известно, кого можно увидеть в "Яме", а кого — в "Гульбарии". Уважающий себя человек доподлинно занал чем отличается пиво в заведении "Что делать" на улице Чернышевского от пива в "Тайване", что у высокой стены китайского посольства.
Это пиво, впрочем, я ненавидел, вместе с его двадцатью серебренниками одной монетой. Я готов был верить, что на четверть оно состоит из стирального порошка "Лотос" — вкуса это бы не ухудшило. Но дорог было всего две — на кухню или в пивняк.
Но зазвенел тонко горбачёвский указ, времена и привычки ухнули вниз оборвавшимся лифтом.
Появились настоящие кафе — не профессиональные и студенческие буфеты, а вполне ничего себе заведения, с правильными запахами, правильной мебелью и правильными посетителями. В них можно было, как в вечных западных романах о вечном празднике, корябать что-то в блокноте, сидя за столиком.
Приятель подсаживался к тебе, потом исчезал. От него оставалась чашка и подружка — обе немытые. Поздняя любовь всегда самая сильная — и я полюбил это сидение — не дома и не в гостях, работа в промежутке, жизнь, будто чтение книг в электричке. Ни там, ни сям.
Но был разговор, чужие и свои мысли, а так же использованные — по делу и бестолку — блокноты.
Сообщество Живых Журналов очень похоже на кафе. И даже ссоры в нём происходят так же.
Но про то, как я себе это представляю, я расскажу потом.
29 сентября 2002
История про Живой Журнал #4
Жизнь эта давно и хорошо описана людьми, не знавшими слова "Интернет". Они понимали толк, в том, как повесить на крюк мокрый дождевик, и, ожидая кофе с молоком, писать о том, как холодно и ветрено было в Мичигане. Потом впустить в рассказ девушку напротив, заметить её исчезновение, а потом понадеяться, что она ушла с хорошим человеком.
Мраморные столики, запах раннего утра, и вот появляется некто, кто сразу раздражает тебя. Раздражает просто так, одним своим существованием.
и ты кричишь ему: "Убирайся!", но он резонно отвечает:
— Это кафе. И у меня такое же право сидеть здесь, как и у тебя.
Но, как рассказали нам уже классики, можно отступить. Можно найти новое местечко — но это обжито и привычно. И хочется сопротивляться. Тяжело сознавать, что придётся видеть голову этого упыря за соседним столиком. Так начинается свара. В ней хорошо только то, что среди хозяев Живых Журналов я не видел честных людей, сошедшихся в кулачном поединке.
Этика кафе подразумевает всё это — перекинуться парой слов с одним, помахать рукой другому, скорчить рожу третьему.
Бессмысленно требовать от посетителей литературной формы — если это только не идиотские афоризмы на стенах ресторана ЦДЛ. Но это позорище, слава Богу, уже смыло время.
Впрочем, давно уже пора прекратить дозволенные речи, продолжим в следующий раз.
Крибле, крабле, всё …, спать пора.
29 сентября 2002
Мне прислали текст первой экспертизы, где написано, что у Сорокина нет порнографии.
Впечатляющее чтение.
Пойду-ка я водки выпью.
"В рассказе "Свободный урок" где завуч демонстрирует гениталии школьнику, эта сцена призвана пародийно подчеркнуть неисчерпаемость природы, невозможность ограничить процесс её познания какими-то рамками, в том числе и школьными".
Б.В. Соколов, доктор филологических наук.
30 сентября 2002
Сегодня, то есть вчера уже, я пошёл на одно мероприятие. Всё там было странно и загадочно, откуда ни возьмись, лезли хамоватые ангелы с картонными крыльями, с визгом пробегали ряженые красноармейцы и всякие знаменитости говорили о высоком.
Потом подошёл ко мне знатный писатель Валерий Попов и взял меня за руку. Посмотрел на мою ладонь внимательно. Я сначала подумал, что он проверяет — мыл ли я руки перед фуршетом.
Потом Попов сказал:
— А вы можете, Володя, вот этой рукой убить человека?
— Могу, — злобно сказал я.
— Конечно! — ответил знатный писатель. — Очень хорошо! Это правильно!
Я несколько напрягся, но знатный писатель не сделал мне никаких конкретных предложений. Впрочем, все в этот вечер говорили исключительно о драках. В родном городе писателя Попова кто-то кого-то побил, причём узнать правду уже было решительно невозможно. И в другом городе-герое кто-то кого-то побил. И опять всё было как в известной исторической правде — то ли у него шубу украли, то ли он сам её спёр.
Я вот что скажу. Совершенно ошибочно мнение, что можно драться в пьяном виде. Надо драться на трезвую голову. На пьяную-то всякий горазд.
Впрочем, все свои мысли по этому поводу уже выражены в теоретической работе "В бубен!", которая опубликована в моём Живом Журнале не помню когда.
01 октября 2002
История давно минувших дней
Старший Сердобольский был прав, когда, увидев, что я брею голову, сказал, что это идеально для знакомства с женщинами.
— Почему? — не понял я.
— Женщину главное — поразить. И потом — дело в шляпе.
Он оказался прав.
Женщину я тут же поразил.
Пришлось жениться.
02 октября 2002
Хемингуэй — очень сложный писатель, а ведь часто он кажется простым. Он такой же загадочный, как фраза из Библии "время жить и время умирать". В этом Хемингуэй, а вовсе не в цитате из "Фиесты", которую никто не помнит, но она постоянно приходит в убогие мозги разных людей: "Пиво оказалось плохим, и я запил его коньяком, который был ещё хуже".
Был я Хемингуэю благодарен, потому что провёл с ним несколько вечеров — таких, когда перебираешь записную книжку в поисках тех, кто не спит. Время шло, и количество тех, кто не спит, сокращалось — одни уехали, а другие вышли замуж.
И в эти ночи читать Хемингуэя было интересно, так же, как глядеть на стариков.
Я люблю глядеть на стариков, с их сухими костистыми телами. Именно сухими и костистыми, потому что худые старики живут дольше.
Худые становятся старше.
Они красивы.
А у Хемингуэя в романе "Иметь и не иметь" есть место, когда жена главного героя — не очень молодого человека без руки, занимается с ним ночью любовью. Потом он засыпает, потому что он контрабандист и на следующий день ему нужно делать своё опасное дело. На следующий день его убьют, но об этом не знает никто. А пока жена говорит ему, спящему, о своей любви. Хемингуэй написал это так, что читатель хорошо представляет себе эту женщину, то, какая она.
А потом
