В июне 1921 года у Блока первый сердечный приступ. В августе – последний. Рядом с ним до самого конца была жена. Неоднократно собиравшийся консилиум лучших из оставшихся врачей Петрограда сначала ничего не мог понять, списывая боли в сердце на неврастению. Блок всю жизнь жаловался на нервы. Понятно, что с этим делом у него не все было в порядке с самого детства. А на сердце жаловался лишь в стихах. Оказалось, что септический эндокардит (воспаление внутренней оболочки сердца) – такая болезнь, что может в считанные недели свести в могилу мужчину всего лишь сорока лет от роду. Особенно если он к тому моменту считал себя мертвецом.
Разумеется, коллеги, не простившие Блоку «Двенадцати», еще будут поливать его грязью. К ней относятся и гипотезы относительно его смерти. Как-то не верилось, что просто от сердца. Андрей Белый в романе «Петербург» придал черты Блока своему персонажу Сенатору, который умирает от сифилиса. К мнению Белого присоединились многие любители пикантного. Но объективность показывает – никаких признаков этой «чумы начала XX века» у поэта не было. Судьба не уберегла этого любителя борделей от визита к венерологу. Но в молодости и по несерьезному поводу.
Блок мог быть счастлив, если б наблюдал откуда-то сверху. У его гроба собрались в печальном примирении его последние возлюбленные Любовь Дельмас и Евгения Книппович. И вечная возлюбленная Любовь Дмитриевна. И мать, которую одну он и любил. Просто как сын.
8 августа 1921 года в «Правде» напечатали удивительно скупой некролог: «Вчера утром скончался поэт Александр Блок». 10 августа его похоронили в Петрограде на Смоленском кладбище. Ненавидевшая Блока Анна Ахматова рыдала на похоронах. Рыдал и Андрей Белый. Любовь Дмитриевна Блок молчала.
* * *
Жизнь Любови Дмитриевны превратилась в доживание. Странности обмена веществ в ее организме вдруг заставили женщину полнеть в разгар голода в 1919 году. А заодно и дурнеть лицом. Процесс продолжился и в годы НЭПа. Поскольку роли комических толстушек и старух ей, при ее невеликом таланте, никто не предлагал, то о сцене пришлось забыть. О новых романах как-то не думалось. Пришлось крутиться, обеспечивая себя, а также мать и тетку Блока, живших теперь после советских уплотнений с ней в одной квартире. Александра Андреевна пережила сына на полтора года. Ее похоронили рядом с ним и на надгробном камне написали двойную фамилию Блок-Кублицкая.
В марте 1925 года с Любовью Дмитриевной встретился Корней Чуковский. Он вспоминал: «Или она прибедняется, или ей действительно очень худо. Потертая шубенка, не вставленный зуб, стоит у дверей – среди страшной толчеи, предлагает свои переводы с французского. Вдова одного из знаменитейших русских поэтов, «Прекрасная Дама», дочь Менделеева! Я попытаюсь устроить ей кой-какой заработок, но думаю, что она переводчица плохая». В результате она устроилась корректором в Госиздат.
...
Но в ней еще жило прежнее упрямство, помогавшее справляться со всеми сложностями прежде. Она не оставляла надежд вернуться на сцену. Для чего решила похудеть. Так однажды отдых в Кисловодске она превратила в настоящее самоистязание. Каждый день отправлялась в длительные прогулки в горы, стараясь, чтобы подъемов получалось больше, чем спусков. Физические нагрузки на непривычный к ним организм немолодой женщины привели к ишемической болезни. С тех пор она не расставалась с таблетками.
Потом она задумала изучать теорию и историю балета. Стала посещать Вагановское училище, тогда не «имени», а «под руководством», подружилась с самой Агриппиной Яковлевной. Написала книгу «Классический танец. История и современность». А также книгу о том, что было главным в ее жизни – «Были и небылицы о Блоке и о себе», за что расплодившаяся к тому времени армия блоковедов отнюдь ей не рукоплескала. Обе книги были изданы после ее смерти. Умерла она незаметно в сентябре 1939 года, ей было неполных 58 лет. Тоже от сердца.
* * *
Размеры книги не позволяют уделить такое же внимание обособленному от Блоков существованию Андрея Белого, какое уделено Александру Блоку. Каждому по его величине в литературе.
Излечившись от любви к Любови Дмитриевне, Белый пишет и пишет, издает сборники стихов. Пессимистическое настроение его творчества удивительным образом совпадает с блоковским. Одни названия сборников чего стоят – «Пепел» и «Урна». В беседах Андрей Белый любил пококетничать и часто повторял, что не доживет до следующего лета, что смерть становится его верной подругой и т. д. И пережил Блока на 15 лет. Белый все больше уходит от поэзии к прозе. К главному своему детищу роману «Петербург» он приступит в 1912 году.
Наиболее ярким же событием в личной жизни Андрея Белого становится знакомство с Анной Алексеевной Тургеневой, или, как ее называли в семье в честь повести знаменитого родственника, Асей. Ивану Сергеевичу Тургеневу она доводилась в какой-то степени внучатой племянницей, а вот выдающемуся русскому анархисту Николаю Бакунину – родной внучкой. Первый раз Белый ее увидел в разгар треугольных страстей – «плоскогрудая девочка, раздвинув юбчонки, делает книксен». Это цитата из будущего романа «Москва», где Ася станет прототипом Лизаши, главной героини.
В 1909 году, когда девятнадцатилетняя Ася Тургенева уже выучилась на художника, Белый ей позирует для портрета. А позже вспоминает: «…я усажен в огромное сине-серое кресло: под самым окном; в таком же кресле – Ася; с добрым уютом она забралася с ногами в него; потряхивает волосами, и мрачная морщина чернит ее лоб… она закуривает; и какая-то милая, добрая улыбка, как лучик, сгоняет морщины…» Тогда курение юной девушки говорило о том, что она независимый человек. Кстати говоря, на употребление табака в среде интеллигенции в те времена распространилась какая-то повальная мода. Курили и Блок, и его жена, и Белый. А сигарет с фильтром еще не было, смолили папиросы и трубки.
...
И Белый сошелся в греховном сожительстве со свободомыслящей девушкой моложе его на десять лет и укатил в 1910 году с нею странствовать. Средства позволяли. Европа, Ближний Восток. Они даже несколько месяцев прожили в Египте и Тунисе, которые тогда не были еще комфортабельными туристическими местами. А в 1913 году чета приезжает в швейцарское местечко Дорнах в кантоне Золотурн, чтобы строить храм. Строить в буквальном смысле – из деревянного бруса при помощи молотков, топоров и пил. Но в гораздо большей степени – в духовном.
На образованную и мыслящую часть человечества иногда нападает страсть объяснить мироустройство, собственное положение в мире, оперируя не конкретными понятиями (масса, скорость, гравитация), не гипотетическими (атом, электрон, нейтрино), а самыми что ни на есть абстрактными (бог, идея, материя). Так было в Древней Греции, когда Платон с Аристотелем прохаживались и говорили, с точки зрения отгоняющих от них мух рабов, ни о чем. Ироничная Тэффи писала, что греки не садились обедать, если не присутствовал о чем-нибудь рассуждающий философ, игравший ту же роль, что в ее годы игравший в ресторане румынский оркестр. В конце XIX – начале XX века необыкновенный расцвет всевозможных философских учений: богоискательство, толстовство, соловьевство, бахаизм, теософия и т. д.
Немец Рудольф Штейнер основал антропософию, «человекомудрие», как можно перевести это с древнегреческого. Что это такое? Штейнер определял так: «Антропософия – путь познания, призванный духовное в человеке привести к духовному во Вселенной… Антропософ – это тот, кто ощущает, как существенную жизненную потребность, разрешение определенных вопросов о природе человеческого существа и Вселенной, так же как люди испытывают голод и жажду». Говоря точнее, антропософия – это духовная наука, суть которой в стремлении внести научную методологию в изучение явлений сверхчувственного порядка, построить мост между религией и обычной наукой. Что пытались сделать многие, и не получилось толком ни у кого. Либо вера, либо анализ, либо Кант доказывает существование Бога, либо никто не нуждается в его доказательствах.
Поскольку Бог, по мнению Штейнера, находился везде, то антропософия должна была интересоваться всеми отраслями знаний и хозяйства, повсюду наводить свои мосты. И создавать особые учения. В социологии возникло антропософское движение за социальное триединство. Движение не за триединую семью, а за мирное сосуществование между богатыми, бедными и средним классом. В педагогике возникла «Вальдорфская школа». Обучение детей там строилось не столько на научном, сколько на чувственном познании природы, истории, человека. Не то чтобы совать пальцы в розетку вместо изучения электричества, но формул меньше, чем в обычной школе. И все в таком роде. В естествознании – гетеанистическое естествознание. Это от идей Гёте, которого Штейнер чтил, как своего предтечу. В медицине и фармакологии – антропософская медицина, в сельском хозяйстве – биодинамическое земледелие, в искусстве – в живописи, архитектуре, сценическом и лечебном танце – учение о ритмах всего прекрасного, эвритмия. И наконец, учение о слиянии всех религий. Комплекс «Гетеанум» в Дорнахе, куда съехались поклонники Штейнера со всего мира, должен был стать и храмом, и научным центром, и общежитием. (Кстати, этот центр, как и антропософия вообще, до сих пор существует.)
