между солдатской каской и куполом общественного здания. Здесь язык затрепетал, извился и вывернулся, его мелкое дрожание было столь прекрасно, что полковник почувствовал, как теряет сознание. Такого не знал и готов не был. В его устойчивом представлении предложенный вариант был, по сути, тем же самым, что делает ребенок, добывающий материнское молоко. То, что делала Кло, было с другого берега, другой планеты, его юнкерский и даже мужской опыт не вмещал подобного. Но сколь же прекрасным и удивительным было возникшее ощущение. Где-то в подкорке всплывали и тонули в сладостной муке пустые сравнения: – «Я парю в эмпирее», «Я тону в бездне» – вся эта выспренняя чепуха не отражала и сотой доли его переживаний. Наконец она сделала последнее, неуловимое и неопределяемое движение, и он провалился… Куда? Вряд ли он смог бы это объяснить…
Потом пили кофе и чай, последний – в уважение к его происхождению. Кло щебетала, носясь по комнате в развевающемся пеньюаре, и бросала на Абашидзе загадочные взгляды. Заметив, как любимый взглянул на часы, сказала сдержанно:
– Ты торопишься? У тебя свидание?
– Нет, что ты… – замялся. Она спрашивала неспроста. Не хватало еще, чтобы начала изобличать. – Моя пациентка… – смешался. Он же аптекарь, а не доктор. – Так я в шутку называю своих постоянных покупательниц, пригласила меня на ланч. Я осматривал ее мужа и… Там не все здорово, Кло… Ее муж серьезно болен. Я бы никогда не ушел от тебя сейчас, если бы не это печальное обстоятельство.
– Я понимаю. Ты прав: я ждала – признаешься ли ты сам или мне придется тебя изобличить.
– В чем? – искренне обиделся. Да что она, в самом деле… Но она знала – к чему вела:
– Речь идет о Моше Штерне, не так ли? Это наш банковский консультант. Видишь, я все знаю. Вчера его жена Роза была здесь, у меня, она с таким восторгом рассказывала о тебе, что я мгновенно все поняла. Женщину трудно обмануть, мой милый…
– Господи… – вздохнул облегченно. Чертова идиотка, кто тянул тебя за язык, будем надеяться, что хоть подробности не изложила. – Я и не собирался обманывать. Старая пациентка (она еще, оказывается, и Роза. Надо же)…
– И женщина, добавим, – непримиримо перебила Кло.
– Ради бога! – почти закричал. – Нашла к кому ревновать! Я просто посочувствовал им…
– Не вздумай завести с нею роман… – погрозила пальцем.
– Ты с ума сошла! – изумился искренне, вскочил с дивана и заключил в объятия.
Все повторилось на ковре. На этот раз обыкновенно. В какое-то мгновение полковником овладела скука.
По дороге к Штернам он думал о непредсказуемости судьбы и о том, что умный человек выгоду получает дважды, причем от одного и того же. Причастность обеих женщин к выполнению задания не пугала: в нужный момент он извлечет максимум из той и другой, – в конце концов, два плюса всегда лучше, чем один.
Квартира Штернов располагалась в весьма пристойном жилом доме за железнодорожным вокзалом. Ехать здесь приходилось медленно, дальше третьей скорости дело не шло: через каждые сто метров асфальт под углом уходил вверх. Умное изобретение западных градостроителей… В спальном районе люди должны жить без грохота автомобильных моторов и колес.
Позвонил, его уже ждали, раскрасневшаяся Роза (вспомнилась юнкерская поговорка – «когда люблю – фамилии не спрашиваю») встретила обильным щебетанием, возгласами и всплескиванием рук: «Моше, Моше, месье Абашидзе уже пришел, встречай!» Явился Штерн, опираясь на палку (в аптеке он был без оной, форсил, должно быть, на людях), в меру весело улыбнулся, пригласил в гостиную. Сели, в комнате стояли по углам горки со старинным фарфором, перехватив взгляд гостя, хозяин объяснил, что с юных лет обожает фарфор и более всего – мейсенский и русский. «Правда, в последние годы находить предметы все труднее и труднее, хотя… – Открыл прозрачную дверцу, извлек фарфоровую шкатулку рококо, протянул: – Откройте. Только аккуратно, пожалуйста…»
Абашидзе снял крышку и ничего не увидел – фарфор как фарфор, белый, старинного замеса, это видно, так, ничего удивительного.
– Посмотрите на свет… – с дрожью в голосе произнес Штерн.
Взглянул и… упало сердце: жест в жест, позиция в позицию то же самое, что проделывали вчера с Розой на столе… Да-а, в старину предки умели не меньше, если не больше. Всмотрелся: господин в белой исподней рубахе с жатым воротником и спущенных панталонах французского образца пристроился к полной даме, возлежавшей на канапе с непомерно длинными ножками (прямо лежак для утех, специально сотворенный), и сопя – это ощущалось, несмотря на внешнюю молчаливость безделушки, – пытался утопить свой огромный предмет в ее дебелом теле.
– Возбудительно… – проговорил задумчиво, возвращая шкатулку хозяину. – Редкостная штука, это я вам как специалист говорю. Да я уже сообщил вашей супруге, что у меня несколько профессий, искусствовед – одна из них.
– Вы ничего мне не сообщали. – Роза стояла в дверях и вглядывалась с подозрением. – Вы что-то путаете, месье…
– Ах да… – довольно резко хлопнул себя по лбу ладонью. – Я вчера своему провизору сказал. Он принес серебряный кувшин со старинной монограммой и убеждал меня, что эта вещь принадлежала Людовику XIII! Нет, конечно. Он очень огорчился, очень…
– Ах вот в чем дело… – расцвела мадам. – Что ж, у вас теперь есть повод утешить и разочаровать моего дорогого супруга. Моше, покажи свою коллекцию месье. Господа, через десять минут прошу к столу. – И величественно выплыла из комнаты. «Боже, какой я м…к, – неслось в голове полковника. – Я был на грани провала. Черт бы их всех взял, их слишком много для моего возраста…» – кокетничал, конечно, потому что в то же мгновение подумал, что и десятерых было бы не слишком много. Но – промах есть промах, следует держать себя в руках, не расслабляться. А то ведь, не ровен час…
– Я расскажу вам историю одного талисмана, – заговорил Штерн. – Голда слышала ее многажды… Вы – профессионал, вам будет интересно.
– Голда? О, месье, какое прекрасное имя! Я знаю, что на окраинах России это имя в большом почете!
– Не знаю, как в России, – с сомнением произнес хозяин, – но у нас это принято. Обычай. Голда-Розалия-Инесса! Реббе очень протестовал против последнего имени, оно не каноническое. Он предлагал, чтобы в-третьих Роза была Нехамой. Когда мы сочетались, я взвился! Нехамой звали уличную проститутку моего детства! Как такое возможно, спрошу я вас? Тогда этот так называемый учитель записал только первые два! С тех пор я ни разу не был в синагоге, можете себе представить?
– Вы начали о талисмане… – осторожно вернул Штерна к искомому.
– О да! Это совершенно невероятная история!
Да, это действительно была история. Принято считать, что Николай Второй и его
