маленьким, самым маленьким в классе, а Маленький Ляпунов — огромным и рослым, ходил в армейских ботинках сорок пятого размера. Витёк Минин любил симуляторы, а Саша Ляпунов — военные стратегии, но в тринадцать лет общих правил не бывает. Мир внутри плоского экрана или лучевой трубки интереснее того, что вокруг.
Они ехали в вагоне метро вместе с двумя пьяными, бомжом, старушкой и приблудной собакой.
Женский голос наверху сообщил об осторожности, и двери закрылись.
Следующая — «Маяковская», и бутылка снова покатилась к ним.
— А что там, в «Тайфуне»? Это про лодку? — спросил Минин.
— Это про войну. Там немцы наступают — я за Гудериана играл. Тут самое главное — как в спорте — последние несколько выстрелов.
По вагону пошёл человек в длинном грязном плаще. Он печально дудел на короткой дудочке — тоскливо и отрывисто.
Старушка засунула ему в карман беззвучно упавшую мелочь.
— Там самое важное время рассчитать, это как «Тетрис»… Да не смотри ты на него, у нас денег всё равно нет. — Витёк потянул Сашу за рукав. Пойдём смотреть новый выход.
Они вышли в стальные арки между родонитовых колонн — вслед за нищим музыкантом.
Станция была тускла и пустынна. Посередине мраморного пространства стоял обыкновенный канцелярский стол. Музыкант подвёл их к столу, за которым листал страницы большой амбарной книги человек в синей фуражке.
— Это кино, кино… — Витёк обернулся к Саше, но никакого кино не было. Он повторил ещё раз про вход, но их только записали в странную книгу, и музыкант повёл мальчиков к эскалатору.
Чем выше одни поднимались по эскалатору, тем холоднее становилось. Наверху холодный воздух, ворвавшиеся через распахнутые двери, облил их как ледяной душ.
Площадь Маяковского странно изменилась — памятника не было, исчез путепровод и дома напротив метро.
Площадь казалась нарисованной. Стояла рядом с филармонией старинная пушка на колёсах с деревянными спицами. Вокруг была разлита удивительная тишина, как в новогоднее утро. Снег неслышно падал на мокрый асфальт, и жуть стояла у горла как рвота.
Мальчики жались друг к другу, боясь признаться в собственном страхе. Два солдата подсадили их в кузов старинного грузовика, и он поехал в сторону Белорусского вокзала.
Москва лежала перед ними — темна и пуста. Осенняя ночь стояла в городе чёрной водой торфяного болота. На окраине, у Сокола, они вошли в подъезд — гулкий и вымерший.
Музыкант-дудочник вёл их за собой — скрипнула дверь квартиры, и на лестницу выпал отрезанный косяком сектор жёлтого света. Высокий подросток молча повёл Ляпунова и Минина вглубь квартиры. Такие же, как они дети, испуганные и не понимающие, выглядывали из-за дверей бесконечного коридора.
Сон накрывал Минина с Ляпуновым, и они заснули ещё на ходу — от страха больше, чем от усталости, с закрытыми глазами бросая куртки в угол, и падая на один топчан.
Когда Большой Минин открыл глаза, то увидел грязную лепнину чужого потолка. Мамы не было, не было дома и вечно горящего светодиода под плоским экраном на столе. Был липкий ужас и невозможность вернуться. В грязном рассветном свете неслышно прошла мимо Минина высокая фигура — это вчерашний музыкант встал на скрипучий стул рядом с огромными, от пола до потолка, часами. Тихо скрипнув, открылось стеклянное окошечко — дудочник открыл дверцу часов.
Он начал вращать стрелки, медленно и аккуратно — через прикрытые веки Большой Минин видел, как в такт каждому обороту, моргает свет за окном, и слышал, как при каждом обороте с календаря падал новый лист. Листки плыли над Мининым как облака.
Минин зажмурился на мгновение, а когда открыл глаза, то никого рядом не было. Только лежал рядом листок календаря с длинноносым человеком на обороте — и социалист Сен-Симон отворачивался от Минина, глядел куда-то за окно, на свой день рождения.
Пришёл бледный Ляпунов, он уронил на топчан грузное тело и принялся рассказывать. Это было не кино, это был морок — никакого их мира не было этом городе. На улицах ветер гонял бумаги с печатями, потерявшими на время силу. Неизвестные люди с испуганными лицами грабили магазин на углу. Ляпунов взял две банки сгущёнки, потому что взрослые прогнали его, и вернулся обратно.
Квартира оказалась набита детьми — одних приводили, других уводили, и пока не было этому объяснений.
Ляпунов, книжками брезговавший, предпочитал кино — теперь он строил соответствующие предположения. В комнате шелестело что-то о секретных экспериментах, секретных файлах.
— Мы мировую историю должны изменить. Это Вселенная нами руководит! Гоме… Гомо… Гомеостаз!.. — но все эти слова были неуместны в холодной пыльной комнате, где только часы жили обычной жизнью, отмеряя время чужого октября.
Ляпунов был похож на хоббита, нервничающего перед битвой с силами зла. Где Гендальф, а где — Саурон было для него понятно изначально, но вдруг он хлопнул по топчану:
— Слушай, мы ведь выстрелить не сумеем! Тут ведь на всю Красную Армию ни одного автомата Калашникова. Ты вот винтовку мосинскую в руках держал? Ну, зачем мы им, зачем, а?
Что-то запищало в куртке Минина.
Он бросился глядеть — оттого, что консервный электронный звук казался вестником из родного прошлого — или теперь будущего? Это пищал, засыпая навек, мобильный телефон — всю ночь он искал несуществующую сеть.
Минин отключил телефон и поставил его на полку в изголовье топчана, стараясь забыть о нём.
Именно в этот момент он понял, что возврата не будет.
Минин с Ляпуновым понемногу изучали квартиру — в одних комнатах их встречали испуганные детские глаза. В других было пусто — а в дальней, тёмной комнате Минин обнаружил странные баллоны, дымившиеся белым паром, как дымились дьюары с жидким азотом на работе его отца.
Он тут же захлопнул дверь, вспомнив историю Синей Бороды.
На стене коридора, прикрытый осевшей и заклиненной дверью, оно обнаружили телефон. Чёрный эбонитовый корпус казался жуком, пришпиленным к зелёной поверхности стены.
Минин снял трубку — в его ухо ударил длинный гудок. Можно было позвонить, но тол ко кому? Бабушке должно было быть столько же лет, сколько ему сейчас — и она (он знал) в городе. Он набрал родной номер, но ничего не вышло — тут он вспомнил, что цифры, должны сочетаться с буквами. Но вот какая буква должна идти спереди… Он набрал какой-то номер наугад, но на том конце провода никто не ответил. Минин попробовал с другой буквой, но тут в конце коридора появился Дудочник и погрозил ему пальцем.
Минин и Ляпунов испуганно бросились в свою комнату.
Через несколько дней молчаливого и
