Ознакомительная версия.
Неизвестно, сочувствовал ли Бехер евреям или сам верил в возможность сепаратного мира, только он играл на руку вадаху. От его имени гауптштурмфюрер Грюзон упрашивал Майера сделать некоторые формальные уступки, пусть даже их потом дезавуирует Объединенный комитет. Но ни Майер, ни комитет не давали никаких конкретных ручательств, и Бехеру пришлось бы признать свой полный провал, если бы в конце сентября Рузвельт не объявил, что направляет в Швейцарию своего личного представителя – лидера квакеров Розвелла Макклеллана, специально для участия в переговорах между СС и комитетом распределения. Именно этого и ждал Гиммлер. Он среагировал тотчас же: 30 сентября информировал членов вадаха, что распорядился приостановить «акции», проводимые в Освенциме (на который и так уже наступала Советская армия), а в середине октября принял решение, что оставшихся пассажиров «пробного поезда» можно отпустить в Швейцарию, независимо от того, заплачен ли за них выкуп.
В какой-то момент все выглядело так, словно Вашингтон отзывается на жест Гиммлера. Макклеллан выразил желание увидеться с Бехером, американское посольство в Берне занялось оформлением въездных виз для гиммлеровских посланцев, и 5 ноября они встретились в отеле «Савой» в Цюрихе.
Из записей Бисса: «То, что эта встреча вообще состоялась, тогда как союзники условились между собой, что любые переговоры с Германией можно вести лишь на трехсторонней основе и исходить при этом из принципа безоговорочной капитуляции, должно быть, казалось Гиммлеру самым важным результатом его контактов с нами. Более того, формально эта встреча была нарушением Тегеранского соглашения, по которому союзники договорились со Сталиным о полном бойкоте Третьего рейха».
Надежды Гиммлера и Бехера, связанные с этими переговорами, не материализовались. Гиммлер отозвал Эйхмана из Венгрии, а в декабре последние пассажиры «пробного поезда» прибыли в Швейцарию, но дальше этого дело не пошло, поскольку еврейские организации отказались отплатить Гиммлеру деньгами или услугами. Однако швейцарские переговоры очень взбодрили другого эсэсовского деятеля, который, как мы видели, уже давно пытался подвигнуть Гиммлера на борьбу против Гитлера.
Уже около двух лет Вальтер Шелленберг подталкивал Гиммлера сделать хоть что-нибудь, чтобы положить конец войне и обеспечить СС приличное будущее в постгитлеровском мире. Как и Гиммлер, он считал, что путь к переговорам с Западом идет через еврейских заложников, а потому старался свести знакомства с видными еврейскими функционерами за границей. В Монтре он познакомился с братьями Штернбух, двумя ортодоксальными представителями американского раввината в Швейцарии. Подобно Бехеру, он предложил им шанс спасти евреев от мертвой хватки Гиммлера. Через братьев он вышел на президента швейцарского Союза старейшин доктора Жан-Мари Мюзи, который был готов из соображений гуманности принять участие в двойной игре Шелленберга.
В начале октября 1944 года Мюзи встретился с Гиммлером в окрестностях Вены, чтобы обсудить участь евреев. После некоторых колебаний Гиммлер заявил, что согласен поэтапно освободить евреев, содержащихся под стражей в Германии, и разрешить им выезд в Швейцарию. Шелленберг в своих мемуарах пишет, что Гиммлер в его присутствии продиктовал приказ Кальтенбруннеру сохранить жизнь евреям, находящимся в концлагерях. С другой стороны, на Нюрнбергском процессе Бехер, в то время торговец зерном в Бремене, утверждал, что эту встречу организовал он и даже точно запомнил слова Гиммлера: «Настоящим приказом, вступающим в силу немедленно, я запрещаю уничтожение евреев и предписываю, напротив, оказывать заботу больным и слабым».
Но, кто бы ни был инициатором этого свидания, факт остается фактом: Гиммлер издал приказ, который вел его к острому конфликту с Гитлером. Это было равносильно полному пренебрежению директивой об «Окончательном решении еврейского вопроса», невзирая на военную ситуацию. Генрих Гиммлер сделал первый шаг в сторону от своего полубога. Шелленберг давления не ослаблял. Самое время, чтобы отсечь наконец шефа полиции от диктатора. Дальше настала очередь Керстена, который вообще делал все, что мог, чтобы разъединить Гиммлера с Гитлером. Как раз в это время к нему обратилось за содействием шведское правительство, попавшее в сложную внешнеполитическую ситуацию. Союзники все сильнее нажимали на Швецию, чтобы она включилась в войну против Гитлера. И вот в надежде отсрочить решение шведское правительство предпринимает эффектную спасательную операцию: страна объявляет, что готова обеспечить питанием всех узников концлагерей и принять тех, кто будет освобожден. Шведский МИД обратился к Гиммлеру, но он отверг эти предложения. Тогда шведский министр иностранных дел Гюнтер разыскал Керстена, жившего в Стокгольме. Керстен обрабатывал своего пациента так настойчиво, что тот в итоге пошел на уступки. 8 декабря 1944 года в Ставке Гиммлера в Триберге Гиммлер и Керстен сошлись на том, что всех заключенных скандинавских концлагерей следует перевести в сборный лагерь в окрестностях Гамбурга, где их будут кормить за счет шведского Красного Креста, а кроме того, должны быть освобождены 1000 голландок, 800 француженок, 500 полек, 400 бельгиек, 50 датчанок и 50 норвежек. Швеция обязалась предоставить автобусы для транспортировки.
Гюнтер поблагодарил Керстена и заверил Гиммлера, что Швеция обеспечит все необходимое. Это было 1 января 1945 года. Но шведы не торопились. Очевидно, они надеялись, что быстрые военные перемены избавят их от необходимости выполнять обременительную гуманитарную акцию. До 5 февраля Гюнтер не давал о себе знать; затем сообщил Керстену, что транспортными операциями будет руководить граф Бернадотт, племянник шведского короля и вице-президент шведского Красного Креста. Еще полторы недели тянулось для Шелленберга и Керстена бездеятельное ожидание человека, который, по их раскладу, должен дать Гиммлеру полную свободу от Гитлера.
Наконец, 16 февраля граф Бернадотт вылетел в обложенную со всех сторон, горящую гитлеровскую Германию. В аэропорту его встретил Шелленберг, который, как требовал протокол, представил его своему шефу Кальтенбруннеру.
Бернадотт сразу увидел, что у Шелленберга только одна цель – покинуть тонущий корабль. В своих мемуарах граф пишет: «Признаюсь, я с самого начала почувствовал в Шелленберге уверенную решимость». Тем не менее Шелленберг обнаружил, что им с Керстеном будет очень непросто привлечь графа на свою сторону. Вдобавок Гиммлер все еще колебался, воспринимая приезд шведа со смесью любопытства и опасения: он знал, что Кальтенбруннер следит за каждым шагом Шелленберга. По наущению Кальтенбруннера Фегелейн осведомился у Гитлера, как следует расценивать визит Бернадотта, и получил ворчливый ответ: «Во время всеобщей войны ничего нельзя довести до конца из-за таких вот нелепостей». С большим трудом, после долгих споров Шелленбергу удалось-таки уговорить своего шефа принять Бернадотта.
Встреча произошла 19 февраля в эсэсовском госпитале в Гогенлихене. Гиммлер с порога подчеркнул: «Я поклялся Гитлеру в верности и не намерен – как солдат и как немец – отступить от своей клятвы или сделать что-нибудь вопреки планам фюрера». Впрочем, через два с половиной часа он рассуждал несколько иначе – разрешил перевод части скандинавских заключенных в Норвегию и подтвердил то, что было уже согласовано с Керстеном, а именно: что шведский Красный Крест может обеспечивать всех скандинавских заключенных питанием.
Едва успел граф Бернадотт отбыть в Швецию, как Шелленберг обрушил на рейхсфюрера всю мощь своих неистощимых аргументов. Он уже не скрываясь вбивал в шефа одну мысль: пора кончать с Гитлером, пора кончать с войной. Историк Трево-Ропер так описывает этот процесс: «Шелленберг шаг за шагом, медленно, терпеливо, преодолевая отчаянное упрямство Гиммлера, сокрушал идола, которому тот все еще поклонялся, – Адольфа Гитлера, чтобы заменить его новым, еще более привлекательным для Гиммлера образом – обожествленным образом самого рейхсфюрера в качестве нового вождя нации и воплощения духа Великой Германии». При этом Шелленберг без устали убеждал Гиммлера, что необходимо использовать Бернадотта в своих целях, что надо послать его к генералу Эйзенхауэру с предложениями о капитуляции. Рейхсфюрера ужасала такая мысль. И все же доводы Шелленберга произвели на него такое действие, что он дал своему мучителю разрешение по собственной инициативе уговорить Бернадотта взять на себя эту миссию.
2 апреля Бернадотт снова посетил Гиммлера. В определенный момент Гиммлера вызвали к телефону в другую комнату, и Шелленберг воспользовался этим, чтобы спросить, «не согласится ли граф встретиться с Эйзенхауэром и обсудить с ним возможность капитуляции немцев на Западном фронте». Граф отказался, заметив, что инициатива должна исходить от рейхсфюрера. Но Шелленберг уже принялся обрабатывать Бернадотт и, возвращаясь в Берлин, «всю дорогу проговорил в доверительной, но весьма напористой манере» (слова Бернадотта).
Ознакомительная версия.
