Такая красота - красота "прекрасно прожитой жизни", "самое высокое произведение искусства" - возникает на страницах "Узорного покрова".
Этот роман о силе любовного наваждения, его преодоления и трудном становлении души и характера никогда не числился среди наиболее значительных книг писателя, а между тем это важная веха в его творческом развитии, и в нем есть все то, что составляет сильную сторону прозы Моэма. Есть реалистическая трактовка восточной экзотики, этого традиционного элемента английской романтической и неоромантической литературы. Есть проницательное изображение британского колониального чиновничества. Есть злое развенчание снобизма, эгоизма и ханжества. Есть характеры, показанные в развитии и крайних проявлениях взаимоисключающих побуждений. Есть присущее "цинику" Моэму умение различить и ненавязчиво открыть читателю красоту там, где она присутствует, - в картинах чужой страны и жизни ее народа, в природе и неодушевленном предмете, в физическом и нравственном облике человека.
Центральные эпизоды романа разворачиваются в китайском городке, куда приезжает правительственный бактериолог Уолтер Фейн бороться с эпидемией холеры и куда он привозит с собой жену - в расчете на то, что само провидение так или иначе разрешит мучительное и безвыходное положение, в которое оба они попали из-за любви Китти к Таунсенду. С этого места в развитии событий сюжет разделяется на два параллельных "рукава": самоотверженной войне местных властей, медиков и монахинь из католического монастыря против эпидемии в духовном плане соответствует внутренняя борьба Китти со своей постылой любовью к пошлому и пустому снобу.
Прослеживая душевные движения героини во всей их непоследовательности и эмоциональной путанице, Моэм показывает, как исподволь, незаметно для нее самой меняется строй мыслей и чувств Китти, ее отношение к жизни, как вызревает в ней "невеселая прозорливость, рожденная страданием", и понимание долга. С интуицией настоящего психолога писатель отмечает при этом, что в воспитании чувств Китти пример мужа, проявляющего чудеса самоотверженности и погибающего, спасая чужие жизни, не играет существенной роли, потому что она не любит Уолтера, хотя объективно и признает его достоинства. Но эти последние не затрагивают ее существа, тогда как пример сестер-монахинь, напротив, пробуждает в ней самый живой и трепетный отклик.
"Красота души", которую ощущает героиня в их подвижничестве, в их, по терминологии Моэма, "правильных поступках", и оказывает решающее воздействие на ее дальнейшую судьбу. Писатель подчеркивает, что причина тому отнюдь не в откровении христианского свойства: "...хотя их образ жизни внушал ей такое уважение, вера, толкавшая их на такой образ жизни, оставляла ее равнодушной". Но преподанный ей урок "прекрасно прожитой жизни" выводит ее на путь освобождения от "бремени страстей человеческих". Сама не подозревая об этом, Китти находит то, что в восточной философии обозначает понятие "дао", включающее в себя идеи судьбы, предназначения и жизненного пути.
Свой путь ищет и находит Ларри Даррел ("Острие бритвы"), едва ли не единственный в творчестве Моэма образ, по определению Ф. М. Достоевского, положительно прекрасного человека. Правда, становление Ларри происходит при иных обстоятельствах, а философия практической жизни складывается под влиянием индийского учения веданты, но сущность поисков та же - стремление достигнуть особого, просветленного состояния духа через "правильные поступки".
Интерес Моэма к восточным религиозно-философским системам не случаен они привлекали не одно поколение интеллигенции и молодежи на Западе как возможная альтернатива деляческому буржуазному прагматизму, христианской догматике и черному пессимизму философии отчаяния во всех ее разновидностях, от Шопенгауэра до экзистенциалистов. Однако мудрый скептик Моэм, в отличие, например, от своего соотечественника и крупного писателя Олдоса Хаксли, не принимал восточный мистицизм на веру, тем более не превращал в веру, то есть не ставил новую религию на место старого христианства. Так и для его героя веданта не символ веры, а своеобразное руководство в повседневной жизни; основательное штудирование веданты под наставничеством обязательного учителя - "гуру" - лишь укрепляет Ларри в том, о чем он уже догадывался, помогает сформулировать ответ на некоторые вопросы, который уже перед ним маячил, хотя не давался в руки.
Сопоставление Ларри с Эдвардом Барнардом из раннего рассказа Моэма позволяет увидеть, как изменилось представление писателя о личности если и не идеальной, то к идеалу приближающейся. В обоих случаях решительный отказ от официальных ценностей буржуазного образа жизни предполагается как изначальное условие. Добавим к этому терпимость, мягкость и благожелательную открытость миру. На этом сходство кончается. В характере Барнарда нет того, чем щедро наделен Ларри, - органичного стремления к непрерывному духовному поиску и обновлению. Второе принципиальное отличие - решение проблемы "я и другие". Герою новеллы достаточно, чтобы его оставили в покое, дав возможность, как вольтеровскому Кандиду, возделывать свой сад. Ларри этого мало. Противясь любым попыткам превратить его в чью-либо собственность, он в то же время готов отдать себя и свое участие в распоряжение тех, кому это жизненно необходимо. Об активном милосердии Ларри свидетельствует его отношение к двум "падшим" в глазах респектабельного общества женщинам Сюзанне Рувье, которую он в прямом смысле спасает от смерти, и сломленной обстоятельствами американке Софи Макдональд.
Повествователь - а он, напомним, носит здесь настоящую фамилию автора уже не задумывается над тем, являет ли собою жизнь Ларри "самое высокое произведение искусства": она, эта жизнь, оправдывает самое себя и наполняется смыслом, не нуждаясь в том, чтобы ее ценность отмеривали по эстетической шкале. Знаменательно, что Моэм, неизменно скрывающийся в романах и новеллах за маской рассказчика и не позволяющий себе выносить нравственный суд над персонажами (это делает за него читатель), в данном случае, когда грань между автором и повествователем практически стерта, демонстративно нарушает это правило, самим для себя установленное, и выступает с прямой оценкой: "...я могу только восхищаться светлым горением столь исключительного человека". Это говорит о том, что в своем, можно сказать итоговом романе он объективно признает: смысл жизни человека - в ее нравственном содержании. Существенная, добавим, поправка к размышлениям на эту тему в "Узорном покрове" и "Подводя итоги".
Широко бытует мнение, будто Моэм популярен постольку, поскольку писал увлекательно и просто. Смеем утверждать, что не меньшее значение имело то, о чем он писал. Не подходи он к жизни серьезно, без скидок на заниженные запросы любителей необременительного чтения, не задавайся он вопросами, требующими от читателя встречной работы мысли, - и популярность его была бы совсем другого рода. Это - основное. Но и без неповторимого "моэмовского" стиля, разумеется, не было бы того Моэма, которого ценит и любит самый разнокалиберный читатель.
В вопросах формы писатель был так же взыскателен, как и в отношении содержания своей прозы. Он был профессионалом в хорошем смысле, писал каждый день, и только дряхлость положила конец этой привычке, с годами превратившейся в потребность. Он ни разу, даже будучи уже признанным мастером, не позволил себе представить на суд публики "сырую" или по каким-то причинам не удовлетворяющую его вещь. Он жестко следовал реалистическим принципам композиции и построения характера, которые полагал наиболее отвечающими складу своего дарования: "Сюжет, который автор рассказывает, должен быть ясным и убедительным; он должен иметь начало, середину и конец, причем конец должен естественным образом вытекать из начала... Так же как поведение и речь персонажа должны вытекать из его характера" ("Десять романистов и их романы") {Вопросы литературы. 1964. Э 4. С. 149.}.
Над фразой и словом он работал упорно, доводя каждое предложение до филигранной отделки. "После долгих размышлений я решил, что мне следует стремиться к ясности, простоте и благозвучию" - так сам Моэм определил в "Итогах" специфические черты своего письма, и читатель находит у него особую соразмерность между смысловым наполнением, звучанием и даже внешним рисунком предложения, фразы. К его прозе с полным основанием можно отнести канон совершенной поэтической речи, в образной форме описанный великим поэтом английского языка нынешнего столетия Т. С. Элиотом:
Каждая верная фраза
(Где каждое слово дома и дружит с соседями,
Каждое слово всерьез и не ради слова...
Разговорное слово точно и не вульгарно.
Книжное слово четко и не педантично,
Совершенство согласия в общем ритме)... {*}
{* "Литл Гиддинг - V" (из "Четырех квартетов").
