В странах с развитым рыночным законодательством природная рента делится между добывающими компаниями и государством в соотношении, примерно, 20 на 80. У нас — наоборот. Но стоило лишь академикам Дмитрию Львову и нобелевскому лауреату Жоресу Алферову громко заявить, что такое распыление ренты, что у нас сподобились, губит экономику и рано или поздно превратит нас в Заир, как все телеканалы как в рот воды набрали. А печатная пресса подала дело так, что академики призывают чуть ли не "раскулачить" нефтяные компании, бизнес которых "кормит" страну, а их "чистые балансы" наконец-то, обнадеживают иностранных инвесторов. Довольно морочить головы неискушенному люду: национализация — средство не единственное и никакая не самоцель. Вовсе ни о каком раскулачивании справных хозяев нет речи, потому как таковых и нет в сырьевых отраслях. Регулирование рентных отношений — обычные меры экономического управления и распоряжения государства своим достоянием — землей и всем, что в ее недрах. А приватизация — тем более такая, как у нас приключилась — вовсе не синоним эффективности. Про эту азбучную сторону экономики наши реформаторы словно сроду не знали. Лживые, на кухаркином уровне, "ультралиберальные" трактовки отношений собственности настырно навязываются общественному мнению — денно и нощно. Замминистра втолковывает телезрителям, что посылки на почте якобы крадут потому, что бывшая Минсвязь еще не распродана частному бизнесу.
Искомое решение находится не в идеологической, а в прагматической плоскости. Источником сегодняшних сверхприбылей российских нефтяных компаний является природная рента — не произведенный, но заполученный при продаже барреля за 27 долларов доход. Рента является, по определению, собственностью всего общества. Равно — что при капитализме, что при социализме. Что бы там ни городили стряпчие сырьевиков. Если финансовое состояние государства и граждан плачевно, государство обязано национализировать ренту. Отчисления от ренты в капитал частной добывающей компании должны регулироваться законами федеративного государства и местной властью. И так делается почти повсюду — от Эмиратов до Техаса.
Почему Россия должна быть нелепым исключением? Государство — "бедный родственник" им самим порожденных частных сырьевых компаний? Активы этих компаний вовсе не были приобретены на свободном конкурентном фондовом рынке, а по существу, переданы в траст акционерным обществам. Метаморфоза трастов в частные компании — одно из безрассудств "ельцинского способа производства".
Толки о всякого рода "откатах" и "революциях" лукавы, пусты и вредны. На наш взгляд, национализация всех рентных доходов в промышленности и полноправное участие государства в капитале акционерных компаний добывающих и экспортоориентированных отраслей, связанных с переработкой природных богатств, могла бы стать ключевой и популярной идеей экономической программы российских государственников на грядущих выборах.
"Рыночный" ГУЛАГ
Экономическая политика в России является заложницей лживых идей и десятилетней натаски, которой подвергли либералы-западники мятущееся российское общество. В общественном сознании накрепко засело, что жесткое государственное регулирование экономики непременно связано с идеей принудительного труда, "Гулагов" и прочее. Тогда как неоплаченный, похищенный, по сути, труд "вольных" наемных работников, как все минувшие десять лет криминального капитализма практиковалось — и является худшей формой принудительного труда. Люди наемного труда скоро на горьком опыте познают, что протащенный через Думу новый Кодекс о труде превратил их в бесправных поденщиков. Авторы закона словно задались целью столкнуть лбами работодателей и наемных работников. А бесстыдная, дикая для развитой страны 13 % плоская шкала единого подоходного налога живо напоминает байку о "среднестатистической" курице, которую съели на ночь богач и голодный. Другим "благонамеренным" новшеством явилось повышение законодательного минимума зарплаты, образно говоря, с трех виртуальных грошей до шести. Воскрешение нравов щедринских Колупаевых и Разуваевых — нечаянное последствие "реформ"? Нет, на самом деле унижение и бесправие наемного труда имеют вескую экономическую причину. А все почему? Стоимость рабочей силы в России не имеет такой же экономически обоснованной цены, как тонна нефти, стали, зерна. И потому рабочая сила — ресурс бесхозяйственного, хищнического использования.
Ф.Д. Рузвельт, выводя страну из Великой депрессии, волевым решением провел через конгресс вердикт, что никто не вправе нанять работника, не платя ему оговоренный минимум долларов и центов в час. Это было прямое покушение на право работодателя заключать сделку с работником с позиции сильного. Зато с тех пор труд в Америке — самый ценный товар на рынке. Почасовая минимальная ставка — рычаг эффективности, производительности труда, конкурентоспособности, высокой покупательной способности населения и — социального мира. Магнаты промышленности негодовали против рузвельтовского "оброка" в пользу рабочих, а теперь это священный завет предпринимательства.
Вопрос о стоимости рабочей силы и перераспределения национального дохода — оселок экономики и политики во всех развитых странах. Но этот хлеб насущный для миллионов — "скоромное" кушанье на нашей либеральной политической кухне. "Кто смел, тот и съел" — весь немудреный толк политики доходов правительства Касьянова. Но вся загвоздка в том, что экономика и не сдвинется с места, пока государство не станет жестким арбитром труда и капитала. В этом контексте много пылких надежд на "цивилизованное" устройство дел в России связывают с начинающейся административной реформой. Кто только не затевал прожектов во благо матушки-России — от Сперанского до толстовского Каренина и Хрущева с его совнархозами. И никто, однако, не преуспел. Природа "вязкости" бюрократического аппарата — не только в чисто российской повинности "лица" перед казенным учреждением и привычке к мздоимству. Это порок наследственный. А вновь приобретенный грех бюрократии теперешней — в ее чуждости живым производительным силам общества. Это на слуху у всех за чугунной оградой дома на Краснопресненской. Какие же тогда далеко идущие цели, кроме "прореживания" бюрократических чащоб и насаждения западных "правильных" артикулов на госслужбе, преследует административная реформа? Даже в швейцарских кантонах, при кажущемся безвластии, в экономических ведомствах делами заправляют чиновники — отставники из военной разведки Конфедерации. И в тихой нейтральной Швейцарии не одни только "цюрихские гномы" держат бразды правления экономикой. А наше избегающее вторжения в гущу экономики немощное государство заведомо не обуздает алчную бюрократию, прокормить которую России уже невмоготу. Передача и упорядочение функций ведомств, сокращение или упразднение должностей вице-премьеров и проч. — суета сует. Не здесь корень проблемы. Американская бюрократия почище нашей, не будь на нее управы — силы законов и не "бумажных" гражданских прав. И еще. Постиндустриальная экономика, сложно устроенная, не может управляться с биржи. Государство и бизнес "у них" играют в четыре руки, но по одним нотам. ЕС со штаб-квартирой в Брюсселе и вовсе империя бюрократов, дотошно организующих рынки. И концерны-гиганты, такие, как "Сименс", не ропщут.
Затеянная административная реформа, ни дать, ни взять, воплощение пресловутого Вашингтонского консенсуса. А "антибюрократический " запал наших реформаторов ? всерьез ли? Безденежное, "безлошадное", сирое государство — символ веры наших "государственных семинаристов". А нам в России после всех разорений, напротив нужно сильное, с полной казной, властное и социально ответственное государство. И не для того, чтобы устроить на солончаках, оставленных реформами 90-х годов, цветущий рай земной, а чтобы повседневная жизнь людей, живущих своим трудом, не превратилась окончательно в ад кромешный.
Аргентинский синдром и "мобилизационная" экономика
Запуск машины экономического роста либералы видят как согласованную комбинацию монетарных мер. Десять лет их радений и насилия над экономикой уже и слепого убедили, что "невидимая рука рынка" — все равно, что "фокус пьяного факира". В Латинской Америке "валютное управление" и сдача местных экономик на откуп ТНК вдвое-втрое расширили зоны нищеты. Голодные бунты в "образцовой" ученице МВФ — Аргентине смели компрадорскую верхушку. Нашим "ковалло" призадуматься бы. "Сильная" экономическая политика не в том, чтобы содрать с неимущего последнюю рубашку, приговаривая: нужда — железо гнет. Либеральное "реформаторство", при всей его склонности к макроэкономическим экзерсисам, боится, как черт ладана сущего, главного сегодня — восстановления основных фондов, изношенных на 70 процентов, внутреннего рынка, нормы накопления, загрузки мощностей, обновления ветхих инфраструктур. Чтобы стронуть экономику с места, необходим трехкратный рост в машиностроении. Загрузка простаивающих мощностей и поощрение государством совокупного спроса уже достаточны для запуска экономического роста. Но следом потребуется ежегодный прирост капвложений, до 150 млрд. долларов в год, немыслимый при теперешнем порядке вещей в экономике. Пропорции распределения сырья, особенно энергоносителей на экспорт и внутреннее потребление — для целей ускоренного роста должны быть принципиально иными. Такого запрашиваемого хозяйством крупного перераспределения ресурсов рыночный механизм спроса и предложения не обеспечит заведомо. Государству придется прибегнуть к прямому регулированию стратегических финансовых и товарных потоков. Многие страны с рыночной экономикой в тяжелых обстоятельствах прибегали к подобному, вынужденному, вмешательству государства. Мобилизационные модели — это комбинация рыночных и плановых административных мер, подразумевающих баланс интересов частного капитала и государства.
