мелочах. Сидит, например, вахтер, развалившись в кресле, в трех метрах от входа и требует у каждого входящего показать пропуск, в котором, естественно, ничего не видит. Два-три подобных случая – и человек готов не исполнять все остальное, что требуется по здравому смыслу.
Бюрократия, которая до этого преимущественно обитала в среде чиновничьего аппарата, в виде стандартизированного, а потому обязательного для исполнения шедевра вопиющей безграмотности была взвалена на плечи специалистов промышленности. Заставив работать по надуманным системам, она отучила их от нестандартного мышления и не полностью развратила разве только тех, кто успел пройти кое-какую школу до начала бумажной бури. И поскольку всё делалось под эгидой ЦК и Правительства просьбы, даже вопли с мест не имели никакого успеха целых 20 лет, пока не помер Брежнев. О боже! Сколько же в обществе демократического централизма стоил один указующий взмах руки, одно слово Великого кормчего? И никто не разорен, лишь казна не досчиталась миллиардов рублей.
«Творения» Госстандарта – это классический пример массовой идеализации среды, людей, их ума и глупости. Мы недалеки от такой идеализации ситуации и сегодня, хотя материал практически все тот же. Неумение работать видно невооруженным глазом в одинаковой мере на всех участках, начиная от сапожной мастерской, магазина, цеха, завода и кончая Думой. Слишком много ошибок мы допускали раньше, совершаем их и сейчас. Желали и продолжаем желать сделать всё сверхбыстро и в принудительном порядке. Процесс же созидания не терпит революционных преобразований. Как и прокатный стан, он должен строиться на основе всесторонне взвешенных проектов, с учетом реальных возможностей и способностей людей, а не надуманных абстракций. Разумное управление заключается не в конкретных указаниях (речь идет о больших системах), громких лозунгах и приказах, а только в очень легком подталкивании людей в нужном направлении движения к цели, формируемой запросами жизни, создании у людей той уверенности, что Л. Толстой называл силой духа.
Неужели так управлять народом много сложнее, чем делать это с помощью мало дающего, но завораживающе на некоторых действующего, слова «Революция»? Разве нельзя было спокойно сразу без резких перестроечных движений, без противопоставления кооперативов, без перетасовки министерств во всю использовать сложившийся хозяйственный механизм, о котором когда-то мечтал Ленин, назвав его государственным капитализмом, и продействовать в нужном направлении с учетом максимального использования сложившихся структур? Наивно задавал я себе подобные вопросы, опять забывая о собственной же оценке системы, от которой ждал подобного шага. К тому же, анализ упущений полезен в конструкторском деле, дабы не допустить подобных ошибок в будущем при аналогично возникшей ситуации. В истории так не бывает. Ошибки свершены, их не исправить, не учесть.
В 50 – 60 годы мы имели достаточно стабилизированные цены. Создаваемая более сложная техника длительное время продавалась по цене ей предшествующей, по крайней мере, до тех пор, пока она не выходила на уровень, явно не покрываемый естественным (и достаточно большим в те годы) приростом производительности труда. Дальше дело стало стопориться, но вместо устранения действительных причин происходившего и опоры на положительные элементы социалистической практики мы начали во всю насаждать чисто капиталистические принципы хозяйствования на почву для них абсолютно не пригодную.
В частности с легкой руки экономистов при полном отсутствии свободного товарного рынка перешли на расчетные цены в соответствии с весьма растяжимой в таких условиях потребительской характеристикой продукции и ее расчетной эффективностью. Это привело к тому, что (при стабильной зарплате) львиная доля средств, полученных от неоправданного завышения цены, шла на снижение производительности и непомерное увеличение управленческого аппарата по схеме: рост цен – дополнительная возможность по ухудшению качества производственного процесса и уменьшению количества производимой продукции в пределах поддержания при этом приемлемого уровня рентабельности.
Экономическая наука, призванная при социализме заниматься в первую очередь анализом производства, снижением его издержек и стоимости товара, фактически к 70-м годам стала решать абсолютно противоположную задачу, как товар продать дороже, как оправдать сложившиеся затраты.
Вместо активного рычага совершенствования производства она превратилась в пассивного регистратора событий, причем в рамках, ограниченных нормативной отчетностью перед руководством. Из отчетности же, подчиненной желаниям верхов, было невозможно извлечь информацию, пригодную для принятия обоснованных управляющих воздействий.
С введением так называемых договорных цен ситуация еще более усугубилась, начался лавинообразный рост цен при все ухудшающихся показателях народного хозяйства как раз в том, что было нужно по делу.
Интересно отметить, что рост цен на промышленную продукцию был связан не только с прямыми потерями в сфере производства из-за все ухудшающегося управления, но и проистекал по обстоятельствам как бы косвенного порядка, например, по причине необоснованных требований к повышению сервисных качеств изделий: внешнего вида, удобства обслуживания, охраны природы, техники безопасности и всего прочего в том же духе. Каков предел роста таких качеств, какими условиями они должны были ограничиваться?
Домашний сервис определяется возможностями нашего кошелька и здесь все просто: чем больше денег, тем больше мы можем доставить себе удобств и удовольствий сверх разумно необходимого для нормальной жизни. В производственной сфере социалистического государства – сложнее, поскольку сервис фактически оплачивался обезличенно из государственного кармана. Так вот, с некоторых пор деньги на него стали испрашиваться и тратиться не только по инициативе на местах, но и, главным образом, под принудительным даже воздействием самого государства в виде различных нормативных документов, стандартов, законов, издание которых в этом плане никак не взвешивалось и не оценивалось, хотя было очевидно, что расходы по данной статье могли ежегодно увеличиваться, ну, как крайний случай, не более роста производительности труда. В противном случае самоедство, которое мы и получили в годы «великого» творчества Госстандарта и подведомственных ему институтов. Творили ничего не считая, не задавая себе самых элементарных вопросов и даже в этом частном вопросе готовили могилу социализму. Не думаю, что сознательно.
Работа в области автоматизации управления производством – другой частный пример аналогичной несостоятельности в те же годы. Прежде всего, она проявилась в неумении определить четкие границы в распределении обязанностей и ответственности между заказчиком и разработчиком – исполнителем систем автоматизации. Плохое знание первыми средств, а вторыми процессов, которые они собирались автоматизировать, привело к тому, что, в условиях безответственности, задания по автоматизации в большинстве случаев стали сводиться к самой обшей постановке задач, абсолютно недостаточной для ответственного их исполнения. Во-вторых, это неправильный выбор объектов автоматизации: объектов с неустановившимися связями, с большим количеством возмущений, нестабильностью процессов, с непрограммируемым вмешательством в них субъектов управления. В-третьих, это несоответствие политизированных желаний нашим возможностям, что определилось своеобразной модой на автоматизацию, нежеланием руководителя, особенно, крупного ранга, прослыть ретроградом, противником пропагандируемого сверху передового направления. Как следствие,
