— Узнав, что издательство не согласно с рецензией академика, я сел писать ответ. Прежде всего, я напомнил рецензенту, что книга специально написана о том, чего нет в энциклопедиях, что Русь во времена Витаутаса была гораздо меньше Литвы, но и ее князья называли себя великими в соответствии с тогдашней модой. Когда Польша и Литва объединялись в одно государство, от этого ни поляки литовцами, ни литовцы поляками не стали. Мы живем в Советском Союзе, но у каждого народа есть свое название, свои язык и культура. Для русских Кутузов — освободитель, а для нас — завоеватель… Таким образом я раскритиковал все 183 замечания историка. После моего письма академик героически отказался от рецензии:
— С таким автором работать невозможно.
Но для выпуска книги нужен был другой рецензент. По совету Пискунова я поехал к Пашуто.
Он очень любезно меня принял. Я ему поплакался о своих приключениях в Вильнюсе и в Москве.
— Не огорчайся, Иоффе ученый очень узкого профиля, а вильнюсцы составляют историю Литвы очень неграмотно, они читают чужие учебники и выискивают где, когда и кто упоминал Литву, особенно ее враги. Это ошибочный, не учитывающий всех аспектов путь. Надо копаться в подлинных, первичных документах, договорах, письмах, российских и папских архивах, создавать собственную научную Концепцию. Все остальное — лишь дополнительная иллюстрация, подтверждающая или опровергающая ее.
Академик прочитал книгу и написал лишь одно предложение: «Я был бы счастлив, если бы и в России были такие писатели, влюбленные в свой край и знакомые с ее историей. Книгу обязательно надо издать».
Уже через полгода 100 000 экземпляров книги разошлось по всей стране. Ее перевели эстонцы, украинцы, грузины, латыши, молдаване, арабы… Московская пресса приняла ее очень благосклонно. И лишь после этого я был понят своими. Меня пригласили в издательство «Вага».
— Приближается сороковая годовщина Советской Литвы. Мы тоже хотим издать книгу, — сказал заведующий отделом Йонас Стукас.
— Пожалуйста, — ответил я ему, — но я послушался твоего совета и ключ выбросил в окно. Переводите с русского.
Казис Амбрасас был еще более любезным.
— Ну зачем тебе упрямиться? Неужели у тебя нет литовского варианта? В конце концов, разве тебе деньги не нужны?
— Есть у меня вариант, который вы раздраконили, деньги мне нужны, но шкаф дороже, не хочу выламывать дверцы. — Надо было и мне как–то поизмываться над трусостью и приспособленчеством издателей.
Потом меня упрашивал Й. Шимкус, еще несколько функционеров, пока я не оказался у Баркаускаса. Он принял меня очень вежливо и дипломатично напомнил, что я живу в Литве и что читатель не виноват в допущенных ошибках. Секретарь ЦК никак не мог игнорировать положительные московские рецензии, но я к тому времени был уже ученый, поэтому выторговал, чтобы цензоры не слишком придирались к тексту и позволили мне писать о том, в чем я разбираюсь, и так, как умею.
Художник Р. Дихавичюс подобрал для книги самые лучшие, по его мнению, графические работы. Рукопись отправили в типографию. В последний момент иллюстрации были заменены невесть откуда взятыми индустриальными пейзажами, а конец украсило неясно чьейрукой дописанное предложение о том, что я не представляю будущего Литвы без «светлого коммунистического завтра».
Разозленный я прилетел к Стукасу.
— Кто просил это писать за меня? Ваше право вычеркивать все, что вам не нравится, но, извините, присочинить?..
— Ты на меня можешь сердиться, проклинать и подавать в суд, спокойно ответил он, — но если бы не это предложение, книга никогда бы не вышла. Ты не представляешь, каких высоких помощников ты приобрел. При выпуске следующего издания сможешь вычеркнуть, но сейчас не отнимай у наших детей истории Литвы. Другой такой книги у нас пока что нет, и, думаю, еще не скоро будет. Лучше пошли в ресторан и сделаем по глоточку.
Когда невозможно ничего изменить, надо довольствоваться тем, что имеешь. Пришли мы, наконец, к общему мнению и мирно расстались в ресторане под рассказы разных анекдотов о глупой власти и не только о ней.
Вот с таким багажом общественной и творческой деятельности за несколько последних лет пришел я в «Саюдис», распростерший передо мной свои объятия. Когда меня предложили в члены Инициативной группы, секретарь собрания З. Вайшвила спросил:
— За что его предлагаете?
— Так без Петкявичюса просто невозможно, — ответил профессор Чесловас Кудаба.
Но когда клика Ландсбергиса все перевернула с ног на голову и начала грызню за власть, мои убеждения вынуждали меня сопротивляться. А еще позже, когда меня не поняли друзья и черт знает в чем обвинила свора новых приспособленцев, я отошел в сторону. Что делать? Одни засыпают ямы, мостят дороги, а другие крепят на тех дорогах таблички.
– я сувалькиец и возьму все, что мне дадут.
Й. Каросас.
– я цыган и украду все, что плохо лежит.
Ромалэ, цыганский барон.
Был прекрасный тихий вечер. Наша семья собралась на традиционный праздник. Разговор не вязался. После нескольких веселых фраз мы вновь возвращались к той злополучной политике, как язык к больному зубу. Мне все казалось, что я что–то не так сделал, чего–то не закончил, где–то ошибся… Дочь не выдержала и пожурила меня:
— Папочка, что ты переживаешь, что ты оправдываешься? Настоящий художник — сам по себе правда, потому оправдываться ему не пристало, даже некрасиво.
Это была истина, проверенная веками. И как хорошо, что хоть изредка об этом дети напоминают родителям. Я не находил слов для ответа, поэтому снова начал оправдываться, что художник становится настоящим только потому, что он по своей природе самоед, постоянно сомневающийся и вынуждающий думать других. К счастью, позвонил председатель Президиума Верховного Совета Витаутас Астраускас и очень скромно, не хвастаясь и не строя из себя большого человека, сказал:
— Мы тут, в Президиуме ВС приняли такое решение – поднять над башней замка Гедиминаса трехцветный флаг. Как ты считаешь?
— Это очень здорово! Замок — исторический памятник, поэтому никого не должно задеть. Я был в Чехии, там над замками развеваются старинные флаги.
— И мы так считаем, конечно, если вы не против.
— Витаутас, за кого ты меня принимаешь?
— А кто тебя знает? Вы же на своих плакатах надели на меня фашистскую фуражку Пиночета.
— Дурацкая работа. Это выдумки вашего проверенного интеллигента, но вы и сами виноваты, отпустили вожжи. За такие оскорбления полагается судить. Я всегда был и буду против любых издевательств.
— Об этом мы когда–нибудь поговорим подробнее с глазу на глаз. Тот человек — это не моя инициатива. А теперь позвони Вилейкису, он уполномочен и обо всем знает.
— Это сделать не трудно, мы соседи, но, дорогой Витаутас, что побудило вас к такому шагу? Будь добр, скажи мне, как писателю и другу, даю слово, мне это чрезвычайно важно!
— Вы напрасно считаете нас своими врагами. Мы тоже хотим участвовать в национальном возрождении.
Так говорил тогдашний президент Литвы, от которого многое зависело. Даже судьба «Саюдиса». После этого говорить, тем более расписывать, будто все сделал один самозванец, более чем гнусно.
У нас не было серьезных врагов. Не было их. Поэтому мы и разрастались, как крапива в теплице. Не понимаю, почему этот факт сегодняшние историки намеренно замалчивают или искажают. Почему об этом ни разу не заикнулся и сам генерал госбезопасности, присутствовавший на том заседании и каждодневно консультировавший Верховный Совет?
Вилейкис был очень конкретным, деловым и будто избегал меня: — Дам команду, ночью спустят Государственный флаг, а утром мы поднимем другой, только у меня его нет.
— Найдем.
Председатель исполкома описал небольшой сценарий митинга. Замысел мне понравился. Я позвонил Жебрюнасу.
— Хорошо, у меня еще остался этот реквизит. Будет сделано парке Вингис он не порвался. Ты молодец.
— Не я, на сей раз — высшее руководство.
— Какая разница? Если твердо стоишь на своих позициях, чего доброго, завтра тебя назовут стагнатором. Ура!
На следующий день ранним утром по указанию Ландсбергиса ни с того ни сего была собрана Инициативная группа. Господи, какой скандал! Нас кто–то обошел, предал и оказался гораздо проворнее.
— Кто проведет митинг? — был первый вопрос Ландсбергиса.
— Председатель исполкома Альгирдас Вилейкис.
— Этот негодяй?! Этот стагнатор? Это дерьмо? — подобно базарной бабе принялся кричать интеллигентнейший из интеллигентнейших.
— Как тебе не стыдно? Это выбранное тобой руководство. Ты сам за него голосовал.
— Кто дал вам такое право без нашего постановления? — метался четырежды обезвреженный кусачий кролик А. Юозайтиса Альвидас Медалинскас.
— Это измена! — Меня, старого волка, винил этот не остепенившийся и не блистающий способностями мальчик, которого не только через несколько институтов, но и в «Саюдис» протащил папаша. Мы будем протестовать!
