Припомните, к тому времени распад страны уже считался свершившимся фактом. Будто стеклорезом прошлись реформы по границам субъектов федерации. Оставалось только слегка ударить по этим надрезам и пространство рассыплется на куски.
Зелимхан Яндарбиев тогда по всем мировым каналам новостей вещал о конце России. И это было правдой. Сытые, свежие боевики в новеньком обмундировании весело маршировали перед красавцем Дудаевым на главной площади Грозного, чувствуя себя в суверенной Ичкерии миссионерами исламского мира.
По ним, по ним стреляли танки с Краснопресненской набережной в октябре. И те же танкисты, что крутили в стальных башнях ручки наводки орудий на "Белый дом", через два месяца въезжали в Грозный. Потому нам тогда их и не жалко было— плененных, униженных Дудаевым. Столь ненавистным был Ельцин — расстрельщик, что в чеченцах мы видели едва ли не братьев по борьбе. Это потом, когда они стали убивать наших солдат не как ельцинских слуг, а как русских людей по соображениям джихада, в нашем сознании произошли перемены.
Пальба по "Белому дому" вызвала радость у чеченцев и ужас, отвращение других народов от центра — вот каким оказался краеугольный камень "построения новой многонациональной России".
После расстрела парламента чеченским, антироссийским духом прониклись не только татары и башкиры, но якуты, карелы, коми. Со скрытой симпатией они наблюдали за войной в Чечне на стороне боевиков. Многие народы рекрутировали своих молодых людей в Чечню. Недаром главным подрывником московских домов стал татарин Сайтаков.
Тупая, бездарная пальба Ельцина по Белому дому похоронила остатки уважения национальных окраин к русским правителям как таковым. Тогда проявилось самое жестокое начало московской власти, сравнимое разве что с массовыми депортациями. Как будто и не бывало традиции мирного сосуществования и дружбы народов. Самые тонкие, культурные связи между нациями презрелись Ельциным по причине махрового невежества.
Триумф образованщины в государственной власти — вот что такое был расстрел парламента 4 октября.
30 сентября 2003 0
40(514)
Date: 01-10-2003
Author: Свидетельство Н. МИСИНА, инженера
ПЛЕННЫХ НЕ БРАЛИ
Когда на Дом Советов пошли танки, нас, больше сотни безоружных, укрыли в подвале. Потом пришли военные, не омоновцы, вывели нас, осмотрели, положили ничком в вестибюле 20-го подъезда. Раненых мы вынесли на носилках. Лежа ничком, я краем глаза видел, как носилки уплывают в комнату дежурных охраны (вход в нее рядом с КПП и входом в вестибюль).
Военные бешено палили в потолок. Среди нас были священники. Они встали во весь рост, закрестились, закричали: "Не стреляйте, не стреляйте!" Перестали.
В тишине я услышал голос врача: "Тяжелораненным нужна кровь". И показал рукой на стеклянные двери комнаты дежурных. И тут же — выстрелы, частые, глухие и, как мне показалось, шли они из-за этих дверей. Я пополз к комнате дежурных. Надеялся на Бога да полутьму. На полпути получил удар в лицо сапогом: "Куда, тварь? — Да кровь, кровь сдавать". Уже в двух метрах от дверей, так и не встав на четвереньки — боялся пальбы, — почувствовал, что ствол уперся мне в шею. "В туалет, невмоготу, пустите". — "Ладно, иди". И, отодвинув меня плечом, военный сам туда прошел.
За дверью — коридор, в нем двери. Нашел туалет. Там аккуратно, штабелем, лежат трупы в "гражданке". Пригляделся: сверху те, кого мы вынесли из подвала. Крови — по щиколотку. Я вышел в коридор. На том его конце, в темноте, стоят какие-то, видны огоньки сигарет. Спасло меня то, что Бог надоумил встать на четвереньки и ползти по коридору, по липкому. Потому что мне вслед стали стрелять. Я услышал: "Ну что, посмотрел?" Свеча у них потухла, и я, изрезав руки об осколки стеклянных дверей, выполз в вестибюль и лег. Вжался в пол. Военные меня не искали. Через час трупы стали выносить...
30 сентября 2003 0
40(514)
Date: 01-10-2003
Author: Свидетельство Л.ЯЦОЛЫ, безработной
БТР-ОБОРОТЕНЬ
Мне потом сказали, что когда эти, безоружные, автобусы захватили и поехали на них в "Останкино", бэтээры их обгоняли. Те им орут: "Ура, мэрия наша!" А солдатики на бэтээрах этих загадочно так им улыбались, даже ласково... Сама-то за дочерью пришла: боялась, что и ее туда понесло. Начала пальбы не видала.
Когда пришла, часть людей уже лежала в роще напротив главной их останкинской дирекции, на той же стороне, где радиоцентр и сама башня. Лежали на палой листве, под перекрестным огнем. Я всю эту рощу проползла. "Нина, — кричу, — Нина!" Нет нигде.
Замечу, тогда люди еще могли уйти. Кто от любопытства, кто, как я, за родных трясся. А кто-то, может, уже тогда боялся выйти из укрытия. Кто за деревом ховается, кто так себе в листьях лежит, смотрит в небо на трассы эти.
Я перебежала на другую сторону улицы Королева. Ну там и вовсе все простреливается. И здесь Нинки нет. И вот тут этот бэтээр увидала. Стоит, прожектором шарит. Где? Да у концертного зала, у самого пруда.
А он постоял-постоял, да и пошел. Было начало одиннадцатого. Так и двинул по улице Королева. Ехал — будто оси проминал: в сторону от пальбы, к башне. Там кто-то в него и швырнул бутылку. Зажигательную, что ли? А он развернулся обратно и, как доехал до начала изгороди останкинской дирекции, открыл огонь. И, как я сразу поняла, не столько по радиоцентру, сколько по роще, где люди лежали. Я уж и сама там была. А никто поначалу и не понял: все увлеклись в небо глазеть. А потом дошло.
Троих — я сама видела — сразу убило. Они как сидели на опушке, так там и легли. Одна женщина из них, в красной куртке, все же немного отползла в рощу. Потом замерла. Я это запомнила потому, что отступать глубже в лес не приходилось: там ведь из дирекции как раз прицельно доставало, а бэтээр давай своей очередью народ по роще гонять. Все бегали туда-сюда и женщину ту топтали, спотыкались об нее. А он только поспевает пулеметное дуло поворачивать: к радиоцентру ходу нет — там свой ужас, а бэтээр играется — назад не дает пройти. Мне потом сказали, что очень кричали мы громко. А мы сами уж и не слышали. Слышали только, как пули в землю входят, так — хрумм, хрумм!
Сколько мы так бегали? Да минут десять. Потом дошло: уж лучше лечь и лежать, будь что будет. Легли, лежим. Вот рядом парень за деревом сгорбился. Бэтээр прошел, а парень уже лежит... Раненые стонут, на голову листья сыплются, ветки, гильзы стреляные.
Потом кто-то его "отвлек": то ли что набросить ему пытался на эти его трубы, через которые он глядит, то ли опять бутылку бросил. Троих он прямо на Королева сразу положил. А мы убежали. Метров пять в одном месте, где густо людей положили, земля аж от крови хлюпала. Пока бежала — видела, как за мужиком впереди меня по асфальту очередь змеилась. Но нет, оторвался.
У метро "Петровско-Разумовская" в темноте мне дуло в грудь уперли эти, в касках, всю обыскали. В метро все на меня глядят круглыми глазами. Что такое? Пришла домой, а там дочь, Нина моя. А у меня и сапоги, и пальто, и руки в крови. Нинка — в обморок...
Сколько погибло? Да человек двадцать — это только в первый момент, никак не меньше.
30 сентября 2003 0
40(514)
Date: 01-10-2003
Author: Неизвестный автор
ИЗ ПОДПОЛЬЯ
Я был с Руцким до последней минуты, в кабинете приемной. Нас уводили вместе. Появился полковник "Альфы", спокойный, обходительный. "Ребята, давайте без глупостей. Кладите аккуратно оружие, стволы отдельно, патроны отдельно. Если выстрел раздастся, все разнесем в клочья". Охрана стала сдавать автоматы. Один кинул автомат на пол, за что-то он зацепился, и выстрел раздался. Полковник только чуть вздрогнул, повел плечом. Видит, что непроизвольный выстрел. Ничего не сказал.
Я заверяю, что охрана Руцкого вообще не стреляла. У Руцкого автомат был чистенький, внутри ствол белый. Он всем приказывал: "Не стрелять! Только не стрелять!" Два охранника Хасбулатова, чеченцы, говорят: "Будем отбиваться до последнего!". Их уговорили: "Куда до последнего? Танки лупят!"
Хасбулатов во время штурма перешел в кабинет Руцкого. Оттуда их и вывели. Жену Руцкого эвакуировали еще в воскресенье в безопасное место.
Всех нас повели вместе, группой, на выход. Никаких наручников. "Альфа" обращалась корректно. Полковник сказал: "Я вам в доме обеспечиваю безопасность. А уж снаружи — извините!" Когда вышли, увидел, как подвели Макашова. Всех погрузили в автобус. Я и охрана, мы тоже хотели сесть. Нам сказали: "Стоп! Ждите другой автобус!". Мы остались перед домом, и я помню, как на верхних этажах уже начинался пожар.
