Кучеров взял и то и другое.
— А где же пить будем? — поинтересовался Кучеров после того, как все закупленное было у него в руках.
— Как где? Здесь, — спокойно отвечал Кузнецов.
Он взял бутылку и ударил по донышку. Пробка подалась вверх. Кузнецов вытащил ее и, крадучись, налил стакан Кучерову, тот, также крадучись, выпил. Кузнецов быстро наполнил второй стакан и тоже выпил. Положив в рот по куску колбасы, они, на ходу жуя, выбежали из магазина.
Хмель тяжело ударил в голову.
— Ну что, по домам? — спросил Кучеров своего напарника.
— А, может, в парк зайдем, по кружке пива выпьем? Там уже павильон открыт.
— Но не больше, — Кучеров теперь возражал слабее.
По дороге Кузнецов зашел в гастроном и купил водки.
— По два бокала пива, — сказал Кузнецов подошедшей официантке. — И хорошенькую закуску.
Он не жалел чужих денег. Не возражал и Кучеров, уже не замечая, как с каждым новым заказом таяла его зарплата. Еще несколько таких заказов, и придется покупку костюма откладывать до следующей получки. В начале все это ему не нравилось, потом он перестал замечать, как вел себя его дружок Кузнецов, как бесцеремонно распоряжался его деньгами, грубо обращался с официанткой, покрикивал на людей, сидящих за соседним столиком. Уйти он уже не мог. Пьяный угар охватывал его все больше и больше. Он уже смутно представлял все то, что творилось на небольшой площадке павильона.
— Официантка, шампанского! — последние слова, которые запомнил Кучеров.
Он проснулся с первыми лучами восходящего солнца. В комнате стояло несколько кроватей, аккуратно застеленных чистым бельем. «Где это я? — пронеслось у него в голове». Он подскочил как ужаленный и стал протирать глаза. Кровати по-прежнему стояли на своих местах, и лишь на одной из них он заметил человека, который издавал громкий храп. Кучеров подошел к двери, но она была закрыта. «Что же это такое? — вновь подумал он. — Меня куда-то закрыли? Маленькие окошечки, но зачем на них решетки?» Ему не терпелось узнать, что случилось. Медленно возникали в памяти события минувшего вечера. Он вспомнил, как встретил Кузнецова и как выпивал. Но как расстался с ним? Куда он девался? Нет, ничего не помнит! Кучеров вновь подскочил к двери и стал стучать. Он услышал чьи-то твердые шаги, потом в замочной скважине раздался щелчок. Дверь медленно отворилась, и Кучеров, увидев старшину милиции, оторопел от неожиданности.
— Как я попал в тюрьму? — еле проговорил он и в испуге опустился на стул.
— Успокойтесь, вы пока не в тюрьме.
— А где же? — все так же испуганно, быстро моргая и в упор глядя на старшину, проговорил Кучеров.
Старшина покачал головой.
— В вытрезвителе, — с укоризной глядя на парня, произнес он.
Вот так случается в жизни. Живет человек, трудится, работает, никто о нем ничего плохого не говорит, и вдруг попадает в вытрезвитель, а то и хуже: оскорбит кого-нибудь, обругает, а нередко дебош поднимет. Что делать с таким человеком, особенно если за его плечами еще каких-то восемнадцать-двадцать лет? Выпил сто-двести граммов водки, тут «друг» какой-то подвернулся, а в таких случаях «друзья» и знакомые всегда находятся, еще выпили и еще. «Пьяному и море по колено». Подходит к подвыпившей компании официантка и чем-то не угождает кому-то. И начинается. Крик, ругань, посуда летит на пол. Прибегают дружинники. Но что пьяному дружинники?
— Подумаешь, красную повязку повязал и значок навесил. Кто ты? Ты же такой, как я! Уходи прочь! — начинает кричать, дебоширить. И если уговоры не помогают, дебоширов задерживают, иногда с помощью милиции.
На второй день приводят нарушителя к прокурору. Сидишь и думаешь: что же с ним делать? Очень часто бывает, что в таких раздумьях проходят не минуты, а часы. Направить материал в суд? Для этого времени много не надо. Отпечатай постановление, распишись на нем, скрепи подпись печатью, и все. Дальше суд, исправительно-трудовые колонии. Но всегда ли нужно спешить с такими постановлениями?
— Так вы говорите, что Кучерова нужно арестовать? — спросил я оперуполномоченного дознания Журавлева.
— А как же! Ведь такое натворил, что аж диву даешься!
Я знаю, конечно, старшего лейтенанта Журавлева не первый год. Это у него давняя привычка преувеличивать то, что сделал задержанный Я еще раз перечитал дело.
— А нельзя ли, Иван Васильевич, обойтись без ареста?
— Никак нет. Он хулиган.
— Это, конечно, правильно. Кучеров хулиганил и даже оскорбил дружинников. Но вот смотрите, что вы сами написали: «1939 года рождения, член ВЛКСМ, окончил среднюю школу и техническое училище». Может быть воздержаться?
— Смотрите, товарищ прокурор. Вы решаете.
— Решаю, безусловно, я, но и вам нужно принимать участие в этих решениях. А вы даже характеристики с места работы не взяли, не говоря уже о большем.
Журавлев стоял навытяжку, слушал внимательно, как будто соглашался, но я видел, он уже давно решил о своем отношении к задержанному.
— Введите ко мне Кучерова.
Высокий стройный юноша с опущенной головой, несмело ступая, вошел в кабинет. Он остановился у порога, не зная, что делать дальше. Большие черные пряди волос закрывали его прямой лоб. Черные брови, дугой взметнувшиеся над усталыми печальными глазами, сходились почти у самой переносицы. Лицо молодое, но выглядел Кучеров старше своих двадцати лет. Одет просто: спецовка, простая штапельная рубашка, старые поношенные туфли.
— Так где вы его задержали? — спросил я у Журавлева.
— В парке, товарищ прокурор.
— Значит после работы домой не заходил?
— Нет, — еле слышно ответил он.
Я взял постановление на арест.
— Слушай, что здесь про твои «подвиги» написано, — начал читать.
Кучеров слушал, не поднимая головы.
— Правильно написано? — спросил я его, закончив чтение.
— Вначале правильно, а про павильон — не знаю.
— Как это не знаешь? — Мне хотелось, чтобы он сам хоть что-то сказал о себе.
— Пьяный был, ничего не помню.
Тягостно было смотреть на этого поникшего головой парня. В протоколе расписывались его вчерашние «доблести». Почему все это произошло?
— С кем был вчера?
— С Кузнецовым.
— Друг, что ли?
— Дружили мы с ним…
— Хороший друг. Сам-то убежал, а ты вот к нам попал.
Кучеров вскинул голову.
— Простите меня, это первый случай в моей жизни. — На глазах Кучерова показались слезы. Он стал вытирать их рукавом спецовки.
— А кто у тебя из родных есть?
— Мать.
— А отец?
— На фронте погиб.
— Мать работает?
— Больная она, на моем иждивении находится.
Его глаза вновь наполнились слезами.
— Я исправлюсь. Все товарищи мои скажут.
Упоминание Кучерова о товарищах показалось мне интересным. Но не все ли они такие, как его вчерашний собутыльник Кузнецов? Почему Кучерову сразу показалось самым легким выходом из положения обращение за помощью к товарищам? Неужели он уверен, что ему легко простят? Или он считает, что держать ответ перед нами проще для него, чем стоять па суде перед своими товарищами?
— А не струсишь на суде в своем цехе? — спросил я.
— Чего уже теперь трусить, — сказал он.
Я остался с Журавлевым.
— Так что же делать? — спросил Журавлев.
— Не будем спешить, — ответил я.
У меня еще во время беседы возник план всех разбирательств с делом Николая Кучерова.
Мать Кучерова Клавдия Ивановна с нетерпением ожидала сына с работы. Она приготовила обед, убрала в квартире и села у окна. Когда подошло время возвращения сына с работы, она не выдержала и вышла на улицу. Яркое июльское солнце ударило ей в лицо. Хотя уже была вторая половина дня, но оно нещадно палило. Мать стала в тени под развесистым деревом, пристально всматривалась в сторону остановки, откуда должен появиться Николай. На больших уличных часах стрелки показывали три часа пятнадцать минут. Сын должен подъехать с минуты на минуту. Не выдержала мать и подошла ближе к трамвайной остановке. Первый, второй, третий — считала она проходившие трамваи. Она вглядывалась в каждого человека, который спрыгивал со ступенек вагонов, но сына не было. Стрелки часов уже показывали пятый час. «За это время и пешком можно было дойти. А, может, сын так и поступил?» — подумала мать и побрела домой. Но сына дома не было. «Такого еще никогда не было», — сидя у окна, думала она. Прошел еще час, второй, третий. Не выдержала мать и пошла на завод. В цехе ей сказали, что Николай закончил работу еще в три часа и ушел. Мать вернулась домой. Всю ночь она просидела, ожидая стука. Много слез пролила она в эту ночь. Мать была у знакомых сына, ходила к Вале, за которой ухаживал Николай, заходила к директору школы и технического училища, но нигде не услышала нужного ответа. В милицию она не пошла: ей и в голову не могло придти, чтобы ее Коленька мог попасть в милицию.
