— Обычные формальности… Это чтобы мы были уверены в вашей преданности…
На самом деле теперь они были уверены в том, что, если предприятие лопнет, всю ответственность понесет он.
И вот уже семь лет он здесь. Он и впрямь нашел небольшие запасы золота. Затребовал машины; несколько месяцев не было никаких известий, потом телеграф принес сообщение, что техника прибыла…
Техника, перекупленная у какого-то банкрота, оказалась совершенно негодной.
Все это время наш герой даже не получал денег, чтобы платить индейцам, и большую часть времени сидел без медикаментов.
Он совершил чудеса. Отремонтировал машины при помощи подручных средств. Добыл золото. Отправил его в Лондон: ему объяснили, что по некоторым таинственным причинам штаб-квартирой избрана Великобритания.
Попробуйте медленно сосчитать до семи, делая между цифрами минутный перерыв. А теперь представьте: семь лет… Семь лет на одном месте, в этой серой духоте, бок о бок с рабочими-туземцами, которые то вдруг исчезнут, то что-то украдут, и только изредка приходят странные телеграммы, туманные письма…
Все хорошо Продолжайте добычу Требуемые средства получите ближайшее время…
Иногда наш герой проделывает пятидневный путь в пироге и наведывается в городок, где на него поглядывают с любопытством и отчасти с иронией.
— Вам надо полечиться, — советует врач.
Противоцинготный сироп, апельсины… Но особенно необходимы гигиенические ведра!
Что делается в Париже? Что в Лондоне? Почему приехавший метис привез письмо, из которого следует, что он назначен не то заместителем директора, не то шпионом при нем?
Не потому ли, что однажды в городе, узнав из газет, что в Европе его прииск объявлен богатейшим, хотя на самом деле почти не дает дохода, инженер выразил удивление?
Он написал туда. Ждет ответа. С тех самых пор метис не спускает с него глаз, все время рыщет вокруг его развалюхи и перехватывает письма, которые инженер отправляет в город.
Я читаю письмо. Через несколько строк снова идут чернила:
Вчера, воспользовавшись приездом Ж., я продал золотой песок. У меня его было пятнадцать килограммов. Он расплатился со мной чеком на ваше имя. Ради всего святого, выполните эту просьбу, спасите мою жизнь!
О чем он думает, да, о чем, когда, не дописав, бросается на кровать и прислушивается к крысиной пляске? У него сестры, брат…
Он знает, что там, за дверью, его сторожит метис. Он в этом уверен. Ему чудится, будто метис подслушивает. Время от времени он вздрагивает.
Потом гаснет лампа: кончился керосин; чтобы отпугивать крыс и продолжать письмо, ему остается теперь только электрический фонарик-жужжалка.
…И если Д. не приедет немедленно, не вызволит меня из этой хижины, где я подвергаюсь невозможным опасностям, то не пройдет и недели, как я стану жертвой грабителей и убийц…
Что это — навязчивая идея?
До сих пор я ломаю себе голову над этим вопросом, потому что расследование, разумеется, ни к чему не привело.
Быть может, и впрямь, мерзавцы, на которых намекает инженер, забившийся в хижину, — это лондонские и парижские воротилы, а метис собирается его убить, чтобы выкрасть разоблачительные документы?
А может быть, на самом деле они — честнейшие люди, которых горячечный бред больного преобразил в чудовищ?
Мы этого никогда не узнаем. Человека бьет лихорадка. Он сражается с крысами. Очередные колики снова укладывают его в кровать на час. Потом он пишет; почерк его уже почти невозможно разобрать, строчки налезают одна на другую; карандаш, чернила, опять карандаш…
У меня осталось проклятущее серебро, всего триста песо, но они все у меня отнимут… На помощь, умоляю! Я чувствую, что попал в западню и они меня прикончат…
Что было потом? Около четырех утра инженер разбудил одного из туземцев и, глядя на него безумными глазами, велел:
— Доставишь это письмо во что бы то ни стало моему другу в город. Отправляйся прямо сейчас…
— Я поеду днем…
— Нет, сейчас!
Туземец отказался. Инженер пошел в сторону своей хибары. На поляне, казалось, все спали. Вода прибывала, и река гремела, как водопад.
А утром на берегу у самой воды нашли тело инженера. В левой руке он сжимал фонарик, в правой — револьвер; пуля вошла в затылок и вышла через правый глаз.
Первое расследование провел метис. Труп погребли в раскисшей земле. Через шесть дней прибыли из города два полицейских-туземца, задали несколько вопросов и составили протокол.
В доме нашли только девяносто долларов, четыре грамма золотого песка, старинные ювелирные изделия общим весом тридцать три грамма и никаких бумаг.
Я читал письмо раз двадцать и только что перечел его снова. Перечел и местные газеты, сообщающие об этом деле с тем же спокойствием, каким овеян девственный лес.
Убийство?
Ну, я не поручусь в том, что это убийство, точно так же как не поручусь в том, что лондонские и парижские воротилы — негодяи, а метисы берутся за исполнение подобных поручений…
Я видел эти края.
Я испытал на себе жар этого сине-зеленого солнца, и несколько раз меня прошибал такой пот, что я не мог писать. И вот я обращаюсь к первой фразе письма:
…привезет мне противоцинготный сироп… побольше апельсинов… гигиенические ведра…
И крысы… Крысы, отплясывающие пляску смерти…
Вообразите, каково ему было в ту ночь и во все предыдущие ночи, похожие одна на другую… Семь лет таких ночей!
Это ему-то, преподававшему физику в одном из красивейших наших провинциальных городов!
Для очистки совести два туземных полицейских распорядились вырыть тело, чтобы убедиться, что пуля действительно вошла в затылок и вышла через правый глаз.
Но с убийства прошло уже шесть дней — и два индейца сперва отрицательно потрясли головами, а после отправились выпить по большому стакану чичи, чтобы взбодриться.
Пополь и его повар, или Голова, которую передержали в воде
Однажды зимним вечером лет десять тому назад Пополь обедал в компании нескольких друзей. Вино было на любой вкус и лилось рекой, в зале жарко, сквозь запотевшие окна смутно виднелись машины, то и дело подвозившие к подъезду театра мужчин во фраках и декольтированных дам.
Пополь поглядывал на них маленькими хитрыми глазками, и по лицу его иногда проскальзывала недобрая усмешка.
— Посмотрел бы я на них в нашем лесу, — бурчал он и выпячивал грудь, расправлял плечи, — сразу видать, настоящий мужчина.
— Хозяин, старого арманьяка!
Пополь был великолепен — новый костюм, шелковая рубашка, на пальце огромный перстень. Дружки взирали на него с нескрываемым восхищением.
— А что, негритянки там взаправду ходят совсем голые?
— Я же тебе говорю, дурак!
— И если кому-нибудь придет охота, они не возражают?
Пополь, блаженствуя, рассказывает им об экваториальных лесах, где прожил последние четыре года; до того он долгое время был подручным у мясника в Бордо. Пополь получил концессию на заготовку розового и красного дерева. То и дело он ощупывает карман, который оттягивает новенький бумажник.
Вчера, приехав, он открыл в банке счет на миллион с лишком.
— Хозяин, сигар!
Светская публика, устремляющаяся в театр, его раздражает.
— Строят из себя умников, а все потому, что одеты франтами. Их бы в джунгли, да чтобы пятьдесят градусов в тени, москиты, мухи цеце и все прочее…
Арманьяк пьется — рюмка за рюмкой, а Пополь разглагольствует, жуя сигару, — глаза у него сияют, губы лоснятся.
— Гляди-ка! Уже антракт.
Зрители прогуливаются перед входом в театр, курят папиросы, заходят в уборную, и Пополь чувствует, как в нем закипает злоба.
— Понимаете, там главное — быть мужчиной. Остальное не в счет…
Взгляд его становится жестким, и он рассказывает:
— Вот послушайте… Как раз перед моим отъездом вышла одна история… Вы не знали Жанвье, он из Сен-Мало? У него была концессия на участок в десяти днях пути от моего, если по реке… Крепкий такой бретонец. Но вбил себе в голову зашибить за несколько лет столько, чтобы купить замок, в котором смолоду был в услужении. Месяцами не вылезал из лесу… Славный парень, не глупее других. А вот поди ж ты, свихнулся. В тех краях, представьте себе, негры вместо того чтобы закапывать трупы в землю, пускают их по течению реки. Жанвье каждый вечер видел, как они проплывают мимо, раздутые, что твои бурдюки. Он уже к этому привык. Но вот нашла на него блажь. Зарядил он карабин и для потехи принялся палить в плывущую дохлятину. Назавтра — то же самое. Ну и пристрастился к этому делу. А тут вдруг негры узнали про это и чуть не взбунтовались. Я видел Жанвье, когда его вели в тюрьму: говорят, ему придется отсидеть пять лет за надругательство над покойниками.
