Фотография Кэтрин Зета-Джонс в брюках, малость собравшихся в складки в паху, будет встречена градом комментариев в духе «Кэтрин Прорва-Джонс» и редакторских статей, выражающих фальшивую озабоченность теми трудностями, с которыми Зета-Джонс всегда сталкивалась «в борьбе» с лишним весом. Алекса Чанг сфотографируется в массивных туфлях, в которых ноги кажутся тоньше, и неожиданно окажется анорексичкой на грани нервного срыва. Никогда не осуждается одеждана этих фотографиях – дурацкие складки на слишком обтягивающем наряде или дурацкий мешковатый прикид. Виновато всегда женское тело. Лили Аллен, Шарлотта Черч, Анджелина Джоли, Ферн Бриттон, Дрю Бэрримор, Дженнифер Энистон, Джемма Артертон, Мишель Обама, Виктория Бекхэм, Эми Уайнхаус, Билли Пайпер, Керри Катона, Мэрайя Кэри, Леди Гага, Мадонна, Чери Блэр, Опра Уинфри, Карла Бруни, герцогиня Йоркская, Сара Браун – в Западном полушарии не найдется ни одной покупательницы глянцевых журналов, которой редакторы не предложили бы задуматься о психическом и эмоциональном здоровье этих женщин на основе одной неудачной фотографии. Я читала больше о заднице Опры Уинфри, чем о подъеме Китая как экономической сверхдержавы. Боюсь, это не преувеличение. Возможно, Китай растет как экономическая сверхдержава, потому чтоего женщины не тратят все свое время на чтение о заднице Опры Уинфри. Если бы я знала больше о Китае и меньше о заднице Опры, я, вероятно, смогла бы доказать прямую причинно-следственную зависимость между двумя этими занятиями.
Все эти домыслы пожирают наше время и приносят всем нам, женщинам, огромный вред. А самое вредоносное и в то же время смехотворное их качество – абсолютная произвольность. Создается впечатление, что журналисты выбирают жертву своего «беспокойства» наудачу, словно тянут из шляпы бумажки с именами. Помню снимок Миши Бартон в одной статье, с искусственной озабоченностью оплакивающей ее «вызывающую тревогу худобу», – а рядом на стойке красовался другой журнал с тем же снимком и заголовком: «Миша Бартон – торжество новых роскошных форм».
Черт побери! «Торжество роскошных форм!» Существует ли более злая фраза о знаменитости в современной журналистике? «Торжество роскошных форм» – это, как известно каждой женщине, замаскированный способ обвинить звезду в том, что она растолстела, одновременно лишив ее возможности возмутиться, не выставив себя гонительницей «пышных» женщин. Изумительно ловкий и жестокий парадокс – за этот способ траханья мозгов охотно ухватились бы диктаторы Северной Кореи, если бы решили подавить пролетариат, используя только язвительность и безудержно растущую озабоченность населения собственным внешним видом.
И вот знаменитым женщинам приходится в каждом интервью перечислять, что они едят: «Я люблю тосты!» – и заводить со СМИ отношения, похожие на те, что складываются между подростками-заключенными и суровой медсестрой в клинике по лечению расстройств питания. Подростки постоянно «доказывают», что были хорошими и съели весь тушеный шпинат, а не спрятали в рукаве и не выбросили в цветочный горшок, когда никто не видел. И по какой, скажите мне, причине таблоиды, увлеченно публикующие фотографии женщин в купальниках на пляже, представляют их не людьми «на отдыхе», «на работе» или «с семьей», а жертвами неравной, длиною в жизнь, «борьбы с проблемами тела»? Это связано с «человеческим аспектом».
– У Дженнифер Лопес целлюлит – есть бог на этом свете! – ликуют они, с ненавистью увеличивая снимок бедер Дженнифер Лопес.
– Знаменитости – они такие же, как и вы! – злорадствуют они под фото какой-то несчастной сплетницы из «Жителей Ист-Энда», надевшей неудачные джинсы, не скрывающие валики на талии.
И, судя по всему, не понимают, что подобными заявлениями повергают читательниц в глубокую тревогу. В конце концов, женщине неприятно видеть знаменитость, пойманную длиннофокусным объективом, с красными «кружками позора», очерчивающими ее дряблые бедра, растяжки на верхней части рук или слегка выделяющийся живот. Потому что это фактически сообщает читательнице – как правило, молодой, впечатлительной и еще не разучившейся надеяться на лучшее, – что если бы она была творческой и амбициозной женщиной, которая работала бы, отдыхала и каким-то образом сумела подняться наверх и стать такой же знаменитой в индустрии, где по-прежнему доминируют мужчины, то непременно явился бы папарацци и заставил ее чувствовать себя так же дерьмово, как Шерил Коул. Как же меня удручает все это дерьмо!
Я ненавижу «человеческий аспект» – и вот почему.
1. Я не хочу видеть своих любимых звезд «такими же, как все обычные люди». Искусство должно быть сферой инноваций и разрушения старого. И мне не нужна вместо новаторов и разрушителей кучка «самых обычных людей», которые устало волокут свой воз и стонут о тарифах на воду и прыщах. Я хочу, чтобы Дэвид Боуи делал вид, что явился из космоса.
2. В XXI веке никакая женщина, преуспевшая в какой угодно сфере, не нуждается в «очеловечивании». У этого правила нет абсолютно никаких исключений! Даже для Маргарет Тэтчер. Долгие, бесконечные 100 000 лет мы с трудом выбирались из патриархата. Есть еще части света, где женщинам запрещено прикасаться к еде, когда у них менструация, где они подвергаются социальному остракизму, если не смогли родить мальчика. Даже в Америке или Европе присутствие женщин буквально во всех сферах – в науке, политике, искусстве, бизнесе, космонавтике – по-прежнему так удручающе низко, что если любой из них удастся стать личностью, способной преуспевать в этом мире и достигнуть хотя бы части того успеха, который мужчины считают само собой разумеющимся, то я хочу, чтобы она могла держать себя на высоте. Пусть она держит марку. Пусть сохраняет дистанцию и кажется непобедимой. Если ей так нравится, пусть в ней будет тайна, даже пугающе-совершенная неуязвимость. Если мир наводнен амазонками с лицом Тэтчер, манипулирующими человечеством с помощью ядерного оружия и сексуального шантажа, то мы действительно обязаныдобраться до них и облагородить. А если Дженнифер Энистон всего лишь снялась в очередной легкой романтической комедии, едва ли нам следует срывать ее непроницаемую железную маску, спрашивая, когда у нее была последняя менструация.
Женские ролевые модели с каждым месяцем становятся разнообразнее и успешнее, но в отношении них нам нужно задаться одним вопросом: можно ли назвать то, что мы читаем и говорим о них, «журналистским материалом»? Или это обычное свинство мировых СМИ?
Я думаю, что у меня поликистоз яичников. Поэтому я иду на ультразвук. Я уже трижды обращалась к своему врачу с симптомами «угревая сыпь, утомляемость, увеличение веса, нарушение менструального цикла», и он послал меня на ультразвуковое исследование.
Судя по симптомам, я беременна, скажете вы? Но я сдавала анализ шесть недель назад и получила отрицательный результат, и теперь врач дает мне такое же направление. Я съедаю на завтрак две банки консервированных ананасов и плачу при виде удручающего зрелища на экране. Конечно, я беременна. Но первый анализ этого не показал! И я еще кормлю грудью. Я не хочу быть беременной. Нет-нет, все это неправда.
Я лежу на кушетке. Изображение проецируется на стену, чтобы я могла видеть, что у меня внутри. Я понятия не имею, как выглядят поликистозные яичники, но ожидаю увидеть круги, похожие на кислородные пузырьки. Или, может быть, что-то больше похожее на внутренности: какие-то уплотнения; скопления чешуек.
Медсестра моет руки, готовясь к обследованию. Сейчас на экране нечто наподобие вида с палубы океанского лайнера ночью. Темное, черное пространство с редкими вкраплениями света. Неподвижное.
Но как только ультразвуковой датчик прижимается к моему животу, это как прыжок через гиперпространство: целая солнечная система взрывается жизнью. Линии и спирали, почки и кишки. Луны с вращающимися малыми планетами. А в центре нечто потаенное, глубокое, скрытое – пульсар. Сигнал. Тикающие часы.
Сердцебиение.
– Вы беременны! – бодро говорит медсестра. Медсестрам, наверное, положено сообщать это бодро. Они всегда так и делают – даже если пациентка бледнеет, громко чертыхается и начинает трястись.
Она прикладывает к экрану измерительную ленту, проделывает расчеты.
– Я бы сказала, что у вас около 11 недель, – говорит она, вдавливая ультразвуковой датчик в мой живот.
Это действительно плод – больше ничто другое не выглядит как плод. Изгиб позвоночника как бледный полумесяц. Череп словно шлем астронавта. Черные немигающие глаза креветки.
– Боже мой, – говорю я ребенку. – Какое же это безобразие.
