за «осуществимое и полезное» навигационное решение.
Бывший корабль Чипа «Центурион» сыграл роль в испытании потенциально революционного нового метода. За четыре года до этого плавания на его борту находился сорокатрехлетний изобретатель Джон Гаррисон, которого первый лорд Адмиралтейства Чарльз Вейджер аттестовал как «очень искусного и здравомыслящего» [227]. На корабле Гаррисону предоставили полную свободу действий в проведении испытаний его последнего изобретения – часов высотой шестьдесят с небольшим сантиметров с компенсацией маятника стержнями. Когда Гаррисон применил устройство для измерения долготы «Центуриона», он точно установил, что корабль отклонился от курса на… почти сотню километров! Изобретатель продолжал совершенствовать свое детище, пока в 1773 году в возрасте восьмидесяти лет не получил заслуженную награду.
Однако у Чипа и его команды чудесного изобретения не было. Им приходилось полагаться на «счисление пути» – довольно сложный процесс – с применением песочных часов для оценки времени и бросанием в море веревки с узлами для приблизительного определения скорости корабля. Также капитан опирался на интуитивное понимание влияния ветров и течений, и результат сводился к сумме обоснованных догадок и слепой веры. Потому очень часто «метод счисления пути вел прямиком к смерти» [228], по выражению Собель.
Душу Чипу грел хотя бы календарь. Стоял февраль, а потому к морям у мыса Горн эскадра подойдет в марте, еще до наступления южной зимы. Они, вопреки всему, успели. Только ни Чип, ни другие моряки не ведали, что лето – отнюдь не самое безопасное время для прохождения вокруг мыса Горн с востока на запад. Действительно, в мае и в зимние в Южном полушарии июнь и июль температура воздуха ниже и света меньше, а ветры умеренные и иногда дуют с востока, что облегчает проход в Тихий океан. Конечно, в другие сезоны условия суровее. Однако в месяц равноденствия – март, – когда солнце находится прямо над экватором, западные ветры и волны, как правило, достигают своего пика. Так что Чип шел навстречу «слепой ненависти Горна» не только по счислению пути, но и в самый опасный момент.
* * *
Чип вел «Вейджер» на юг вдоль побережья нынешней Аргентины. Он шел вплотную к шести остальным кораблям эскадры, расчистив палубы для боя на случай появления испанской армады, зарифив паруса и задраив люки. «Погода у нас была капризная и бурная… с таким неистовым ветром и морем, что мы шли очень резво» [229], – писал преподаватель Томас.
Поскольку у «Триала» была сломана мачта, эскадра на несколько дней остановилась в гавани Сан-Хулиан. Посещавшие ее ранее мореплаватели рассказывали, что видели тут жителей, однако теперь все здесь казалось заброшенным. «Единственной встретившейся нам достопримечательностью были броненосцы, или “свиньи в доспехах”, как их зовут моряки, – писал казначей «Триала» Милькамп. – Величиной с крупную кошку, свиное рыло, они покрыты толстым панцирем… твердым настолько, что выдерживает сильный удар молотком» [230].
Сан-Хулиан был не просто заброшенным местом, в глазах Чипа и его людей он также являл собой жуткий памятник тому урону, который может нанести экипажу корабля долгое путешествие. Когда в день Пасхи 1520 года здесь бросил якорь Магеллан, несколько его кипящих от возмущения людей попытались его свергнуть, и ему пришлось подавить мятеж. На крошечном островке в гавани он приказал казнить одного из бунтарей – его тело четвертовали и повесили на виселице для всеобщего устрашения.
Пятьдесят восемь лет спустя, когда во время кругосветного путешествия в бухте Сан-Хулиан остановился Фрэнсис Дрейк, он также заподозрил заговор и обвинил одного из своих людей, Томаса Даути, в измене. (Обвинение, скорее всего, было ложным.) Даути умолял вернуть его в Британию для надлежащего судебного разбирательства, но Дрейк ответил, что «ловкие законники» [231] ему не нужны, добавив: «Законы меня тоже не волнуют». Даути обезглавили топором на том же месте, где казнил Магеллан. Дрейк приказал поднять все еще истекающую кровью голову перед своими людьми и воскликнул: «Вот! Таков конец предателям!» [232]
Пока Чип и другие капитаны Ансона ждали окончания ремонта мачты «Триала», один офицер определил место, где происходили казни. Оно казалось «обиталищем нечестивых духов» [233], нервно заметил лейтенант Сумарес. Двадцать седьмого февраля Чип и остальные люди с облегчением покинули остров, который Дрейк назвал островом Подлинной Справедливости и Кары, а его команда – Кровавым островом.
* * *
Течения влекли эскадру на край света. Воздух становился все холоднее, суровее, порой доски припорашивал снег. Чип стоял на квартердеке, одетый в самостийную капитанскую форму. Он сохранял бдительность, время от времени оглядывая окрестности в подзорную трубу. Он видел пингвинов, которых Милькамп назвал «полурыбами, полуптицами» [234], и южных и горбатых китов. Впечатлительный Байрон позже писал об этих южных морях: «Невероятно, сколько здесь китов, они начинают представлять угрозу кораблю, с одним мы чуть не столкнулись, а другой обдал струей воды квартердек, и они были самыми большими из всех, что нам когда-либо доводилось видеть» [235]. Еще были морские львы, которых Байрон посчитал «весьма опасными животными», отмечая: «Один из них напал на меня, когда я меньше всего этого ожидал, и мне пришлось немало потрудиться, чтобы от него избавиться, они чудовищных размеров и в гневе издают страшный рык» [236].
Плаванье продолжалось. Эскадра шла вдоль побережья Южной Америки, и Чип видел горный хребет Анд, протянувшийся по всей длине континента, с заснеженными пиками, местами возвышавшимися более чем на шесть километров. Вскоре над морем, точно призрак, поплыл туман. Он придавал всему, как писал Милькамп, «маняще величественный вид» [237]. Все вокруг причудливо изменяло формы, перетекало. «Иногда земля казалась огромной высоты с колоссальными изломанными горами» [238], – писал Милькамп, а потом она волшебным образом растягивалась, изгибалась и сплющивалась. «Ту же трансформацию претерпевали корабли, то представая огромными разрушенными замками, то в своем истинном обличье, а то в виде больших плавающих по воде бревенчатых срубов». Он заключал: «Кажется, мы и вправду находились в самом средоточии колдовских чар».
Чип и его люди миновали устье альтернативного пути к Тихому океану, Магелланов пролив, которого Ансон решил избегать, как очень узкого и местами извилистого. Они миновали мыс Одиннадцати тысяч девственниц и мыс Святого Духа. Они выскользнули за пределы континентальной части материка, лишившись почти всех ориентиров. Единственным оставался остров на западе, площадью свыше 50 тысяч квадратных километров, выделявшийся множеством пиков Анд. На замерзших склонах «ни единого во всей унылой округе клочка радующей глаз зелени» [239], жаловался преподаватель Томас.
Этот остров был крупнейшим в архипелаге Тьерра-дель-Фуэго – той самой Огненной Земли, где, по свидетельству Магеллана и его людей, они видели пламя костров туземных лагерей. Конкистадоры утверждали, что жители этих мест были
