Для Берлускони диалог с новым премьер-министром был чем-то вроде системы политического жизнеобеспечения. Благодаря этому взаимодействию он снова ощущал свою значимость – ведь он много месяцев чувствовал лишь тяжесть обвинительного приговора, который выбрасывал его на обочину политической жизни, в какое-то постыдное чистилище. Берлускони ощущал, что Ренци реабилитировал его. К тому же Ренци пытался протолкнуть некоторые из тех самых реформ, затрагивавших рынок труда и экономику, которые сам Берлускони безуспешно продвигал последние двадцать лет.
Ренци счел благоразумным сохранить Берлускони жизнь в политике, предложив ему участвовать в разработке конституционных реформ на двухпартийной основе. Однако, сместившись в центр, Ренци затеял политический маскарад наподобие американского, только на итальянский манер. Он стал рядиться в украденные у Берлускони политические одежды – совсем как Билл Клинтон, который в свое время украл политику у умеренных республиканцев. Но, что было еще хуже (с точки зрения Берлускони), Ренци оказался таким же талантливым и телегеничным деятелем, каким в былые годы был сам маэстро. Ренци вовсю использовал новые средства коммуникации, вроде блогов Facebook и Twitter, для распространения сообщений, не стесняясь при необходимости заимствовать кое-какие приемы и лозунги из репертуара самого Берлускони. Умеренная экономическая политика Ренци, благоприятствовавшая бизнесу, привлекала сторонников Берлускони, отчего часть традиционного электората Берлускони просто отпала. Весной 2014 года на выборах в Европарламент партия Берлускони – пока он сам отбывал общественные работы – потерпела поражение. За него отдали голоса всего 16,8 % избирателей – исторический минимум. Ренци же удалось удержать голоса левых и одновременно переманить к себе немалую долю прежнего электората Берлускони.
Берлускони, хотя и не желал раздувать проблему, беспомощно наблюдал, как от него один за другим уходят важнейшие члены партии. Он подвергался яростным нападкам однопартийцев за то, что позволил втянуть себя в альянс с Ренци. Даже ближний круг Берлускони с мучительной ясностью понимал, что его двухпартийная поддержка Ренци сбила с толку избирателей, голосовавших за “Вперед, Италия!”, и в итоге их голоса были потеряны. Накануне очередного раунда выборов весной 2015 года – гонки за губернаторские места в главных областях – доля избирателей, голосовавших за партию Берлускони, упала примерно до 10 %.
“Дело совсем не в наших внутрипартийных распрях, – сказала в тот вечер на вилле Сан-Мартино советница Берлускони. – Главная проблема – это Ренци. Он очень нравится умеренному ядру нашего исконного электората, а потому крадет голоса наших сторонников”.
В половине восьмого Берлускони сел ужинать. За столом справа от него сидели Росси и Паскале, напротив – Дебора Бергамини. Сегодня Берлускони уже жаловался на то, что новый премьер, по сути, предает его, хотя поначалу так обнадеживал. Сейчас он снова заговорил об этом, только еще более жалобным тоном.
“Вначале Ренци казался мне таким симпатягой. Но он оказался совсем не симпатягой. Он просто рвался к власти, а теперь держится за нее”.
Сильвио Берлускони явно уязвлен до глубины души.
Паскале принесли ее всегдашнюю большую миску с зеленым салатом. Сегодня вечером она позволяет себе бокал красного. Берлускони недовольно глядит на свою тарелку с бульоном и жалуется на суровую диету. Теперь, когда срок отбывания наказания подходит к концу, он планирует появиться на публике, а потому хочет привести себя в форму. В каком-то смысле диета Берлускони меняется так же резко, как и его настроение. Он способен довольно быстро сбросить пару-тройку лишних килограммов, но потом заново набирает их, если вдруг не выдерживает и набрасывается на калорийную еду.
Сейчас Берлускони просто отодвигает тарелку с постылым супом и пускается в импровизированные рассуждения о том, как его новый заклятый враг Ренци губит Италию.
“Ситуация в Италии ухудшается с каждым днем, потому что Ренци узурпирует власть. Когда он покончит со всеми этими реформами, он получит контроль над сенатом. Он будет командовать своей партией. По сути, у него в руках окажется вся страна целиком. Единственная надежда…”
Берлускони делает небольшую паузу, все-таки пробует суп, а потом продолжает развивать мысль.
“Единственная надежда – на то, что, может быть, мне еще как-то удастся вернуться в игру. Вы только подумайте: я ведь давно стал невидимкой для итальянцев! На телевидении меня не было, я практически на год совсем пропал из виду”.
Берлускони снова делает передышку. Члены так называемого “Магического круга” внимательно слушают.
“Я смогу вернуться на сцену только тогда, когда всем станет абсолютно ясно, что я невиновен. Я был невиновен – а меня все равно осудили. Меня вышвырнули из сената. Меня лишили права баллотироваться. Меня выгнали с политической сцены. Меня, можно сказать, ограбили: заставили выплатить семьсот миллионов долларов Карло де Бенедетти. Думали меня обанкротить – но не получилось. Я нашел нужную сумму и выплатил ее де Бенедетти, мне даже к банкам не пришлось обращаться”.
Берлускони прерывается, съедает ложку супа и отпивает немного минеральной воды. В те дни, когда Берлускони сидит на диете, вина ему не полагается.
“И что же все это значит? – продолжает Берлускони. – Это значит, что невозможно провернуть такую операцию, какую мы провернули в девяносто четвертом, когда сплотили все мыслимые силы правоцентристов. Сейчас в Италии нужно создать Республиканскую партию – в точности такую, какая существует в Соединенных Штатах. Это такой большой контейнер, большая палатка для всех умеренных и консервативных сил, которые не вмещаются в партию «Вперед, Италия!»”.
Берлускони совсем позабыл про суп – он говорит уже безостановочно и все более страстно. Ближний круг внимательно слушает его.
“Для нас единственный способ пробиться вперед – это трансформировать «Вперед, Италия!» в Республиканскую партию, воспользовавшись американским примером – примером величайшей в мире демократии. Демократы у нас в Италии уже есть – это Ренци и его партия. Теперь нам осталось обзавестись республиканцами. Чтобы побороть демократов в Италии, нам нужна Республиканская партия”.
Росси согласно кивает. Она и Франческа вступают в разговор. Они побуждают Берлускони проявить силу и упорство, не сдаваться и идти вперед, несмотря ни на какие трудности. Он улыбается, но не без горечи.
Берлускони уверенно отвечает на вопрос о том, что же именно он собирается делать. Он действительно хочет вернуться в политику почти в 80 лет – или, может быть, благоразумнее махнуть на это дело рукой и просто наслаждаться жизнью? Как-никак, он всегда жаловался на то, что слишком много работает и ему даже некогда бывать на своих роскошных виллах в Антигуа, или на Бермудах, или на Сардинии. Берлускони аккуратно откладывает ложку и вперяется в собеседника пронзительным взглядом.
“Собственно, об этом я и говорил сегодня днем, когда мы обедали в этой самой комнате, в этой самой компании”, – говорит он серьезным тоном и жестом показывает на сидящих за столом членов “Магического круга”.
“Я говорил о будущем. Меня очень расстраивает, что при нынешнем состоянии дел, по-видимому, невозможно создать эффективный правоцентристский блок для противостояния Ренци. Этой цели можно добиться, только если я вернусь, если я воскресну. Я должен предстать невиновным человеком, который возвысит голос и обратится к молчаливому большинству итальянцев. Речь идет о половине населения – это люди, которым так осточертела политика, что они вообще не ходят больше на выборы”.
“Чтобы все это стало возможным, мне необходимо получить оправдание от Европейского суда по правам человека, – продолжает Берлускони. – Там могут на европейском уровне оспорить решение итальянского Верховного суда. В моей апелляции содержится шестнадцать отдельных пунктов, так что Европейскому суду достаточно вынести оправдательный вердикт хотя бы по одному из них – и тогда я снова смогу заниматься политикой и баллотироваться на выборах”.
Он терпеливо объясняет механизм, согласно которому постановление ЕСПЧ в обязательном порядке повлечет за собой постановление уже итальянского суда, после чего он снова обретет право выставлять свою кандидатуру на выборные должности. Берлускони явно возлагает очень большие надежды на эту апелляцию, она – его последний шанс на возрождение к политической жизни.
“Я совсем не хочу сдаваться”, – говорит Берлускони, уже устав бороться с голодом, и воровато тянется к кусочку хлеба.
К концу ужина становится ясно, что Берлускони задает себе важные вопросы. Он перебирает все возможные варианты и в уме, и в беседах со своим ближним кругом. Иногда он кипятится, иногда веселится и увлекается. Но бывает, что на него накатывает тоска.
