относительно мелких подробностей именно тех лет его становления.
Согласитесь, что и нам всем приятно обратить свой взор в старину. Как-то всё в ней было лучше! И рыба ловилась лучше, и грибов больше. Возможно я ошибаюсь. Но нас, практиков, здесь интересует, в конце концов, не причины, а следствия. Даже, если они были продиктованы не только указанными психологическими моментами человеческой природы, а и всей тотально централизованной системой, ограничивающей любое должностное лицо в принятии им тех или иных решений.
Желания руководителей, не соответствующие возможностям обратных связей и требуемому в их ранге уровню компетенции, дорого обходились и государству и всем нам. Нельзя было задавать таких вопросов, добраться до которых можно только через десяток промежуточных инстанций. Многоканальная связь с большим количеством точек разветвления, где сидели люди, а не автоматы, – не срабатывала, она врала. Нельзя было, оперируя планами заводов, интересоваться гайками, во всяком случае, за служебным столом.
Помню (не как исключение, а как норму) постановление ЦК партии об экономии материальных ресурсов, в развитие которого наше министерство (надо полагать не одно оно) потребовало от всех своих заводов разработать планы мероприятий таковой экономии с разбивкой по годам очередной пятилетки. Пройдя через кордон разобщающих и обобщающих служб, министерский документ, несколько раз перепечатанный и размноженный, естественно, не без искажений против основы, лег на столы доброй тысячи специалистов. У каждого из них своя область: у одного утюги и кастрюли, у другого тепловозы, у третьего прокатные станы. Серия в сотни тысяч штук и один стан в пять лет. Полностью законченные проекты и только вчера начатые. Действующие машины и опытные экземпляры. Всё смешано в общую кучу, сведено в единую таблицу, опять многократно перепечатано бог весть с какими ошибками и отправлено адресату.
Из года в год мы представляли отделу материальных нормативов, а он дальше, липовые отчеты по экономии материалов. Как они использовались, как они могли влиять на планирование народного хозяйства – абсолютно непонятно. Да, мы получали экономию на отдельных деталях, узлах и даже машинах. Но ведь общество, государство интересовал не отдельный элемент, а весь, к примеру, прокатный стан в его законченном виде. На нем же никакой экономии не было и не могло быть хотя бы потому, что он создавался один раз.
Иногда говорили: Вот мы чертежи в производство запустили, а теперь их еще раз проверим и найдем ошибки. Ошибки исправим и сосчитаем экономию. Простите, разве тут экономия – это просто плохой проект! Ошибки надо было искать до запуска чертежей в производство. Но … тогда не сосчитается экономия. Хорош показатель «экономии», что получался по принципу: чем хуже для дела, тем лучше для отчета.
Выбросили сейчас все эти и подобные им отчеты. И что же? Хуже стали работать? Хуже – и несравнимо. Но по другим совсем причинам.
У нас, русских, всегда была страсть к разговорам вместо страсти к делу, а последние десятилетия она вылилась в еще более бесполезную страсть к бумаготворчеству: протоколам, приказам, постановлениям. Сколько мне пришлось принимать участие в подготовке подобного рода бумаг на уровне предприятий, министерств, комитетов, Совмина, ЦК партии и каждый раз я поражался неумолимому стремлению авторов к точности выражений, конкретизации сроков и процедур будущего их исполнения. Спорили иногда чуть не с кулаками, подписывали, разъезжались, а затем сами участники, не говоря уж о тех, кого там не было, в силу низкой общей культуры, неисполнительности и необязательности, не выполняли и пятой части принятого, а то и просто забывали, подшив в папку таких же бумаг. Теперь эта страсть стала проявляться еще и в жажде к законотворчеству. Здесь мы видим то же, может быть только на более высоком интеллектуальном уровне в части аргументации, но почти полное повторение в части идеализации ситуации. Закон рассматривается как абстракция и как будто его будут выполнять не живые люди, а некие внеземные пришельцы. А ведь закон в государстве должен быть ориентирован фактически на затверждение, с малой долей уточнения, уже состоявшихся событий, принятие того, что выработано и признано самой жизнью. Такой закон хорош. В противном случае навязывание воли власти с неизбежной корректировкой акта в дальнейшем и тем большей, чем больше в нем воли, а то и полного его игнорирования и не исполнения. Тогда много лучше совсем без закона.
А. Солженицын вспоминал, как он, вызубрив статью 9-го Уголовного Кодекса 1926 года о том, что «Меры социальной защиты не могут иметь целью причинение физического страдания или унижения человеческого достоинства и не ставят себе задачи возмездия и кары», любя оттянуть начальство на законных основаниях, частенько тараторил им эту статью – все охранители только глаза таращили от удивления и негодования. Были уже служаки по двадцать лет, к пенсии готовились – никогда никакой 9-ой статьи не слышали, да, впрочем, и Кодекс в руках не держали».
Не тот пример, хотя много общего. Конечно, в 1926 году авторы данной статьи перед 100-миллионной аудиторией не выступали, но уверен, так же радовались и потирали руки от своего благородного сочинения. Бумажный вал – советская зараза. За 75 лет мы написали и наиздавали разных прожектов больше, чем все в мире за всю его историю.
М. Горбачев как-то охарактеризовал «период застоя», как время упущенных возможностей, когда «недооценили значения совершившегося переворота в науке и технике и не сделали практических шагов в этом направлении, хотя много говорилось о необходимости соединения достижений НТР – причем новейшего ее этапа – с преимуществами социализма». Не будем останавливаться на очередной пустоте приведенной фразы, добавим лишь, что не только много говорилось, но сверх много писалось. Ведь именно тогда, не без партийных установок, Госстандартом во главе с Бойцовым были буквально навязаны разработка и внедрение в стране сотен тысяч стандартов на тему: как при этой НТР ученым и инженерам делать новую технику, как запускать в производство, как ею управлять, проверять и оценивать ее качество.
Масса стандартов просто милые глупости, если бы не были возведены в ранг, заставляющий их обязательно выполнять. Но как выполнять? Отчетно-формально, иногда издевательски, только для того, чтоб отделаться от контролера. Ни один инженер не станет, да его и не заставишь, делать сознательно машину с отваливающимися колесами и ломающимися валами. Ни один экономист не позволит себе составить заведомо неправильное экономическое обоснование строительства объекта. А вот составить липовый расчет для получения премии – пожалуйста, и без капли сожаления. Подписывал тогда нахально, не глядя сотни ненужных бумаг, отчетов, справок, патентных формуляров, карт уровня, технических условий. Формализм, казенщина действуют на здорового человека разлагающе даже в
