И вдруг Пополь грохает кулаком по столу:
— Черт побери!
На него смотрят. Все удивлены. А он глядит на дождь, который припустил сильно, как в тропиках.
— Хозяин, счет! Скорее! Сейчас повеселимся!
Он тащит за собой друзей. Разряженные зрители в театре благоговейно слушают последнее действие оперы.
А Пополь с друзьями тем временем нанимают все такси и фиакры, сколько их есть в городе.
— Пускай тоже помокнут под дождичком! — злорадствует он, покусывая окурок сигары.
В полночь Пополь во главе вереницы пустых машин со спущенными флажками победоносно проследовал мимо толпы выходивших из театра людей, которые тщетно махали руками.
До утра кортеж колесил забавы ради по пустынным улицам, время от времени останавливаясь у какого-нибудь из последних открытых бистро или увеселительных заведений.
Ровно через шесть месяцев Пополь снова отплыл в Экваториальную Африку, поскольку его счет в банке приближался в нулю.
Он был не чудовище какое-нибудь, отнюдь нет. Широкая натура, всегда рад был всех угостить, любил быть душой подвыпившей компании, превозносящей его до небес.
Крепкий, как никто. Хитрый, как крестьянин. И храбрый…
Он снова принялся работать на своем участке, валил деревья и сплавлял их по реке до порта.
Как и все лесопромышленники, он появлялся в городе не чаще, чем раз в несколько месяцев, с очередной партией древесины, и тогда несколько дней кряду шла гульба.
1929… 1930… 1931…
По какой таинственной причине мир перестал вдруг нуждаться в розовом и красном дереве? Слишком большие запасы скопились на складах? Или спекулянты виноваты?
Пополю не удавалось сбыть древесину, а если удавалось, то по смехотворным ценам. В утешение он рассказывал друзьям о своем знаменитом бордоском приключении — все слышали эту историю сотню раз, но все равно смеялись: она поддерживала в них веру в то, что хорошие времена еще не миновали.
Три-четыре дня гульбы пробегали быстро.
А потом опять лес, грязная хижина, одиночество среди полусотни негров.
Да и что это за негры! Самые уродливые, самые тупые, если не считать жителей Новой Гвинеи, о которых нам почти ничего не известно. Существа с бегающим взглядом, с ними и договориться-то невозможно.
Любят они вас? Или ненавидят? Понимают ли хотя бы, что вы им толкуете?
Неизвестно. Сотню негров пригонят, словно скот. Четверть разбегается. Многие мрут непонятно отчего.
Остальные кое-как работают, если за ними присматривать.
Это изнуряет. Пополь проводит дни не присаживаясь, на голове у него шлем, ноги в сапогах горят; он вечно кричит — то приказывает, то ругается.
Вдобавок ко всему мерзавцы колдуны, словно назло, вбивают неграм в голову всякие глупости. Ни с того ни с сего все бросаются бежать, объятые священным ужасом. Или отказываются есть. А то среди ночи отправляются в лес и занимаются там какими-то магическими штучками.
Большая часть участков по соседству заброшена. Чтобы повидаться с кем-нибудь из белых, Пополю нужно четыре дня плыть в пироге, а река ужасна: палящее солнце, москиты.
Да ему и неохота видеть белых. В городе — еще куда ни шло: можно выпить, повеселиться. Но в лесу! О чем им толковать?
Разумеется, те, кто не спустил всех своих заработков, живут теперь в Европе и горя не знают. Ну и что с того? Да разве они могут похвалиться шуткой вроде той, с бордоскими такси?
Пополь прожил в лесу уже семь или восемь лет. Это много, притом что четыре года он не был во Франции. Он быстро устает. Пошаливает печень. По утрам он отхаркивает горькую мокроту и прикладывается к бутылке, чтобы перебить противный вкус во рту.
И все же рано или поздно розовое дерево поднимется в цене: оно идет на фанеровку, ни один краснодеревщик без него не обходится.
— Чертово свинство!
У него вошло в привычку разговаривать с самим собой или снисходительно беседовать с неграми, которые все равно его не понимают.
— Ну что, старина, — внезапно говорит он одуревшему туземцу, — ты же самый настоящий шимпанзе, и я знаю, что ты меня ненавидишь. Не смотри на меня так: я знаю, будь твоя воля, ты бы меня отправил на тот свет, не зря же ты у меня стянул кисет с табаком и трубку…
Так он развлекается. Потом в нем закипает злоба, и тогда он дает первому подвернувшемуся негру пинок под зад. Больше всего он злится на своего повара. Хотя поначалу он даже привязался к этому парню, который казался расторопнее других.
А теперь Пополь думает:
— Пожалуй, он и расторопнее других. Зато от него скорее можно ожидать какой-нибудь пакости.
Отравления в Экваториальной Африке — дело весьма обычное. За несколько су старик-колдун продаст вам яд, который сведет вашего приятеля в могилу за неделю или за несколько лет — по вашему выбору. И это не басни. Пополь не новичок в колониях, что он знает, то знает.
— Не дергайся, парень. Если что, в долгу не останусь. Так он говорит повару, хотя знает, что этот пучеглазый детина не понимает ни слова.
— То-то же! И не надейся меня надуть!
Лето выдалось тяжкое. Пополь не уплатил налог на концессию, и с последней почтой пришла повестка от судебного исполнителя, поскольку судебные исполнители свирепствуют даже в девственных лесах.
И вот однажды утром он пускается в путь в пироге с двумя гребцами и с этой грязной скотиной, как Пополь называет повара.
Они делают привал в тридцати километрах от участка. Назавтра делают привал через пятьдесят километров, и у Пополя разламывается голова, потому что он провел десять часов на солнцепеке.
А у еды этим вечером какой-то странный привкус… Пополь не вполне в этом уверен. Но, что ни говори, ему никак не удается уснуть, а потом начинается приступ ужасных колик.
И даже луна не светит! В темноте натыкаешься на все подряд и больно ударяешься. Бросает то в жар, то в холод. Пополь разделся догола, потому что одежда намокла от пота.
— Не хватало еще, чтобы я тут сдох!
Ему кажется, что из него уходит жизнь, а три негра спят себе как ни в чем не бывало.
— А ну, вставайте, чтоб вас черти взяли!
Он поднимает их пинками и при свете электрического фонарика замечает на лице у повара плутовскую гримасу.
— Твоих рук дело?
Тот притворяется, будто не понимает. Но разве можно верить негру!
— Признавайся, подсыпал мне зелья?
Негр способен отравить вас чем угодно, какой-нибудь растертой травкой, не оставляющей следов.
— Признаешься или нет? Не строй из себя болвана! Новая колика. От боли он сгибается пополам. Его обуревает бешеное желание избить повара, и он отвешивает ему несколько тумаков, тот молчит.
— Ну, погоди же…
Вот-вот наступит рассвет. Пополь во власти навязчивой идеи. Его тут хотят убить, и никогда уже больше он не увидит Бордо. Но не такой он человек, чтобы даться им в руки, так он сам про себя говорит.
— Иди сюда, подонок.
Пополь хватает веревку. Связывает дрожащему негру лодыжки; тем временем второй негр с воплями бежит в лес, а третий бросается на колени.
— Будешь признаваться?
Ах, вот как… Пускай не принимает его за дурачка. Знает он этих негров и уловки их тоже знает!
— Поглядим сейчас, заговоришь ты у меня или нет. Подумать только, что из него хотят вытянуть налог за концессию, которая не дает больше никакого дохода!
— Погоди же!
Он перекидывает веревку через ветку дерева и тянет за конец; как раз в это время встает солнце. Негр, у которого связаны лодыжки, повисает вниз головой.
— Признавайся: ты меня отравил?
Ах, эта свинья запирается?
— Все равно признаешься!
Проходит час. Один из негров забился в пирогу, лег на дно. Время от времени Пополь отходит в сторону, чтобы в одиночестве перетерпеть приступ боли.
— Молчишь? Ладно…
Его осеняет новая мысль. У него есть таз, который служит ему для мытья, для стряпни, словом, на все случаи. Он набирает в таз воды. Подставляет его под голову повешенному и немного отпускает веревку, так что голова негра вся погружается в воду.
— Ну как? Освежил себе память? Заговоришь теперь?
Он тянет за веревку, голова выныривает из воды. Негр молчит.
— Хватит с тебя? Ну, смотри сам.
Он проделывает это еще раз, и еще, и еще. У него все болит, в висках стук — его отравили, нет сомнения. Из-за этой обезьяны ему никогда больше не видать Бордо и площади Кенконс!
— Нет уж, придется тебе заговорить, потому что я больше не выдержу…
И это правда. Мучительнее всего пульсирующая боль в черепе да ощущение, что стоит только лечь — и он уже не встанет. Похоже на похмелье, но в тысячу раз сильнее.
— Говори! Признавайся!
И он снова погружает голову негра в лохань. Очередная колика заставляет его отойти в сторону.
— Освежайся покуда!
Когда он вернулся, негр был мертв. Двигаясь, как автомат, Пополь снял его с дерева, потом сел в пирогу.
