но есть два кроме прочих — как Жжёнов приезжает на Колыму и в метели разглядывает трассу. Телевизор пикает, не умолкая, забивая то, как Жжёнов матерится, но всё и так понятно. Ведь это настоящий мат, не придуманный интеллигентский, не неумелый подростковый, не тупой уголовный, а такой настоящий мат русского человека, в котором ужас отчаянья и неподдельное веселье оттого, что прожил ещё один день.
А после Жжёнов приходил в гости к писателю Астафьеву, и они сидели за столом, что-то жевали по-стариковски. Режиссёр к ним время от времени приставал с вопросами типа: «А правда, что русский народ склонен к тому-то и тому-то?», и в четырёх случаях из пяти ему говорят, беззлобно и только чуть-чуть раздражённо:
— Да пошёл ты <…>, режиссёр.
Кстати, режиссёру надо сказать спасибо — потому что он это всё оставил и потому что он придумал сам фильм.
— А вот как вы думали тогда про своё рабское состояние?..
— Да <…>, как думали… да ты <…>, парень! Мы про это вообще не думали, тут понять надо, что, <…>, это другая совсем жизнь…«- и всё так, попросту, смотря при этом в сторону — с горькой тоской.
Что из этого следует нынче, через двадцать лет?
Грузины куда в меньшей мере присутствуют на рынках, там, где за прилавками стали иные нации. Прежние культурные образы остались в книгах и фильмах. Забавное присутствует в любом народе наравне со страшным и скучным — потому что почти у всех людей есть две руки, две ноги, голова и туловище.
Следует так же, что народная ксенофобия, имеющая свои реальные причины, отнюдь не исчезла — и не исчезает, если объявить неприличным разговор о ней.
Народы ничуть не сблизились, а даже наоборот. Все нации равны, но некоторые равнее прочих.
Россия — наше отечество.
Смерть — неизбежна.
21.05.2018
Событие (о Репине и геростратах)
При постановке диагноза не менее важно умение отбросить ложные связи между симптомами, чем обнаружить истинные.
Руководство по практической хирургии, СПб, 1894
25 мая 2018 года человек из Воронежа пришел в Третьяковскую галерею и через некоторое время ударил железной стойкой в стекло картины Ильи Репина «Иван Грозный и его сын». Осколки стекла повредили картину, пострадала и авторская рама. Человека схватили, и сперва он кричал, что картина неправильная и неправдивая, а потом стал говорить, что выпил в буфете сто грамм водки и перестал себя контролировать.
Таково, если вкратце, это событие.
А вот потом начинается интерпретация.
Дело в том, что сознание моего современника хаотично. Надо бы сказать — «соотечественника», но мне кажется, что это интернациональное качество. Выхватив слово или понятие из потока окружающей речи, он начинает выстраивать не только собственную версию события, но и устанавливать его связь с другими происшествиями да и общими движениями Мироздания.
Для начала он начинает размышлять о воронежском человеке, как о сумасшедшем.
Спору нет, сумасшедших в нашем мире много, когда-то говорили, что диагноз «вялотекущая шизофрения» можно поставить всякому. Да и история покушений на картины, в том числе и эту, репинскую, связана с сумасшедшими. К примеру, прибалтийский человек, который совершенно продуманно облил кислотой рембрандтовскую «Данаю», был признан сумасшедшим по суду. Но попытка уничтожить произведение искусства вовсе не свидетельство невменяемости. Стратегия Герострата в общем случае (и в его, Герострата, частном) вполне успешна, и картины уничтожают совершенно рациональные персонажи. Да что там, гигантские статуи Будды и город Пальмира стирались с лица земли не изломанными и рефлексирующими людьми.
И этот воронежский человек, меняющий показания, не производит впечатление сумасшедшего, хотя может всяко статься.
Но ладно, допустим, он безумен. И тут начинается чрезвычайно интересный виток общественной мысли. Сумасшедшему присваивается удивительное право, если не обязанность, говорить от лица общественного бессознательного. Выглядит это примерно так: Иван Грозный — страшная фигура русской истории, и вот на безумца повлияло то, что этот символ безумного людоедства, тёмные силы сейчас пытаются реабилитировать, и вот эти бесы, вселившиеся в несчастного воронежца, водили его рукой. В этом случае обыватель неявно признаётся, что он познал законы сумасшествия и твёрдо знает, что является спусковым крючком для безумства. В печальном случае с «Данаей» были интерпретаторы, которые считали, что попытка убийства картины была предпринята в качестве протеста против оккупации Прибалтики — одни оправдывали тем прибалтийского человека, другие умножали его вину таким мотивом.
Но тут есть ещё один мотив для рассуждения — всегда находится человек, который производит календарные аналогии.
Действительно, в половине одиннадцатого утра 29 января 1913 года иконописец Балашов набросился на картину Репина с садовым ножом и криком: «Довольно крови!», изрезал лица Ивана Грозного и его сына. Из-за того, что Абрам Балашов был старообрядцем, в качестве мотива предполагали религиозные чувства.
В марте Балашева выписали из Алексеевской больницы, поставив ему диагноз «слабоумие». Писали также, что даже в минуты просветления Балашов не мог припомнить случая с картиной — он попросту не остался в его памяти.
Дальнейшая судьба Балашова неизвестна — 1913 год был последним годом старого времени, а дальше началось такое, что судьба двадцатидевятилетнего душевнобольного на этом фоне теряется. Умер ли он в болезни, скончался ли от голода, пал ли жертвой какой-нибудь уличной стрельбы — неизвестно.
Но современный обыватель, с его любовью присваивать событию символическое значение, говорит: «Сто лет назад картину резали накануне Катастрофы, и если снова картина пострадала, то Катастрофа не за горами».
Наконец, в интерпретации события всегда много отдаётся мистике — предметы наделяются особой силой, а уж картины — и подавно.
Сперва это полемика на уровне общественного порядка и общественной же нравственности. История 1913 года на этом фоне показательна. После случая с Балашовым картина много обсуждалась, и довольно много что наговорил (и написал) Максимилиан Волошин.
Вот, в частности: «Изумительно то, что никому, никому не пришло в голову, что в лице Балашова мы имеем дело не с преступником, а с жертвой репинского произведения. Безумие его вызвано картиной Репина. Его вина в том, что он поверил Репину вполне. Он был обманут натуральнейшим, естественнейшим изображением ужасного случая и не смог вынести состояния безвольного и праздного свидетеля. Он разбил то безопасное невидимое стекло, которое отделяет нас от произведений искусства, и кинулся внутрь картины, как если бы она была действительностью.
Естественный и неизбежный эффект натурализма!
Обратите внимание на характер порезов, нанесенных картине. Они яснее всяких рассуждений говорят о том, что именно невыносимо в ней. Порезов три
