15
Scheid 2013, 193–208; MacMullen 1981, 131–139; Veyne 2010 [2007], с критикой Баслез (2008), в частности с. 61–64 и 85, по поводу ее идеи деградировавшей элитарной религии.
См., напр., Veyne 2010 [2007]: «В те времена [обращения Константина], как считается, от силы пять или десять процентов населения Империи ‹…› были христианами»; MacMullen 2011, 116 («может быть, десятая часть»). См. также суждение великого историка Дж. Б. Бьюри (Bury 1958, 360), на которое часто ссылался, например (кроме Вейна, там же, Питер Браун (Brown 1982, 97): «Никогда не следует забывать, что революция Константина была, пожалуй, самым дерзким поступком, когда-либо совершенным автократом, вопреки и назло подавляющему большинству его подданных. Ведь как минимум четыре пятых населения Империи еще не принадлежали к христианской церкви». Стоит добавить, что большинство этих «христиан» определенно не были христианами в современном понимании этого слова, то есть в большинстве случаев их христианство отлично уживалось с язычеством соседей. И в конце концов закон «объявил смертную казнь для христиан, участвующих в языческих праздниках. Ничто не показывает, что он применялся; затруднение, которое он хотел устранить, пришлось терпеть еще некоторое время» (MacMullen 2011, 70).
См. Ориген, Против Цельса, 3, 10–12, цит. в Dodds 2010 [1965], 111. Эта множественность групп происходила и из-за географической удаленности. О представлении христианства как «местного дела» см. Baslez 2008, 95–112, с выводом (с. 11–112): «Таким образом, “католичество”, то есть единство и универсальность церкви, в конце II века было далеко от реальности, так как отдельные сообщества утверждали свою культурную или этническую особенность, а другие – различия в доктрине, что порой коренилось в их местной идентичности».
Августин, De utilitate ieiunii, VII, 9 и VIII, 10.
См. MacMullen 2011, 16 (откуда взята цитата), с многочисленными ссылками, приведенными в пп. 4 и 5 с. 246. В целом о книгах, сожженных христианами в конце Античности, см. книгу Дирка Романна (2016).
См. MacMullen 2011, п. 32 с. 257–258.
Идея «долгого Средневековья» принадлежит Жаку Ле Гоффу, который развивал ее во многих работах. См., в частности, Le Goff 1977, 7–15 и Le Goff 1985, 7–13. Но наиболее точно это понятие сформулировано у Алена Герро (неизданное). См. также Guerreau 2001.
Здесь я, конечно, вспоминаю о казни кавалера де Ла Барра в 1766 г., потрясшей общественное мнение, как недавно напомнил Патрик Вейл (Weil 2021, 113–115): «Немедленная отмена наказания за богохульство в начале Революции стала реакцией на мученическую смерть кавалера де Ла Барра. “Вся Франция еще трепещет от приговора, вынесенного 7 июня 1766 года кавалеру де Ла Барру и нескольким другим, кому предстояло искупить свою вину жестокой смертью, – писал в 1807 году в своем знаменитом справочнике по юриспруденции адвокат-революционер и юрисконсульт Филипп-Антуан Мерлен из Дуэ. – Жан-Франсуа Лефевр, кавалер де Ла Барр – последний француз, подвергнутый пыткам перед казнью за богохульство. Его подвергли «допросу с пристрастием» – то есть попросту переломали кости. Затем его обезглавили и сожгли на костре, прибив к груди экземпляр «Философского словаря» Вольтера. Ему было двадцать лет”».
См. Boyancé 1972 [1937], в частности с. 209–227.
См., напр., Smith 1990, 20–25 и 92. Но эта полемика началась еще в Античности. См., напр., критику культа мучеников манихейцем Фавстом (MacMullen 2011, 178–180).
См., напр., увлекательное исследование каноника Севрена (1946) «Народные верования и сверхъестественная медицина в Эр и Луар». Тем не менее страхи сохранялись. См. ниже пп. 26 и 27.
См., напр., Cumont 2009 [1949], 164–168 (но эти свидетельства не следствие распространения эпикурейства, они сосуществовали с ним).
См. Berlioz 1994, 76–83. Ср. Второе послание к Тимофею, II, 19.
См. Berlioz 1994. Речь также шла о том, чтобы убийством католиков наказать город, показавший себя слишком терпимым к «еретикам» (там же, 65). В «Императорских досугах» (Otia imperialia) Гервазия Тильберийского призрак, отвечая на вопрос епископа Гийома Эли, также цистерцианца, подтверждает, что резня в Безье была угодна Богу: «Никакое праведное дело до сих пор не было так угодно Господу ‹…›, и ‹…› Господь Судом своим пожелал отделить добрых от дурных». См. Berlioz 1994, 85–98, а также страницы об этом тексте у Жана-Клода Шмитта (Schmitt 1994, 107–113).
Зенон Веронский (цит. в MacMullen 2011, п. 31, с. 257).
Блаженный Августин, De catechizandis rudibus, V. 9.
См. предисловие теолога Франсиско Пенья (1578) к «Руководству инквизитора» (Directorium Inquisitorum) Николаса Эймерика // Sala-Molins 1973, 130.
См. Coste 1932, I, 178: «У меня везде было лишь одно наставление, которое я оборачивал на тысячу ладов, – это был страх Божий».
См., напр., то, что пишет Жерар Шольви (Cholvy 1984, 142) о религиозных миссиях во Франции при Реставрации: «Миссия обращается ко всем. Она хочет привлечь толпу в церковь ‹…› и использует для этого средства, близкие к провокации. Нужно начать с мощного удара, объявляя “ужасные истины”. На 25–30 проповедей одной миссии за три недели им посвящена половина. Далее следуют “утешительные истины” и “обязанности христианина”. Спасение, грех, смерть, существование ада, малое число избранных, Страшный Суд – проповедники, такие как Жан-Мари Вианней в случае ада, делают их излюбленным оружием». «Арсский пастырь» сам был одержим страхом, что он проклят за то, что своим невежеством обрек на проклятие некоторых прихожан.
На это очень хорошо указала Анита Герро-Жалабер (2015). Кроме того, она показывает, как это противопоставление не смешивается со знакомым нам противопоставлением «духовного» и «материального»: «Реликвии – это духовные объекты, тогда как самые тяжелые грехи, свидетельствующие, что плоть взяла верх над душой (и потому порождающие плотские души), не имеют прямой связи с телом или материальным миром». То, что в Средневековье называют «духовным», зачастую очень материально и конкретно: души в Чистилище горят в «телесном огне» (см. «Диалоги» Григория Великого, цит. в J.-C. Schmitt [1994, 111]), и Папа Римский Бонифаций VIII определяет себя как homo spiritualis (цит. в E. Kantorowicz [2004 [1955], 109]).
Тот факт, что, к большому счастью, существовали места и пространства терпимости (например, в медицинской традиции), а то и сопротивления, будь то в социальной (карнавалы) или вымышленной (куртуазная любовь) реальности, не умаляет общей истинности этого явления. Я лично полемизировал с тенденцией воспринимать Средневековье просто как эпоху умерщвления плоти (2017, 218–219). И все же в этот период действительно царило негативное восприятие тела.
Héritier 1996.
Manselli 1980, 242 (перефразируя церковную литературу, вдохновленную Отцами Церкви). Цит. в Dalarun 2002 [1990], 37, с добавлением следующего: «Рассказ о сотворении мира и грехопадении в книге Бытия лежит постоянным грузом на средневековом восприятии женщины».
Античный мир – это мир, где человеческая красота образует то, что Винсиан Пиренн-Дельфорж (Pirenne-Delforge 2020, 88) называет «эффективным интерфейсом» между миром богов и миром людей. Цитируемые ею тексты Гомера (о Навсикае) или Гесиода (о Пандоре) характеризуются «впечатляющим зеркальным описанием женщин и богинь»: «Когда речь идет о красоте, антропоморфности богов соответствует своего рода “теоморфность” людей». См., напр., Харитона Афродисийского, «Повесть о любви Херея и Каллирои», 1, 1: «Когда же вышла она [Каллироя] к народу, охватило всю толпу изумление, такое же, в какое ввергнуты были бы те охотники,
