2006
История про мудрую старость (III)
Матушка мне рассказала об очередной смерти среди моих сверстников. Был у меня такой приятель на даче — Дима Морозов.
И если я не напишу о нём, то никто не напишет. Поэтому-то я и стучу по клавиатуре.
Был тогда воздух безвременья — в телевизоре две программы, партийная организация и партийная литература, предчувствие ядерной войны и мы, два четырнадцатилетних комсомольца. Рядом струилась Истра, иначе называемая Иорданом. Разорённый монастырь белел за большим лесом. Деды строили лучшие в мире самолёты-истребители.
Мы с ним выпили впервые в жизни, вернее, это я причастился. Портвейн "Кавказ" розового извода адресовал к розовым мечтам, и это был первый алкоголь, что падал в моё горло. Товарищ мой, впрочем, потерял алкогольную невинность несколько раньше.
А потом он закончил радиотехнический техникум. Работал где-то, и жизнь нас развела.
От был угрюмноват, немногословен и был хорошим человеком. Жил в запахе канифоли и паял бесчисленные провода. Я только чертил вольт-амперные характеристики на физическом практикуме, а они жили в его руках. И вот он умер — уже давно, года два назад, а я узнал об этом только сейчас.
Мы пили потайной портвейн, заработанный в винном магазине разгрузкой ящиков. Я, со стаканом в руках, лежал на спине и смотрел в небо, а он, зажав стакан в кулаке, угрюмо смотрел в стол — и это не метафора. Так мы и пошли по жизни.
Он был на год меня старше.
Извините, если кого обидел.
02 октября 2006
История про толстовскую премию или первый нах
Сходил на Толстовскую премию. Десять тонн грина дали Иванову — (по-моему, он уже в поезде), а двадцать — Василию Белову. С Ивановым всё проще — теперь для него наступил сезон сбора винограда, и в эту осень, я думаю, ему ещё много что светит.
Надо бы рассказать о феномене Белова. Он стал стар, тяжело стар и похож на старика, стоящего на берегу реки — с трудом старик управляет своим голосом, то крикнет, то забормочет под нос.
Сейчас я посплю и расскажу что я по этому поводу думаю.
Хотя хрена, конечно, кому это интересно. Просто надо внести посильный вклад в ту идею, что Живой Журнал является средством стремительной массовой информации.
Когда я соберусь и куплю коммуникатор, так и вовсе стану солдатом информационой армии.
Извините, если кого обидел.
03 октября 2006
История про Василия Белова
Надо бы рассказать о феномене Белова. Он человек 1932 года рождения, из того поколения, что не сжевала война, в 1959–1960 годах учился в Литературном институте, пом вернулся в Вологду. Сейчас он стал стар, стар тяжело и похож на старика, стоящего на берегу реки — с трудом старик управляет своим голосом, то крикнет, то забормочет под нос, пробормотал что-то, поблагодарил яснополянцев и Владимира Толстого, директора музея-заповедника, корпорацию «Samsung», пожевал губами, да и попросил отпустить его с Богом.
Белов был похож на академика Павлова — конечно только внешне. Вообще говоря, напомнить об этом писателе стоило любым способом. И премия — способ самый лучший. Дело в том, что тем, кому меньше тридцати, имя Белова говорит мало. Нет, я думаю, что в Вологде его должны читать в школах и всё такое прочее. Я надеюсь, что его не зовут в школы, а то бюрократическая машина рада вытащить какого-нибудь старика, и хорошо, если скучающие школьники не обстреляют его, глуховатого, говорящего невпопад, жёваной бумагой.
А тут дело особое.
Много лет назад, в сентябре 19** года, я жил на Севере. К тому же все были уверены, что повернут реки и всему северному краю- пиздец. То есть, у нас тогда было впечатление, что мы каждый раз в последний видим все эти места — от Карелии до Вологды. А тогда я сидел с ружьём в обнимку, вокруг меня, зеленел лес, изредка уступая место полянам, поросшим желтой осокой. Солнце садилось уже который час, все никак не могло сесть и висело низко над горизонтом. До Соловца было километров десять или немножко больше. Дорога, правда, была неважная — для грузовиков, но вот от Коробца и вовсе была грунтовая, а под Затонью, говорили, уже зарядили дожди.
В избушке, где жили мы среди лесов, на границе между болотами архангельскими и карельскими, я обнаружил ободранный номер "Роман-газеты". Сейчас это издание тоже выходит, но я давно его давно не видел.
В этом ободранном номере, уже совершившем путешествие за кусты у дома, я прочитал "Плотницкие рассказы" и "Привычное дело". В тот же день я оскорбил своего товарища, оставшись в избе. Я пропустил дневной выход на утиное озеро, не снял жерлицы, а потратил целый день на чтение, и горькой тоской наполнилось моё сердце. Белов написал о русской деревне как человек деревенский, причём он, первый единственный писал о ней так.
Не складным языком горожанина, не выдуманным сказочным языком под Замятина (Некоторые писатели думают, что если перечитать Замятина два раза. то можно писать про русскую деревню языком лубка). Часто и до и после эта тема была запорота, а вот эти повести 1968 и 1969 года остались непревзойдёнными.
И вот я, будто герой Белова, сидел, раскачиваясь, на пеньке рядом с коптильней и понимал, что не знаю слов чужих деревенских песен, и лучше б не выёбываться, когда складываешь истории.
Горькая и светлая проза была у Белова, а на следующий день я пошёл на утиное озеро, повторяя "чок-получок", и правда, ижевка у меня была чужая, чок-получок, всё чужое, временное, стоила она рублей пятьдесят.
Потом Белов написал ещё несколько романов, утомительные тревожные тексты, где предрекал глад и мор — и глад и мор случился, но беда была в том, что романы эти были скучны, вщёлкивались как патроны в обойму для ведения литературной войны.
Ну да, всё спиздят, — кивал головой читатель. — Всё спиздят? Ну и спиздили. Покрадут народное достояние? Ну и покрали. Только романы всё равно скучны, герои ходульны, и читать их не будут. Так и вышло.
Да и хуй бы с этими романами. «Привычное дело» и «Плотницкие рассказы» остались.
Извините, если кого обидел.
04 октября 2006
История про Алексея Толстого
Только что я разговорился с кем-то об интеллигентах, и вспомнил про Алексея Толстого.
Он был не интеллигент — вот в чём дело. А русская литература XX века постоянно оперировала понятием
