У нас стоят морозы и все потонуло в снегу, весной даже не пахнет. В городском саду попорчены пальмы и вечнозеленые бордюры. У нас пальма имеет только два листа, и вообще сад имеет жалкий вид. О ремонте пока нечего и думать. Небывалая погода в такую пору у нас в Крыму! Тоскую по случаю смерти М.Н. Ермоловой. Не приходилось ее видеть, и все-таки приятно было, что она жила на свете и держала в своих руках большое хорошее прошлое… Ведь мы воспитались на этом великом ее благородстве. Чистая и прекрасная улетела душа! Проливаю слезу и обнимаю тебя. Всем привет. Маша
11. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
28 марта 28 г. [Москва – Ялта]
Маша, милая, меня опять положили недели на две. Оказалось, что сердце мое занимает вроде полгруди – несовременно занимать такую большую площадь. Людмила начала делать уколы стрихнина – предстоит 30 таковых. Велели лежать. Здоровое тело мое болит от лежания. Пропустила юбилей прощальный Н.А. Смирновой[18]. Лежу, читаю, написала об Ибсене для «Красн. панор.»[19]. Людмила тоже лежит – отравление, и расширение сердца. Лева тоже куксится. Целую. Оля.
Как твоя почка? Тоже радость.
12. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
2/IV-28 г. [Ялта – Москва]
Я вижу, милая Оля, что ты без меня ведешь себя чрезвычайно плохо! Ведь ты до неприличия всегда хвастаешь здоровьем и презираешь меня за мои стоны… Надеюсь и уверена, что ты, Бог даст, скоро поправишься и начнешь злоупотреблять спиртными напитками. Я же остаюсь верна себе и продолжаю стонать от болей в правом боку, который ты мне натирала американским снадобьем. Дело в том, что почка тут не при чем (à la Демьян Бедный). От московского падения случилось у меня кровоизлияние в области тазовой кости, и когда доктор Цанов надел на меня бандаж, то от давления сделалось еще больнее и положение ухудшилось. Пришлось звать хирурга, нашего знаменитого Киша. Он сбросил с меня вериги, приказал делать горячие ванны, массаж с мазью из хлороформа и лиловый свет. Сидеть смирно с подушкой за спиной и мечтать… Кроме сидения и мечтания я исполняю все. Пожалуй, помечтала бы полежать денька три, но увы – нужно бегать доставать материалы на ремонт, хлопотать о рабочих и т. п. Приходится часто и подолгу стоять столбом в ожидании какой-нибудь бумажки или свидания с нужным лицом, и так иногда бывает больно, что хочется плакать… К счастью, что со мной брат Миша, котор. разделяет мои работы и страдания, а то бы я пропала… Как трудно возвращаться пешком из города при моем положении, подумай! Стараюсь быть терпеливой и радуюсь, что успешно приобретаю материал и не платоническое сочувствие Чеховскому Дому.
Итак, протягиваю тебе руку, товарищ, выздоравливай скорее, пиши пьесу или современный роман, и я буду гордиться тобой еще больше.
Исполни, моя дорогая, просьбу мою: позвони m-me Шабулиной Анне Ивановне 33–52 и извинись за меня, что я не простилась с ней, что, мол, спешила и была больна. Если можно, устрой ее на «Турбиных», но это необязательно. Попроси Сонечку это сделать, ей не привыкать-стать говорить по телефону за других, а я буду ей глубоко благодарна и заранее нежно ее обнимаю и крепко целую. Мне было так приятно пить с ней по утрам кофеек и разговаривать! Вообще я с благоговением вспоминаю мою жизнь у тебя.
Напиши мне адрес Дроздовой, я хочу послать ей всякую дрянь для ее кукол и др. надобностей.
Привет всем обитателям твоего жилища, а также Еликону и милосердной Людмилочке, как жаль, что она перестала мне писать.
Это письмо пойдет только завтра, а теперь покойной ночи.
Целую крепко и люблю. Твоя Маша
13. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
11 апр. 1928 г. [Москва – Ялта]
Христос Воскресе, дорогая Маша, лобызаю и обнимаю и желаю благости, радости, а главное, чтоб кончились твои внутренние кровоизлияния. Что это такое?!!
Только вчера вернулась из Аносиной пустыни, где была с Людмилой; жила отрешенная от мира в тишине обители целых семь дней. Всё больше лежала и слегка температурила. Сердце, думаю, приходит в норму, но все еще не играю[20], и вообще хорохориться не могу. Людмила делает мне уколы стрихнином, терпит мой дурной характер.
Ах, Маша, как чудесно в Аносине! Тихая, скромная обитель (по-теперешнему артель), но, увы, тоже, верно, доживающая свои дни. Все работают, с большой любовью к своему гнезду, все какие-то радостные.
В гостинице мы жили совсем одни, питались монастырскими щами, покупали творог, яйца. Если бы я была здорова и могла бы стоять службы, я бы там причастилась. Постояла только всенощную накануне благовещения и в Вербную Субботу. Было чудесно и полно настроения. Когда подняли прямо лес серебристых верб и среди этого прозрачного леса черные клобуки и строгие силуэты монахинь, темное дерево иконостаса, полуосвещенная церковь (лампадами), много шаловливых детей деревенских с вербочками… и за оградой – тишина леса, снег, темные ели у ограды, было так тихо, что свечу донесла, даже не загораживая рукой, и горела эта свеча у нас перед иконой Бориса и Глеба, и было празднично.
Была я у бывш. игуменьи, пила чай с вареньем. Она мне прислала замечательный старый образок Михаила Архистратига.
Ехать от станции 6 верст. Ты жила в деревне и знаешь, что значит распутица – о!.. Если б было время, описала бы все. Целую крепко, надо бежать.
Христосуюсь с Полинькой, Маришей и поздравляю M-me Пижо. Мих. П-чу привет и поздравление.
Скоро выйдет еще моя статья об Ибсене[21]– пришлю и ее и о Горьком[22].
Лева, С.В., Лизавета, Людмила целуют тебя.
Слушала вчера в Вахт. театре в концерте Левины вещи – интересно.
В деревне перечитывала письма А. П-ча 88 и 89 года – жила вместе с вами на Кудр. – Садовой, Бабкино и у Линтваревых. Целую.
14. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
15/IV-28 г. [Ялта – Москва] Первый день праздника.
Только что кончила принимать визитеров, был даже Ив. Алекс. Белоусов. Устала, но хочется сказать тебе: Воистину Воскресе! Моя дорогая, хорошая сестрица Аленушка! Очень счастлива, что ты поправляешься, и очень завидую, что были в Аносиной пустыне. В своей ранней юности я была там вместе с Киселевыми, летом, когда монашенки жали хлеб под руководством игуменьи. Нас принимали ласково, и так как гости были знатные, то игуменья одарила нас бисерными рукоделиями, я помню, такими красивыми, что я долго берегла свой подарок и дорожила им. Ехали мы на лошадях из имения В.И. Фирсановой, вместе с ней и, кажется, в ее экипажах, а обратно в Бабкино по чудным лесам и долам… Как это было давно и как было прекрасно!..
Теперь проза. Дом наш весь в лесах, окна вынуты, смертельный холод. Моя комната, кабинет, спальня, комната матери эвакуированы совершенно. Я с Полей пока в столовой. Внизу свалка мебели. Кляну шаляпинскую рухлядь, котор. утомила меня даже до бесконечности… Молясь, я только говорю: Господи, пошли мне сил, и больше мне ничего не надо… Ведь я начала ремонт с негодными средствами, и у меня нет даже десятника. Приходится выклянчивать материалы и безумно торговаться с рабочими… На три с половиной тысячи далеко не уедешь, тогда как на другие подобные дома назначены десятки тысяч. Я натерпелась горя с бедным Мих. Павл. У него был сильный припадок грудной жабы, едва спасли. Доктора два дня не выходили из нашего дома. Я обливалась слезами. Целую тебя трижды и обнимаю. Маша.
Крепко целую Леву. Что он думает насчет Крыма?
Понемножку продолжаем трястись…
15. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
2 мая 1928 [Москва – Ялта]
Маша, дорогая, целую вечность не писала тебе. Да тебе и не до нас теперь – вся в ремонте и в хлопотах. Как движется дело? Удачно? Как чувствует себя Мих. Павл.? А ты сама, с своим внутренним кровоизлиянием? Что это такое? Как же ты можешь так тормошиться?! Надолго ли затянется ремонт?
Получила ли ты мою доверенность на твое имя?
Я теперь поправилась, слава Богу. Живу не на правах больной. Страстную еще была не совсем в себе, даже к утренней не пошла, да никто не пошел – было холодно, неприветливо. Пришли Книппера, и вся компания очень порывалась начать разгавливаться, не дожидаясь 12 час., но я воспротивилась, и, чтоб укротить алчущие желудки, я им стала читать рассказы А. П-ча, между прочим, «Сирену» – ты представляешь себе? Бертенсон урчал и подергивался на диване. Конечно, была Любочка, принесла мне в большом яйце чудесную маркизу, под юбками которой должен сохранять теплоту чайник.
Репетируем «Вишневый сад». Можешь себе представить, какая это радость!
В театре перевороты, смена дирекции, молодежь берет в свои руки бразды…[23]. Что-то будет!! Атмосфера тяжелая. Вчера вернулся из Берлина (куда ездил на несколько дней) Влад. Ив. Предстоит борьба. Скоро ли будет сосредоточено внимание всего организма нашего театра на сцену, на искусство, а не на дирекцию, правление, секретарей etc… Надоело. Я так рада, что я далека от всей этой кутерьмы.
