Так же, как у нас, здесь через каждые пять миль попадается деревня, через каждые пятьдесят миль — городок; в любой деревне одна или несколько церквей, чаще несколько, потому что жители исповедуют разные религии. А если церковь одна, ею пользуются по очереди служители разных культов. Здесь есть картофельные поля, пастбища с коровами, леса, холмы, словом, пейзаж вполне напоминает, скажем, местность где-нибудь в долине реки Крез, с той только разницей, что на протяжении сотен миль он ничуть не меняется.
Но тут я вдруг вспоминаю, как два месяца тому назад летел на самолете над Канадой и штатом Мэн, и мне начинает казаться, что я сплю и вижу сон. И впрямь, насколько по-другому выглядело все это сверху! До самого горизонта сплошь леса, ни шоссе, ни проселков — и озера, сотни озер, разбросанных среди гор и холмов.
И только несколько полос распаханной земли, несколько крыш, несколько белых домиков, рассеянных вдоль двух или трех светлых ниточек, какими сверху кажутся шоссейные дороги, такие же, как эта, по которой я теперь еду.
Сверху все выглядело как у Фенимора Купера: казалось, там бродят и Кожаный чулок, и Длинный карабин, и Последний из могикан… Нам пришлось объехать мертвую рысь, которую сбила какая-то машина. А вчера, когда мы остановились менее чем в миле от деревни, недалеко от нас бегал скунс.
Если мы углубимся на три-четыре мили в сторону от этого мирного шоссе, окажемся в непроходимом лесу, где живут медведи, лоси и олени карибу.
Сюда, между прочим, приезжают время от времени охотники и рыболовы из больших городов, пресловутые миллиардеры, чьи имена у всех на языке; здесь они занимаются спортом; на берегах озер или рек у них охотничьи лагеря, хижины, сложенные из бревен. Как правило, они добираются сюда самолетом — кто личным, кто взятым напрокат самолетом-такси.
Вблизи каждого городка, каждого мало-мальски значительного населенного пункта существует аэродром. Мой сын одолел меня просьбами посмотреть на землю с высоты, и мы остановились около одного из этих аэродромчиков, где выстроилось несколько маленьких желтых самолетов. Там была очередь, состоявшая из мальчиков от тринадцати до шестнадцати лет, в комбинезонах или поношенных костюмчиках, обутых кто в сандалеты, кто в стоптанные башмаки. В большинстве это батраки или дети фермеров. Я приготовился к долгому ожиданию, но ничуть не бывало: этим паренькам хотелось не покататься и не полюбоваться видами. Они пришли, чтобы поучиться водить самолет. Я видел, как мальчуган никак не старше двенадцати лет, огненно-рыжий, вихрастый, весь в веснушках, преспокойно уселся за рычаги управления.
Пятнадцатиминутная прогулка стоит два доллара. Снова вижу море, прихотливую линию берега, сотни островков, бесконечные леса, в которые тут и там вкраплены небесно-голубые пятна озер.
Фермы и пастбища, которым не видать было конца, оказались всего лишь узенькой полоской плесени по краям безграничного, не тронутого цивилизацией пространства.
И снова едем; надпись на указателе гласит, что налево индейская резервация. После мыльного романа передают джазовую музыку, ее сменяет другой мыльный роман.
Деревня. Деревянные дома, такие же, как всюду, с той только разницей, что во всем заметен упадок: вместо стекол многие окна забиты рубероидом, участки вокруг домов обработаны плохо и не везде.
Это резервация. Индейцы настолько смешались с белым населением, что отличить их бывает нелегко. Но встречается и довольно чистый тип. Множество детей. Жители одеты так же, как все небогатые американцы; почти у каждого дома старенький «форд».
Церковь, здание муниципалитета. В сущности, такая же деревня, как другие, разве что погрязней. Там и сям лавчонки, торгующие сувенирами, главным образом корзинками, сплетенными руками легендарных краснокожих.
Мой сын разочарован. Во Флориде он увидит других индейцев, которые ради туристов наряжаются в яркие национальные костюмы и втыкают в волосы перья. Флоридские индейцы живут, как и раньше, в вигвамах, но порыскайте поблизости и наткнетесь на старый автомобиль, без которого им не обойтись.
Дорога. Через каждые сто метров огромные щиты: «Посетите пустыню Мэн! Самый грандиозный аттракцион в мире!» Они повторяются на протяжении сотни миль. На большинстве встречных машин красуется желтенький вымпел с надписью: «Пустыня Мэн».
Мы еще не утратили веры в Деда Мороза. Едем туда. Оказывается, что пустыни Мэн нет в природе. Есть просто-напросто клочок земли, покрытый песком, нечто вроде дюны вдали от моря, и там устроено подобие ярмарочного аттракциона: несколько картонных верблюдов да фанерные пальмы. При входе необходимо купить сувенир. Потом заплатить по таксе, после чего к вашей машине прикрепят рекламный вымпел с надписью, который большинство автомобилистов гордо выставляют напоказ.
Отсюда рукой подать до настоящего леса, не изменившегося со времен открытия Америки: там сохранились в первозданном виде и растительность, и животный мир. Но людям это не интересно, зато нелепый ярмарочный балаган притягивает ежедневно сотни автомобилистов.
А между тем потомки гуронов и ирокезов уныло блуждают по своей деревне, напоминающей нищий пригород, и нерешительно протягивают туристам корзиночки да игрушечные пироги.
Маленькая тайна, связанная с пивом, и русские горы на берегу
Что ни говори, испытываешь некоторое потрясение, когда вдали от городов, в чистом поле, у дороги внезапно видишь французский ресторан. И не просто французский ресторан, а такой, где готовят блюда южной кухни. Сам хозяин из акадийцев, то есть из французских канадцев, которые распространились по всем Соединенным Штатам, от штата Мэн до Юга, но сохранили верность своему языку, несмотря на то что их окружают одни англосаксы. Хозяйка родом из самого Прованса, из Бо, и ее акцент так и отдает прованским маслом.
Признаюсь вам, первые мои слова были:
— Ну, наконец-то мы разопьем бутылку настоящего вина!
— К сожалению, нет! Три недели назад я подал бы вам вино, но недавно деревня проголосовала за сухой закон.
Тут я получил объяснение загадки, мучившей меня с самого отъезда. В жару иногда хочется пить. Проезжаем через какую-нибудь деревню, где в ресторане выставлены все виды пива и спиртного, какие только можно себе вообразить, в том числе и коньяк, и шампанское, но время еще слишком раннее.
— Выпьем в следующей деревне.
А в следующей деревне, где мы просим бокал пива, на нас смотрят так, словно мы богохульствуем или публично показываем зад.
— Пива? Нет, сэр. Этого мы не держим!
Пятью милями дальше, чуть выедешь за пределы округа, в продаже есть пиво, но нет крепких напитков. Потом снова «сухие» края. Здесь семь дней в неделю можно пить все, что пожелаешь, там не пьют по воскресеньям. В другом месте по воскресеньям пьют с полудня, а по соседству утолять жажду разрешается только начиная с трех часов.
Все разъяснилось очень просто. Каждый округ принимает голосованием такие законы, какие ему нравятся, в том числе и касательно выпивки. Короче, каждый муниципалитет в каждом штате устанавливает свои собственные правила.
В этом мне видится известное величие. Возьмем деревню — от полусотни до сотни ферм, от полусотни до сотни семей, которые поселились здесь в незапамятные времена и распахали землю. Разумеется, эти люди принадлежат к великой американской нации. Но с другой стороны, они остаются свободными людьми. Они образуют самодостаточное сообщество и желают жить в нем по собственному вкусу.
Например, обитатели какой-нибудь деревушки в штате Мэн отнюдь не жаждут, чтобы их осаждали туристы, оглушал шум и гам в кабачках, беспокоили пьяные драки. Они люди мирные. Они у себя дома. Они ходят друг к другу в гости, и, если им захочется пропустить стаканчик в кругу семьи, они так и сделают.
А если соседняя деревня, расположенная на берегу моря или реки, заинтересована в привлечении иностранцев, поскольку это выгодно для торговли, — вольному воля!
Я досадовал на это и продолжаю досадовать. В Канаде я уже сталкивался с такой автономией округов и деревень, которая подчас оборачивается для проезжего человека непрестанной мучительной жаждой.
Все же признаюсь, что снимаю шляпу перед этими людьми, которые упорно хотят жить у себя дома так, как им хочется, и умеют этого добиться.
Между тем климат меняется. Дорога становится шире, посередине ее тянется красивая белая полоса. Теперь мы будем ехать вдоль моря по курортным местам и еще до наступления вечера приобретем новый опыт в вопросе «сухого» и «мокрого» закона.
Сперва о «сухом». Вообразите себе изумительный пляж с тонким песком, не хуже, чем в Ле-Сабль-д'Олоне, и раз в десять больше. Но вокруг не видать отелей, кафе и вилл «Мечта» — вместо всего этого до самой воды тянутся лужайки, обсаженные деревьями. Дома похожи на самые прелестные постройки Довиля, но расположены без всякой скученности.
