Марина Цветаева. Письма 1937-1941 - Марина Ивановна Цветаева

М.Л. Заблоцкий занимался в Комитете вопросами материальной помощи русским писателям. Доверенность и расписка Цветаевой написаны на одном листе (РГАЛИ, ф. 1568, оп. 1, ед. хр. 265, л. 2):

                                 Доверенность

Доверяю своему мужу Сергею Яковлевичу Эфрону получить причитающуюся мне ссуду.

                                              Марина Ивановна Цветаева

Причитающуюся мне ссуду в размере девятисот (900) ч<ешских> крон получила.

                                              М. Цветаева-Эфрон

Прага, 16-го февраля 1924 г.

<Приписка рукой С.Я. Эфрона>: По сему от М<ихаила> Л<азаревича> Заблоцкого для передачи М<арине> И<вановне> Цветаевой девятисот ч<ешских> к<рон> получил.

16 февраля <19>24 г.

                                                                СЭфрон 

Колбасина-Чернова О.Е. (1880 (1885, 1886)-1964), литератор, мемуарист. В 1923–1924 гг. в Чехии была соседкой Цветаевой по дому. В письме речь идет о причитающейся ей ссуде, выделением которой занимался Комитет. (См. письма к ней в кн.: Письма 1924–1927.) Ляцкий Е.А. (1868–1942), литературовед, профессор. Был одним из основателей Комитета в 1922 г. Ходатайствовал о помощи для О.Е. Колбасиной-Черновой перед М.Л. Заблоцким. 18 декабря Цветаева писала ему: «Огромное спасибо за Ольгу Елисеевну. Сегодня Ваше письмо Заблоцкому будет доставлено, посмотрим, заартачится или нет. Если деньги все-таки удастся получить, непременно сообщу Черновой, чьему участию она обязана этой удаче» (Письма 1924–1927. С. 101).

Комитет по улучшению быта русских писателей и журналистов субсидировался Министерством иностранных дел Чехословакии. Ссуды и пособия, за некоторыми исключениями, выдавались только писателям, которые жили в Чехословакии или имели серьезные заслуги перед страной. О.Е. Колбасина-Чернова, недавно переехавшая в Париж, какое-то время оставалась в списке Министерства.

В итоге ссуда была получена. Цветаева 26 декабря оповестила О.Е. Колбасину-Чернову об этом: «Завтра С<ережа> высылает Вам иждивение — 900 кр<он> — наконец полученные у Заблоцкого.

Тотчас же напишите благодарственное письмо Ляцкому…» (Письма 1924–1927. С. 101).

Видимо, это о нем, своем новом знакомом, писала в марте 1927 г. Цветаева Борису Пастернаку: «…Я сейчас в огромной волне Германии и Смерти, вся на Тем Свету́ — от Гёте до Рильке. И еще Бог послал мне живот ангела, 20-летнего немца с того света (на здешнем — с Рейна), с которым — мысленно и письменно, когда и устно — беседую неустанно. Учти далекость от меня <19>05 г. — всякого года — кроме 1875 г. и 1926 г. …» (Письма 1924–1927. С. 549). Цветаева в эти дни заканчивала очерк «Твоя смерть» («о двух смертях, пред- и по-шествующей смерти Рильке». Там же. С. 549). 1905 г. — возможно, речь идет о возрасте молодого немца. 1875 и 1926 — даты жизни Рильке. 

Датируется по содержанию и с учетом письма к Б.Л. Пастернаку (см. выше). Кроме того, 19 февраля на субботу приходится в 1927 г.

Новое знакомство, по всей видимости, было недолгим. «Мой немец, кажется, меня не вынесет. После 1-ой встречи он два дня болел. Ты понимаешь ЧТО́ на него рухнуло?!» писала Цветаева Пастернаку (Там же. С. 551).

Бетц Морис (1898–1946) — французский писатель, переводчик Рильке.

В черновой тетради с новой страницы письмо тому же адресату написано вслед за предыдущим. Цветаева, вероятно, решила ограничиться в письме лишь просьбой познакомить ее с М. Бетцем.

Кто именно имеется в виду, достоверно не установлено. Возможно, Е.А. Извольская (1896–1975).

Речь идет о фотографии между с. 64 и 65.

Цветаева писала об этом Рильке 14 июня 1926 г.: «У тебя прозрачные глаза, лазурно-прозрачные, как у Ариадны…» (Небесная арка. С. 92).

Летом 1897 г. Рильке сменил — под влиянием Лу Андреас-Саломе — имя Рене на более «звучное» Райнер.

Этой фразой открывается книга К. Зибера.

 Стихи Э. Ростана, чья драма «Орленок» (1900) завершается двумя сонетами, обращенными к тени герцога Рейхштадтского, сына Наполеона Бонапарта, и месту его первого захоронения (крипта капуцинов в Вене — фамильная усыпальница Габсбургов). Увлеченная в юности Наполеоном, Цветаева перевела «Орленка» на русский язык (перевод считается утраченным) и, возможно, оба сонета, отсутствующие в русском переводе Т.Л. Щепкиной-Куперник.

См.: Нива Ж. Миф об Орленке (По материалам женевских архивов, связанных с Мариной Цветаевой) // Звезда. 1992. № 10. С. 139–143; Стрельникова Н.Д. Марина Цветаева и Эдмон Ростан // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. 2009. № 3. С. 109–115.

Что именно думала Н. Вундерли-Фолькарт о книге К. Зибера и ответила ли она на этот вопрос Цветаевой, — неизвестно. Однако еще до появления книги в письме к Гуди Нёльке (1874–1947), приятельнице Рильке в 1920-е гг., от 13 октября 1932 г. Нанни Вундерли высказывала определенные сомнения:

«…Выходит книга о его <Рильке> детстве, написанная д-ром Зибером, мужем Рут. Я настроена скептически, сама не знаю почему. Это в высшей степени ответственная книга, ведь каждый поверит тому, что он прочитает. Но все ли, что он прочитает, заслуживает доверия? В его детстве было так много тяжелого, ужасного, так много уродливого и лживого, как говорил сам Рильке <…> …Детство — это его самая глубокая и — сколь часто! — открытая рана. Сможет ли эта книга о его детстве передать все то, что было им пережито? Он ведь сам хотел ее написать, так он говорил мне, — но, конечно, он не мог этого сделать там, все это еще оставалось для него слишком болезненным, и ему каждый раз приходилось отказываться от этого замысла. Как часто я жалела о том, что не знала его, когда он был маленьким! Как бы я могла его защитить! А там, мы ни о чем не должны сожалеть, ведь именно эта невыразимая тяжесть сделала из него того, кем он стал. И мне хотелось бы сколь можно доходчиво объяснить каждому, какой он обладал невероятной силой и что он был мужественнее, когда это требовалось, решительнее и бесстрашнее — словно тот, кто для этого создан! Это я видела, и как часто! Самое нежное в нем проистекало из самого сильного, и Бог был его союзником» (Письмо от 13