Чтобы доставить их на рейд, надо было погрузить все стадо в лодки. На море была зыбь, и стоило посмотреть, как они на четвереньках карабкались по наружному трапу. Вообразите себе это зрелище: старухи с отвислыми грудями, мужчины, перепуганные еще больше, чем женщины, и все они, нагруженные какой-то нелепой кладью, взбираются на это чудовище, каким представлялся им наш грузовой пароход.
Их кое-как затолкали в трюм. Они улеглись на голые доски, и вечером пароход отчалил.
Тут-то и начинается история. Негры бывают красивые, а бывают и безобразные, в зависимости от племени, к которому принадлежат. Наши относились к одному из самых уродливых лесных племен.
Быть может, в толпе и были одна-две девушки с менее отталкивающей внешностью…
Ночь была теплая. Мы с капитаном расположились на капитанском мостике; спать не хотелось. Два или три раза мы улавливали какие-то подозрительные звуки, но не придали им значения.
Часа в два ночи прибегает женщина, негритянка, совершенно голая, в руках она сжимает какой-то предмет и вопит, словно с нее сдирают кожу. За ней виднеется негр — держится он более солидно и вообще спокойнее, одет в набедренную повязку, не очень-то прикрывающую наготу.
Капитан пытается отправить их обратно в трюм. Какое там! Женщина отбивается, дерется и кусается, при этом продолжает что-то вопить на своем диалекте.
Второй офицер почему-то исчез, ничего не сказав. Зовем повара — он владеет всякими туземными наречиями, но найти его не удается. Наконец, обнаруживаем матроса-добровольца, готового взять на себя роль переводчика.
— Эта женщина говорит, что к ней пришел белый, и они договорились, что она будет спать с ним за два франка. Муж был согласен. А потом белый не пожелал платить.
Учтите, что это происходило в трюме, где вперемешку лежали две сотни черных тел…
— Тогда женщина вцепилась в него и успела вырвать лоскут у него из рубашки. Она принесла вам этот лоскут. Она требует, чтобы белого нашли и заставили отдать ей ее два франка.
Муж у нее за спиной важно кивает. Это дело чести!
— Ладно, — решает капитан. — Завтра утром разберемся.
Чуть рассвело, женщина уже на палубе, и прогнать ее отсюда невозможно. Она добивается своих двух франков. Грозит, что, когда корабль прибудет на место, она подаст жалобу местным властям. А муж по-прежнему тенью маячит у нее за спиной.
— Вы не видели второго офицера? — спрашивает капитан.
— Его никто не видел.
— А повар где?
— Не хочет выходить из кухни.
— А где третий офицер?
— У себя в каюте.
Этот оказался самым незадачливым. Он выходит на капитанский мостик, негритянка тут же к нему подскакивает, вцепляется в его одежду и клянется, что он и есть преступник.
— Ну-ка, отдай ей два франка, — отечески советует ему капитан.
Офицер повинуется. Но негритянка не уходит. Она объясняет, что это еще не все, и, как только появляется повар, набрасывается на него.
— И этот тоже?
— И этот тоже, — подтверждает благородный муж. Повар пытается отпираться, но у него вырван лоскут из рубахи.
— Ну что ж! Гони два франка.
На этом история завершается, и я чувствую себя не вправе ее приукрашивать, поскольку истина дороже всего. Чем дело кончилось, я узнал вечером. Мы болтали с телеграфистом — он был единственным на борту обладателем дезинфицирующих средств.
— Со вчерашнего дня ко мне обратилось восемь человек.
— Восемь? Во оно что! Теперь понятно, почему сегодня все прячутся по углам. А негритянка все та же?
— Разумеется. Но они-то этого не знали. Там было темно. В такой тесноте…
Я видел, как негритянская чета гордо покидала пароход; мужчина сжимал в руке четыре монеты по одному франку. Это были первые деньги, которые он заработал у белых! […]
В сущности, целый народ кочует по земле — изголодавшийся, безропотный народ, о котором все те, кто живет в городах и путешествует в каютах, понятия не имеют.
Не тысячи — миллионы людей, от Востока до Чили, пускаются в путь, не отчаиваясь, не зная усталости, не расставаясь со своими домашними божками — потресканными кастрюлями, завшивленными одеялами, будильниками, а иногда и золотыми часами или колечком, которое передается в семье из поколения в поколение.
Надо ли их жалеть? Они сами себя не жалеют. Они родились в дороге. Большая часть их жизни прошла в очередях перед консульствами.
Вот еще слово, которое многим непонятно! Вы, вероятно, полагаете, что консульство — это учреждение, где выдают визы и улаживают административные и коммерческие дела?
Ничего подобного! Большую часть времени консульства тратят на то, чтобы принимать, выслушивать и спроваживать этих бродяг. А работа эта не из легких. Француза, немца, испанца распознать нетрудно, но бывают люди, чью национальность я не взялся бы определить.
Вспомните о послевоенном разделе Европы. Вспомните все случаи массовой эмиграции, о которых я вам рассказывал.
И вот в греческое консульство в Париже является человек, не говорящий ни по-французски, ни по-гречески. Он просит о репатриации. У него нет ни гроша. Кто он, грек? По одним документам грек. По другим — нет. Когда он родился, до войны или после?
Его посылают в турецкое консульство, оттуда в румынское, а оттуда снова в греческое.
Терпение! Рано или поздно он неизбежно окажется на палубе четвертого класса, на пароходе, который куда-нибудь да приплывет. И кто знает, может быть, этот человек найдет там работу…
Но иногда с палубы, отведенной первым классам, вы с удивлением заметите среди оборванцев хорошо одетого, чисто выбритого человека, молодого или старого — он расхаживает взад и вперед по палубе, ничего вокруг не видя.
Редкий корабль обходится без одного-двух пассажиров такого рода. Попадаются среди них и женщины, подчас хорошенькие.
Пожалуй, их участь не менее и даже более плачевна, чем участь остальных пассажиров четвертого класса. Все они — неудачливые искатели приключений. Образованные, культурные люди. Я встречал среди них и врачей, и инженеров.
В один прекрасный день они отправились попытать счастья. Почему счастье им не улыбнулось? Тайна! Одних погубил опиум или алкоголь… Другим просто не повезло.
И вот они едут назад, едут молча: пассажирам первого класса все равно не понять историй, которые могли бы им рассказать эти неудачники.
Они молчат. Почти все время проводят в уголке будки, в которой хозяйничает кафеджи. В окружающих они не вызывают жалости. Я видел одного такого неудачника — с утра до вечера он не расставался с перчатками цвета слоновой кости. Это был англичанин. Он продолжал борьбу до конца. Хотел удержаться на краю пропасти.
Я видел стайки молодых, миловидных студенток, возвращавшихся в Палестину. Они изо всех сил старались выглядеть веселыми.
Их родители, когда дела у них, казалось, процветали, отправили дочерей в Париж учиться. Девушки прожили там по году, по два. Но почтовые переводы стали приходить все реже. Потом и вовсе прекратились. У кого-то отец разорился, у кого-то умер. А кое-кому из родителей пришлось, быть может, самому уехать четвертым классом в те края, где жизнь легче.
Что ждет этих девушек? Они об этом понятия не имеют. Спят на палубе, в уголке, тесно прижавшись друг к другу, и пытаются говорить о занятиях, о Латинском квартале.
Сколько их, этих людей! Как я вам говорил, целый мир кочует. Я уже описывал вам миниатюрную хорошенькую особу, умело подкрашенную, в неизменном шелковом платье?
Она балерина. Француженка. Танцевала в кордебалете одного из крупных театров. Ей предложили турне по Востоку, словно звезде. Там, на Востоке, кто угодно сойдет за звезду!
Ей забыли объяснить, что в ее обязанности входит не столько танцевать, сколько заставлять клиентов пить шампанское, а для того, чтобы они заказывали шампанское, надо было…
С этим она смирилась. Но ей забыли объяснить еще кое-что. Клиентам все время требуется новенькое. Из дансингов роскошных отелей она перешла во второразрядное кабаре.
Потом и там она примелькалась. Пришли другие, помоложе, посвежее.
И она едет домой без единого су. Денег у нее хватит только на билет от Марселя до Парижа. И ей еще повезло: другие, у кого не нашлось средств на проезд, остались там, но не для того, чтобы танцевать в кабаре, они остались в публичном доме.
Четвертый класс… Среди тех, кто едет в его тесноте, есть люди, уезжавшие первым классом. А бывает и наоборот: пройдет несколько лет, глядишь — человек возвращается домой в каюте-люкс.
Отлив и прилив. С Запада на Восток. С Востока на Запад. Из Европы в Америку. С Севера на Юг.
Взгляните на карту: синие просторы исчерчены пунктирами морских путей. Пересчитайте пароходы — большие и малые, дальнего следования и те, что скромно плавают вдоль побережья от одного порта до другого.
