизменным детским бедламом на втором плане. Бог весть, как оно там на самом деле, а впечатление от фильмов одно и то же: чертовски комфортно".
Это-то кому не понравится: страна с щедрыми нивами, в пене сирени, где родятся счастливыми и отходят в смиреньи. Где как лебеди девицы, где под ласковым небом каждый с каждый поделится Божьим словом и хлебом, где, типа, за прялкой беседы, а на крыльце полосатом, старики-домоседы, знай, дымят самосадом. Осень в золото набрана, как икона в оклад… И фантастика в лад.
Ну, в общем, семьи — это то, на чём сыпятся все утопии и антиутопии. И начнёт какой-нибудь советский фантаст петь оду Эре Полуденного Кольца, так — хрясь! — и сошлёт детей в интернаты, где под надзором мудрых учителей…
Извините, если кого обидел.
05 января 2008
История про Тыняновскую премию
Когда я ругаюсь на всякие литературные премии, то надо понимать, что это всё до тех пор, пока тебе самому не дадут. Я бы ни от какой не стал отказываться — знамо дело.
Но среди нововведений последнего времени мне очень нравятся именные премии — пусть даже какое-то имя не на слуху, то это неважно — всё к делу.
Впрочем, одно из нововведений связано с именем блестящим.
Это премия Тынянова, что учредило Общество исследователей русской фантастики — впрочем, там пишут несколько нелолвко "Премия памяти Ю.Тынянова".
Но всё равно — может, какие литературоведы и хотели бы себя тыняновской премией награждать — но тут кто первый встал, того и тапки.
Я бы оговорился: всякому фантасту, присуждающему или номинирующемуся на неё следует помнить, по крайней мере, две вещи: фразу «Не стоит писать марсианских романов» и то, (в плане общего развития), что Тынянов в своих исторических романах вполне себе фантаст.
Во-первых, в 1924 году Тынянов написал статью «Литературное сегодня», в которой (за дело) оттоптался на фантастических романах, и не только на «Аэлите», про которую писал: «Эта поразительная невозможность выдумать что-либо о Марсе характерна не для одного Толстого. Берроузу пришлось для этого заставить марсиан вылупливаться из яиц (до этого додумался бы, несомненно, и Кифа Мокиевич), выкрасить их в красный и зеленый цвет и наделить их тремя парами рук и ног (можно бы и больше, но и так две пары болтаются без дела). Собаки на Марсе тоже кое-чем отличаются, лошади тоже кое-чем. А в сущности на этом пути дьявольски малый размах, и даже язык марсиан (у Берроуза целый словарь; отдельно он, кажется, не продается) — довольно скучный: с гласными и согласными. И даже в яйца перестаешь скоро верить».
Во-вторых, фраза «я начинаю там, где кончается документ» разумеется хороша как кредо, но сам Тынянов ей не весьма прилежно следовал. Есть масса анахронизмов в его исторических романах, а уж о точности образа Грибоедова и говорить не приходится («Смерть Вазир-Мухтара» горячо мной любимый роман, однако ж он сказочен — практически альтернативная история). Но это так, к слову.
Одним словом — первому лауреату Тыняновской премии прямая забота помнить, что фантастов-современников Тынянов особо не жаловал.
Извините, если кого обидел..
06 января 2008
Посетил бесовское мероприятие. Действие называется "Вокруг света с Мышариком". В святой день, когда православные смотрят вертепное действо, тут людские толпы вопрошали: "Когда же Он придет?"
Ясно было, что Спаситель-то уж давно пришёл, и не его-то здесь ждут.
— Вы знаете, кто мы?! — спрашивали круглые существа, обряженные в широкие гавайские трусы.
— Круглые жывотные! — нашелся честный мальчик.
Потом зал наполнился стройными криками, как
