сложным и таким мужским по духу, кроме, конечно, знаменитого монолога Молли Блум. Теперь я считаю, что «Улисс» – самая увлекательная, блистательная, сложная и нескучная книга из всех, что мне довелось прочитать. Я могу в любое время раскрыть ее, прочитать несколько страниц и ощутить, как у меня все в мозгу перевернулось. Что же до страха, то я его не чувствую – Джойс просто недостижим, и никому из нас до него не дотянуться, он «далеко-далеко, как Азорские острова», как он бы мог сказать.
Рот: Давайте вернемся в мир Норы Барнакл, к тому, каким мир видится Норе Барнакл и ее сестрам – и тем, кто остался в Ирландии, и тем, кто ее покинул. Главная героиня почти всех ваших рассказов – самостоятельная женщина, стремящаяся преодолеть изоляцию и одиночество, или ищущая любви, или старающаяся избежать неожиданностей в рискованных отношениях с мужчинами. Вы пишете о женщинах, не зараженных никакой идеологией или, насколько я это вижу, не задумывающихся о необходимости занять правильную позицию в жизни.
О’Брайен: Правильная позиция – это писать правду, писать о том, что ты чувствуешь, вне зависимости от того, что скажет общество или какая‐то группа граждан. Я думаю, художник никогда не занимает позицию ни из практических соображений, ни от обиды. Художники терпеть не могут позиции и с подозрением относятся к ним, потому что, знаете, в ту самую минуту, как вы занимаете какую‐то четкую позицию, вы перестаете быть художником и становитесь журналистом или политиком. А мне нужна капелька магии, я не собираюсь писать трактаты или читать их вслух. Я изображала женщин в ситуации одиночества, отчаяния, часто в униженном положении и очень часто – жертвами мужчин и почти всегда в поиске эмоционального катарсиса, который не наступает. Вот моя территория, и я ее знаю досконально по своему опыту, который достался мне дорогой ценой. Если хотите знать, что для меня является главным источником женского отчаяния, то вот что: греческий миф об Эдипе и его анализ, предпринятый Фрейдом. Ведь влечение сына к матери никем не ставится под сомнение; но о том, что младенец-дочь испытывает то же влечение к матери, никто и помыслить не может, чтобы такое влечение могло быть реализовано в мифе, в фантазии или в реальности.
Рот: Но вы же не можете игнорировать изменения в «общественном сознании», которые, как говорят, были вызваны женским движением.
О’Брайен: Да, кое‐что изменилось к лучшему: женщины уже не имущество мужей, они заявляют о своих правах зарабатывать не меньше мужчин, о праве на уважение, не считаться «слабым полом» – но в сексуальной сфере ничего не поменялось. Влечение и плотская любовь возникают не в сознании, а под действием инстинктов и страсти, и в этом мужчины и женщины в корне отличаются. Мужчина по‐прежнему имеет больше власти и больше самостоятельности. Это обусловлено биологически. Удел женщины – принимать в себя сперму и сохранять ее, а задача мужчины – поставлять сперму, и в процессе поставки он тратит силы, а затем просто устраняется. Если она в каком‐то смысле насыщена, то он в прямо противоположном смысле опорожнен, и для восстановления жизненных сил он берет таймаут и сбегает. В результате возникает обида женщины на то, что ее бросили, пускай даже временно, и чувство вины мужчины за то, что он ушел; плюс, самое главное, сильное чувство самосохранения у мужчины с целью обрести себя и вновь самоутвердиться. Так что близость всегда относительна. Мужчина может помочь женщине помыть посуду и тому подобное, но его преданность ей куда как сомнительна, и он всегда глядит на сторону.
Рот: А женщины – бывает, что ведут себя столь же распущенно?
О’Брайен: Иногда да, но при этом у них не возникает такого же ощущения победы. Женщина, рискну сказать, способна на более глубокую и длительную любовь. Я бы еще добавила, что у женщины сильнее страх быть покинутой. И здесь ничего не изменилось. Зайдите в любую женскую кафешку, в отдел женской одежды в универмаге, в женскую парикмахерскую, в спортзал и вы столкнетесь с массой женщин, отчаянно состязающихся за мужское внимание. Люди повторяют множество лозунгов, но это пустые лозунги, а по‐настоящему нас составляют наши чувства и наши поступки. Женщины, обуреваемые эмоциями, не чувствуют себя в большей безопасности, чем раньше. Они просто лучше научились с ними справляться. Единственной гарантией безопасности для них было бы отвернуться от мужчин, поставить на них крест, но это была бы маленькая смерть – во всяком случае, для меня.
Рот: Почему вы пишете так много историй любви? Потому ли, что эта тема для вас важна, или потому, что, как и для многих в нашем ремесле, для вас после того, как вы стали взрослой, покинули отчий дом и выбрали одинокую жизнь литератора, сексуальная любовь неизбежно стала важнейшей областью жизненного опыта, какая осталась вам доступной?
О’Брайен: Прежде всего, думаю, что любовь по накалу страстей стала для меня заменой религии. Когда я начала искать земную любовь (то есть секс), мне казалось, что тем самым я отторгаю себя от Бога. Но приняв вид религии, секс приобрел довольно‐таки преувеличенные пропорции. Он стал основным событием моей жизни, ее высшей целью. Я была весьма подвержена синдрому Хитклифа / мистера Рочестера [114] и все еще нахожусь под его влиянием. Сексуальное возбуждение в значительной степени было связано с болью и расставанием. Моя сексуальная жизнь имеет первостепенное значение для меня, как и, надеюсь, для всякого. Она отнимает много времени – и мысли о ней, и непосредственные ее акты, причем первое часто превалирует. Для меня главное, что она всегда остается в тени и в ней есть что‐то от загадки и кражи. Моя повседневная жизнь и моя сексуальная жизнь – не две стороны одной медали, они разделены. И это тоже часть моего ирландского наследия!
Рот: Что самое трудное в том, чтобы быть одновременно женщиной и писателем? Вы сталкиваетесь с какими‐либо трудностями, какие испытывает только женщина-писатель, а я, как мужчина-писатель, нет? И как вы думаете, есть ли у меня трудности, от которых вы избавлены?
О’Брайен: Я думаю, разница между мужчиной и женщиной есть – очень большая разница. Думаю, что вас, мужчин, за кулисами театральных подмостков жизни дожидается целый сонм женщин – потенциальных жен, любовниц, муз, нянек. Писатели-женщины лишены этого бонуса. Примеров тому немало: сестры Бронте, Джейн Остен, Карсон Маккаллерс, Фланнери О’Коннор, Эмили Дикинсон, Марина Цветаева. По-моему, Дэшил Хэммет сказал, что он не хотел бы жить с женщиной, у которой больше проблем, чем у него. Думаю, мужчины ловят от меня флюиды, которые их пугают.
Рот: Вам нужно найти своего Леонарда Вулфа [115].
О’Брайен: Мне не нужен Леонард Вулф. Мне нужны лорд Байрон и Леонард Вулф – два в одном.
Рот: Выходит, в фундаментальном смысле наше ремесло
