и свои вещи я выбивала сама. Мама была такая веселая, а дома часто грустная и усталая.
Действующих церквей в нашем микрорайоне не было, и слова такого — "микрорайон" — тоже не было. Смутно помню какую-то полуразломанную церковь в "Котяшке", ее вскоре снесли. Однако переулок между нашим пустырем и термитно-стрелочным заводом назывался Пыхов-Церковный, тоже почти проходной двор. Упирался он в Каляевскую улицу, а на углу стояло и стоит поныне здание "Союзмультфильма", переделанное из бывшей церкви. Ее высокая безглавая колокольня красного кирпича до сих пор вздымается в небо… Около церкви было когда-то кладбище, и мы с девчонками находили много плит и кусков от памятников с надписями. Ближайшая действующая церковь была за Новослободской, сейчас она тоже действует. Недалеко от нас, на 2-й Тверской-Ямской, долгие годы стоял недостроенный храм Александра Невского, его бросили возводить, когда началась Первая мировая война, и циклопический силуэт без крыши и куполов всегда чернел на закатном небе. По размерам этот храм должен был быть больше храма Христа- Спасителя, но тот восстал из праха только через 70 лет после разрушения. В 40-х годах в недостроенном храме Александра Невского были какие-то склады. Позже его пытались взорвать, но безрезультатно, а большой заряд положить побоялись — в соседних домах от взрывов и так все стекла повылетели. Только в 50-х годах с помощью железного шара на цепи его удалось разрушить, — целую неделю долбали. На этом месте построили Дворец пионеров, перед которым стоят фигуры молодогвардейцев — героев романа А. Фадеева.
Не во всех домах было электричество, газ и даже вода. На углу напротив нашего дома стоял чугунный колодец, из которого брали воду. Ручка была тугой — не повернуть, а как иногда хотелось попить водички! Иногда все-таки ребята всем скопом наваливались на ручку, и из крана вырывалась толстенная струя, окатывая их с головы до пят. Сразу же выбегал дворник с метлой или лопатой и разгонял всю ораву.
Ну что же! Мы уходили играть "за дом". Особенно мы любили "классики", в которые сейчас играют как-то по-другому. А тогда правила были очень сложные: надо было швырять стеклышки в определенную клетку, двигаться особенными прыжками, иногда вслепую, спрашивая: "Мак?" — "Мак". — "Мак?" — "Дурак!" — орали все дружно, когда ты наступал на черту или не дай бог попадал в "огонь", тогда надо было не просто пропустить очередь, а все снова начинать с первого "класса". Другой любимой игрой были скакалки, они же прыгалки. Обычно двое крутили, остальные прыгали "без опоздал" на каждый взмах, кто задевал веревку, сменял крутящего. Иногда возникали споры вроде того, что "я не сама наступила, это от тебя была волна…", но все решало большинство. Высшим пилотажем считалось прыганье в две скакалки. У меня была замечательная прыгалка, ее называли "бычья веревка" — длин-ная, тяжелая, крутилась равномерно, и мочить ее не надо было. Однажды какого-то хулигана мы с Ланкой отлупили этой веревкой и с тех пор, как только он появлялся у нас во дворе, дружно кричали: "Помнишь, Витька, бычью веревку?"
В круговую лапту играли командами, мне очень нравилось составлять команды перед игрой. Все разбивались на пары примерно одинаковой ловкости и силы. Одна пара была "матки". К ним обращались: "Матка, матка, чей вопрос (или чья отгадка)?" Одна из маток выбирала: "Сирень или левкой?", "Чайник или кофейник?" и т. д. Я бегала плохо, но зато часто ловила мяч, что приносило запасные очки команде…Наша квартира находилась на 6-м этаже — высоко, пол-Москвы видно. Лучшую комнату с эркером из одиннадцати окон дедушка Михаил Львович Сухаревский отдал семье старшего сына — моего папы. Число 11 я помню точно, потому что мне эти окна пришлось мыть раз сорок: весной и осенью. Напротив, через дорогу, находилась нейрохирургическая больница им. Бурденко, она и сейчас там. Само здание больницы выходило фасадом на 1-й Тверской-Ямской переулок и было отгорожено красивой решеткой в стиле модерн. Около решетки вечно стояли посетители и перекликались с больными, те высовывались из окон, в халатах, с перевязанными головами. На нашу сторону выходили всякие подсобные помещения больницы, в том числе виварий и морг. С шести утра бедные собаки с черепномозговыми операциями начинали ужасно лаять и визжать, особенно, когда начиналась кормежка. Здание морга тоже не бездействовало. Обычно раз- два в неделю там происходили похороны по высшему разряду, и духовой оркестр на нашей улице фальшиво играл траурный марш Шопена. С тех пор я этот марш терпеть не могу. С Белорусского вокзала были хорошо слышны печальные крики паровозов, и я всегда представляла, что этим паровозам так не хочется тащить тяжелые составы неизвестно куда, а хочется остаться в теплом депо".
Сердобольская О. — М.: Физический факультет МГУ, 2011. — 204 с
Извините, если кого обидел.
03 июня 2011
История про ответы на вопросы
http://www.formspring.me/berezin
— Я считаю, что нет ни одной причины, чтобы кто-то должен был тратить своё время на просмотр фильма фильм "Бразилия". А у вас есть любимый всеми вокруг фильм, который вы считаете очень плохим?
— Для начала я скажу, что посмотрел фильм "Бразилия" и ничуть не пожалел. Другое дело, что я не восторженный его поклонник — посмотрел и посмотрел.
А что до других фильмов, то дело в том, что сейчас очень сложно найти фильм "любимый всеми" — общество очень расслоилось. Это, может "Чапаев" в тридцатые годы был любим всеми, а сейчас в одной компании сосуществуют люди, любящие Тарковского за "Зеркало" и с унынием вспоминающие о "Жертвоприношении", и люди, Тарковского боготворящего за всё — за всё.
А ведь есть ещё ведь культурные феномены типа "Иронии Судьбы или С лёгким паром", которые и вовсе от кинематографа оторвались и существуют совсем в иной плоскости.
— Может ли бог создать такой камень, который он не сможет поднять?
Это уж как пойдёт. Неисповедимы пути Господни. Впрочем, есть такой старый анекдот: умер Бертран Рассел. и вот, Господь ему говорит на небесах:
— Ты был искренним и честным противником, и, прежде чем отправить тебя в ад, я отвечу на любые три твоих вопроса.
Обрадованный Рассел говорит:
— Всемогущ ли ты?
— Да.
— А можешь ли ты создать такой камень, который сам не сможешь поднять?
— Могу.
— Но можешь ли ты объяснить этот парадокс?
— Могу.
— Громы и молнии понятны Вам, а для древних греков они были чудом — как биологические загадки оплодотворения и статистика с теорвером для Вас. Наверное Вам просто нужна вера в чудо, чудеса?
— С чего это
