И еще: у этого развлекательного французского сюжета есть другие жертвы, кроме Доминика Бодиса. О них никто не пишет, никто не вспоминает. Я имею в виду родственников тех юных женщин, которых зверски убил Живоглот. Можно себе представить, что пережили и переживают эти люди. Не верю, что они простили французскому правосудию, что палача их детей не казнили. Вина Живоглота доказана, он сам все подробно расписал, нет места судебной ошибке. Ладно, согласимся, смертная казнь негуманна, но в ней есть хоть одна справедливость: об убийце забывают. А тут вдруг Живоглот опять всплывает на поверхность, мелькает по телевидению, красуется на журнальных обложках. Вторая жизнь, да еще какая громкая слава! О его преступлениях уже не упоминают, он выступает в качестве важного свидетеля. Того гляди, он войдет в историю Франции как доблестный борец с аморалкой и чиновничьей коррупцией.
Школьное образование во Франции не то чтобы плохое, но оно обесценилось. Раньше ученик, кончивший лицей и получивший степень бакалавра, сразу становился кое-кем, то есть перед ним открывались определенные перспективы. После того, как в течение нескольких десятилетий Франция стремилась перевыполнить план по «баку» (так французы называют степень бакалавра, то есть российский аттестат зрелости), а лицеи развернули настоящее социалистическое соревнование, как в СССР, — у кого больший процент успешно сдавших экзамены, то теперь «бак» не дает ничего. Точнее, он лишь доказывает, что обладатель его — не полный идиот. Университетский диплом, особенно гуманитарный, за редчайшим исключением, тоже пустая бумажка, которая никак не гарантирует, что дипломник найдет работу. Настоящий диплом и настоящую гарантию на будущее дают лишь три высшие школы (я бы их назвал «академиями»), но туда с улицы не попадают. И потом, три нормальных учебных заведения на всю страну — не так уж густо.
Все понимают, что французская система среднего и высшего образования в кризисе. Все, и в первую очередь, учителя, требуют срочных реформ. Однако, как только правительство — причем, любое правительство, правое или левое — робко пытается приступить к реформам, как начинается мощное сопротивление школьных и университетских профсоюзов.
Не знаю, известно ли читателям о массовых манифестациях во Франции. Впрочем, наверно, никого уже в мире этим не удивишь. Сами французы день без забастовок или демонстраций, которые начисто блокируют движение городского транспорта, считают потерянным днем, в стране привыкли, что во время демонстраций происходят разные мелкие безобразия: ну, забросают полицию камнями, вывалят перед входом в префектуру гору капусты или картошки, подожгут грузовики с иностранными номерами, везущими импортное мясо, выльют в канаву итальянское вино, подавят тракторами ящики с испанскими персиками — француз лишь пожмет плечами. Но недавно вся Франция застыла в шоке перед телевизионной картинкой. И было от чего: ну, представьте себе, вы смотрите репортаж, как забастовщики-учителя, сгрудившись плотной толпой у школьных ворот, осыпают ударами полицию… Минуточку, перебьют меня, что ж тут особенного, драки с полицией во Франции — национальный спорт!? Продолжаю:…а полиция, образуя живой коридор, ограждает от яростных атак учителей… Кого? Министров? Капиталистов? Угнетателей рабочего класса? Нет, маленьких школьников, которые идут в школу сдавать экзамены!
Более абсурдной сцены трудно придумать.
Коротко, из-за чего весь сыр-бор разгорелся. В этот раз правительство, явно по недомыслию, решило проводить две реформы одновременно: пенсионную и учебно-образовательную. Обе реформы непопулярные, однако правительство полагалось на здравый смысл французов, ибо даже ежу понятно, что в нынешнем виде французская пенсионная система рухнет, то есть наши дети, уж не говоря о внуках, останутся без пенсии. И одна из необходимых мер для спасения пенсионного фонда — уравнять всех в правах. Кажется, что может быть проще в стране, которая гордится своими республиканскими традициями равенства и братства? Тем более, что Францию, наряду со многими ее европейскими соседями, можно по праву назвать страной победившего социализма.
Правда, благами социализма во Франции пользуются только определенные категории трудящихся, в основном, государственные служащие. Когда-то, путем классовых битв, они добились определенных привилегий, и расставаться с ними, то есть употребляя формулу Орвелла, перестать быть равнее других, они категорически не желают. Например, когда-то работа на железнодорожном транспорте была действительно очень тяжелой: машинист, кочегар, жаркая топка паровоза… И железнодорожники добились, что для них пенсия — в 55 лет. С тех пор много воды утекло. Нынче, при современной технике, водить электровоз гораздо проще, чем водить автомобиль по центру Парижа. Однако железнодорожники, включая кассиров и складских рабочих, усиленно бдят, и на каждое поползновение на их привилегии отвечают всеобщей забастовкой, парализующей страну.
Преподаватели государственных школ или университетов — тоже особая каста. Справедливости ради надо отметить, что пробиться туда довольно сложно. Существует конкурс и система отборочных экзаменов. Мой зять преподавал философию в частных школах. В течение дня он метался по разным концам большого Парижа, как серый волк, которого ноги кормят. Ведь сколько у него уроков, столько и заработаешь. Наконец он прошел конкурс и был зачислен в Управление государственных школ, то есть получил статус госслужащего. Теперь он преподает в лицеях, которые ближе к нему по месту жительства, работает в два раза меньше, чем в частной школе, а получает в два раза больше. К тому же никакая безработица ему не грозит, а в 57 с половиной лет светила полная пенсия. Вот этой привилегии — полной пенсии в 57 с половиной лет — правительство и задумало лишить учителей госсектора, дескать, пусть они проявят сознательность и будут получать пенсию, как и все остальные французы, после сорока лет рабочего стажа. Там много еще технических деталей, перечислять которые скучно, но для читателей, которые вдруг не поняли суть проблемы, спешу пояснить: речь идет не о том, что учитель, не набравший сорокалетнего стажа, вообще не сможет получать пенсии, а о том, что он не будет получать полную пенсию. То есть причина недовольства учителей, как, впрочем, и всех других острых социальных конфликтов Франции, — в потере нескольких сотен франков.
Ну, учителя и ответили, да так, что видавшие виды французы ахнули. Об одной сцене я уже рассказывал. Были и другие. Должен предупредить, что во Франции изначально должность министра просвещения считается должностью «козла отпущения». Стоит министру чуть высунуться с какой-нибудь инициативой, как учительские профсоюзы ему отрывают голову. Памятуя об этом, хитрый премьер-министр Раффарен назначил министром просвещения не профессионального политика, а университетского профессора, популярного во Франции философа, Люка Ферри. Однако фокус не прошел. Как только Люк Ферри заговорил о реформах, он моментально из социально-близкого превратился в классового врага. Более того, бастующие учителя проявили прямо-таки русскую удаль: скупили в магазинах новую книгу Люка Ферри и начали на демонстрациях и перед телекамерами втаптывать книги ногами в грязь.
Обычно учителя выводили на демонстрации своих учеников и их родителей, кто же захочет ссориться с учителем и нарваться на плохую отметку? Но в этот раз вышла промашка. Дело в том, что забастовка учителей грозит сорвать «бак», то есть насильно оставить на второй год целый выпуск лицеистов, десятки тысяч ни в чем не повинных учеников. Родительские комитеты, обычно сочувствующие учителям, забили тревогу.
Кажется, впервые в истории Франции прошло несколько демонстраций школьников, хоть и немногочисленных, но против забастовки учителей. А один паренек даже меня удивил, не испугался, выступил по телевидению и очень вежливо (признаюсь, мне бы не хватило воспитания, я бы крыл матом) вразумлял учителей. Дескать — чему вы нас учите? Вы должны нам показывать пример бескорыстия, прививать любовь к работе, а на самом деле стремитесь работать меньше, а получать больше! И потом, учителя, бросающие книги на мостовую…
Тут у него слов не хватило. Да и вообще, какие тут, к черту, слова! Я же, со своей стороны, хочу заметить, что в принципе, французские учителя — не звери, и далеко не все бастуют. Мой зять, например, приходит в лицей, даже когда там никого нет. А вдруг его ждет хоть один ученик, нельзя же подводить человека… И бесспорно, во французской школе — серьезные проблемы.
Политкорректность, всеобщее обязательное обучение привели к тому, что школа превратилась в отстойник для всякого рода хулиганов, которые сами не хотят учиться и мешают учиться другим. Кстати, в Америке давно столкнулись с этими проблемами, и недаром все, кто могут, отдают своих детей в частные школы. Однако гордым французам американский опыт — не указ, они хотят сами разбить себе в кровь носы. И разбивают. Дошло до того, что в школах ученики бьют учителей! Но главное, повторяю: французские учителя привыкли быть привилегированной частью общества. На обучение во Франции уходит большая часть госбюджета. Социалистические правительства откровенно делали ставку на учителей, как на свою социальную базу. Требования учителей (подчеркиваю: требования госсектора, на частные школы социалистам было наплевать) удовлетворялись в первую очередь.
