1 Провозглашенная правительством консерваторов, возглавляемых Ландсбергисом, политика «чистых рук», отмеченная особенно грязной приватизацией.
Во время учебы в консерватории он к окончанию третьего курса, как умел, подготовил ту прелюдию. Не его вина, что этот достойный шаг испортил преподаватель, известный композитор Балис Дварионас. Наблюдая за терзаниями студента, он не выдержал, остановил экзаменуемого и строго сказал:
— Молодой человек, не подрывай здоровье ни себе, ни мне, из тебя музыканта не выйдет.
Изгнанный из музыкантов последовательный защитник Чюрлениса переквалифицировался в музыковеды, а по окончании консерватории написал книгу о живописи гения, потому что Чюрленис ему нужен для прикрытия собственной несостоятельности. Вот почему он по всем своим кабинетам таскает с собой фортепиано, а играть на нем начинает, когда за дверями кабинета стоит какая–нибудь делегация или собрались другие посетители. Слушайте, дивитесь, как я беседую с Чюрленисом и готовлюсь к встрече с вами духовно!..
Ну чем не Нерон?! Чем не лавочник Финкельштейн, который, опасаясь порки, намалевал на своей заднице портрет царя!?
Но от дневника меня оторвала другая беда. В городе Купишкисе по халатности работников теплоцентрали из резервуара в озеро вылилось около 200 тонн мазута. Слетелись специалисты из Вильнюса и Каунаса, а первый секретарь райкома даже не соизволил явиться к месту аварии. Нас это задело, но мы с С. Арнашюсом за сняли на видеопленку последствия аварии только для того, чтобы еще раз показать людям, что помощниками в несчастьях такого рода остаются только ведро, лопата и сноп соломы. Репортаж мы закончили тем, что секретарь был очень занят проблемами атомной войны и отказался выступить перед телекамерой. В то время он проводил семинар по гражданской обороне.
Й. Яунутис этот материал показывать отказался, объясняя, что купишкский секретарь — Герой Социалистического Труда и любимчик Гришкявичюса. Тогда я обратился к премьеру Сакалаускасу, которого убедил, что в отснятом материале есть много положительных моментов: как собирать с водной поверхности нефть, куда ее девать, как готовить место для захоронения грязи. Но и звонок премьера не смягчил перепуганного шефа телевидения. Только после того как была создана солидная комиссия из представителей МВД, военкомата, гражданской обороны и других генералов, дело продвинулось. Теперь у нас был прочный тыл, И мы опять прорвались на телевидение. Военные были далеки от чиновничьих интриг, поэтому передача прошла дважды. Особенно я был благодарен генералу Стяпонасу Некрошюсу. По своей образованности, компетентности и большой терпимости он намного превосходил других.
— Если все слишком засекречено, то не остается никаких секретов, — смеялся он. — Так и закаляют народ: мы ждем либо атомной войны, либо парникового эффекта, а из–за двухсот тонн пролитой нефти человечество еще не скоро погибнет.
В конце концов мне надоело доказывать каждому чиновнику, что я не верблюд. Заперся в Бирштонасе и предался охоте–рыбалке, но снова не выгорело. По просьбе коллег я начал готовиться к третьему собранию писателей и ученых, посвященному истории Литвы. Мы решили в газете «Литература ирмянас» провести нейтральную дискуссию об историческом романе, которая так или иначе коснется и нашей весьма запутанной историографии. Нужна была острая, как тогда объявлялось, полемическая и не отражающая мнения редакции статья.
Я начал со знаменитого высказывания М. Покровского о том, что история — это политика, обращенная к прошлому. За такую откровенную и справедливую с большевистской точки зрения оценку Сталин крепко «разделал» Покровского, но на практике советские историки ни на йоту не отступали от этого правила. Такое вульгарное, супер–патриотическое понимание истории причинило нам! немалый ущерб. Особенно истории Литвы. Жаль, но и сегодня наши историки не очень далеко отошли от этого правила. Посмотришь передачу какого–нибудь Болото–Пузыревuчюса и грызешь себе пальцы, осознав, что наша подлинная история началась только десяток лет назад, так сказать, с модных нынче трудов современных историков или с цитатников Ландсбергиса. Начетчики и только, приводящие откопанные ими новехонькие факты, которые можно перетасовывать как угоднои кому угодно.
Такие занятия нынче называют переоценкой исторических ценностей, на деле же они становятся летописью политических преследователей, поскольку тем, кого преследуют и вынуждают обороняться, писать некогда. Такие процессы у нас появляются периодически. А когда история топчется на месте, труднее всего тем, кто уже растоптан.
Еще во время учебы в Московском университете на лекциях таких всемирно известных преподавателей, как Пашуто и Арциховский, я понял, откуда эта странная ханжеская тяга к обоснованию истории ложью, домыслами, откуда эта плебейская потребность в самовозвеличивании, нежелание видеть ничего хорошего у соседей. Адресат был слишком очевиден, но я не мог прямо указывать пальцем, поэтому свернул на окольную дорожку. В своей статье я писал, что у литовцев замечательная история, но нет хороших историков. Почему мы должны стыдиться или, напротив, идеализировать то, что произошло сотни лет назад. Мы обезличили историю, втиснули ее в прошлое другого народа, лишь изредка вставляя свой пятак, поэтому, независимо от нашего желания, должны честно признаться, что до сих пор самым приличным учебником по истории Литвы была и остается «История Литвы» А. Шапоки. От него и надо отталкиваться, отвергая народные легенды и сказки, будто князья наши рубили головы безболезненно, а если кто–то давал нам по шее, то это был акт вселенской несправедливости.
В качестве парадоксального примера я привел слова академика Пашуто, высказанные при обсуждении проекта «Истории Литвы» Ю. Жюгжды. Академик отметил положительные и отрицательные стороны этого труда, а подводя итог, изрек:
— Я в своей жизни встречал много историков, хороших и плохих, но таких, которые ненавидят собственную историю, встречать еще не приходилось.
А. Снекус тогда велел поскорее собрать все пронумерованные экземпляры и немедленно передать в президиум. Сейчас этот факт трактовали бы, как измену нации.
Редакция выбросила это место, даже не спросив разрешения. Тогда я принялся за другую статью, пользуясь опытом издания своей книги «Есть такая страна»l.
Когда я ее написал, мой издатель прочитал рукопись и очень откровенно сказал:
— Положи ее в стол, запри, а ключ выкинь в окно.
Его мнение разделили и главный редактор, и рецензенты–историки, к которым я обратился за поддержкой, и даже некоторые собратья по перу.
— Прославляет феодализм, пишет о князьях, — ползли между коллегами всякие слухи — словом, выскочка, не признающий никаких правил игры.
Поскольку в то время я уже был членом Совета по детской литературе в Москве, мне часто приходилось выступать с докладами о литературе такого рода, записывать выдержки из книг, а позднее меня даже включили в список коллективного соискателя премии Андерсена от Советского Союза. После одного из заседаний Совета директор издательства «Детская литература» Пискунов сказал мне:
— Витас, ты неплохой очеркист. Не мог бы ты написать для нас книгу о Литве? Мы сейчас издаем серию — шестнадцать республик. Мы заказывали такую книгу А. Лиобите, но у нее ничего не получилось, просили Юстинаса Марцинкявичюса, но и он, попробовав писать, отказался.
— Хорошо, напишу, — пообещал я, а вернувшись домой, пригласил переводчицу Н. Сафаренко и спросил: — Сколько тебе платят за мои переводы?
— По семьдесят рублей за печатный лист.
— Наташа, я тебе буду платить по сто, но книга до Нового года должна быть хорошо переведена и отредактирована.
Через несколько месяцев перевод уже лежал на столе у Пискунова. — Так быстро? — удивился он.
— Когда умеешь — несложно, — ответил я и стал ждать.
С ответом задержки не было. Книга издательству понравилась, но на всякий случай ее отдали на рецензию академику Иоффе. Его рецензия была ни то ни се. Такого высокопарного, оторванного от жизни академического невежества я еще не встречал в жизни. Среди всевозможных обвинений в национализме, однобокости, непонимании роли пролетариата были и такие: «Не понятно, почему автор называет своих князей великими, ведь Литва такая маленькая страна. Все историки привыкли М. К. Огиньского считать поляком, а он пишет, что этот вельможа был литовцем. Зачем напоминать, что Москва платила дань Витаутасу и подписала невыгодный ей договор? Такие факты вредят дружбе народов. Зачем писать, что Кутузов был первым вильнюсским генерал–губернатором?..» Но больше всего замечаний было сделано относительно моей общей «небрежности», дескать, таких фактов в Большой советской энциклопедии нет.
— Узнав, что издательство не согласно с рецензией академика, я сел писать ответ. Прежде всего, я напомнил рецензенту, что книга специально написана о том, чего нет в энциклопедиях, что Русь во времена Витаутаса была гораздо меньше Литвы, но и ее князья называли себя великими в соответствии с тогдашней модой. Когда Польша и Литва объединялись в одно государство, от этого ни поляки литовцами, ни литовцы поляками не стали. Мы живем в Советском Союзе, но у каждого народа есть свое название, свои язык и культура. Для русских Кутузов — освободитель, а для нас — завоеватель… Таким образом я раскритиковал все 183 замечания историка. После моего письма академик героически отказался от рецензии:
