Чеховы ночевали у нас; на утро мы ходили плюс амфиканка моя в Музей игрушек – чудесно! Помнишь Бартрама?[34] Он водил и все нам пояснял. Смотрели театр. марионеток, фокусника, и очень были довольны. Поведу Вовку туда – это в чудесном Селезневском доме на Пречистенке.
О своей поездке в Ясную поляну напишу тебе отдельно.
Сегодня я была с Соф. Вл. на Воробьевых горах. Ах как чудесно – какой легкий, бесконечно пестрый местами лес, и аромат осени… Обратно приехали на пароходике с массой детей.
Ну, спешу, играю сегодня. Целую тебя и обнимаю, привет Мих. П-чу – спасибо за поздравление. Твоя Оля.
Молодые собираются писать тебе. Лева – правая рука Немировича в Музык. студии[35].
Марина в детском саду, и в восторге. От Олички получила прелестное письмо, половина русская, конец по-немецки. Оля
23. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
10 окт. 1928. Москва [В Ялту]
Маша, дорогая, милая!
Очень, очень прошу тебя, не откладывая ни минуты, попроси или фотографа или Мих. П-ча переснять портрет П.И. Чайковского с надписью, кот. стоит у А. П-ча в кабинете. Это необходимо для 35-летия со дня смерти П. И-ча. Меня давно просил об этом Жегин, а я что-то подзабыла. Умоляю, спаси меня и устрой. Все расходы будут возмещены. Только вышли скорее.
Очень хочу написать тебе как следует и порассказать о Ясной поляне. Кстати, читаю теперь Дневники Софии Андреевны[36] – очень назидательно.
Я пока днями свободна, играю часто «Бронепоезд» (т. к. Лилина за границей) и «Жерар». Сейчас работают над «Блокадой» Вс. Иванова, начинают «Бег» Булгакова, «Дядюшкин сон» и «Плоды просвещения». Ждем Конст. С., чтоб начинать юбилейные отрывки[37]. Маша, ты собираешься в Москву к 27-му?
Живем все больше вразброд. Лева пропадает в Музык. студии, Люба на службе. Встречаемся за обедом. Чеховичей давно не видела, должны были быть 17/30 у нас, и захворал Сережа. Завтра я завтракаю у Горьких с Москвиным и Качаловым, приглашены на «степную устрицу», что сие – не знаю. Рассказала бы я тебе про него! Я его укоряла, что не побывал в Ялт. доме. Он говорит, что хотел, но на него насели, и он первый раз в жизни встретился с Сергеевым-Ценским[38] и проговорил с ним все короткое пребывание в Ялте.
Почему ты мне не пишешь? Как самочувствие? Все в порядке? Соф. Вл. все ходит в церковь, где служит о. Сергий. Недавно он был у нас, все не устроится с квартирой. Церковь ему Арбатская очень по душе.
Ну, Маша, спешу, целую тебя, обнимаю. Ильясу выслала все деньги (за домик), послала доверенность Роману.
Наши тебе шлют привет. Будь здорова, приезжай. Твоя Оля
24. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
14/Х-28 г. [Ялта – Москва]
Милая Оля, дорогусенька моя, давно я тебе не писала, хотя не переставала думать о тебе, щелкая на счетах. Я никому не пи…сала. Не дописав «не писала», пришлось от страха удирать вниз по лестнице – опять землетрясение… Довольно сильный короткий толчок, все затряслось и зазвенело. Мих. Павл. даже выбежал. С сжатым сердцем я опять поднялась к себе наверх, и вот продолжаю мое послание, стараясь успокоиться от пережитого волнения… Ведь никак не привыкнешь к этому удовольствию, шут его возьми!.. Противно! А казалось, что уж в недрах земных все спокойно и если повторится, то через много, много лет… А в природе чудесно, прозрачно, горы опять позеленели, тепло и только вдали высоко золотятся и краснеют леса. Перепадают дожди, и у нас в саду опять много цветов, желтые ромашки все еще цветут, также и лиловые петуньи… Эдем, как говорит Иван Владимирович[39].
Вчера получила твое спешное письмо, но, к сожалению, нельзя так скоро исполнить твое поручение, хотя Мих. Павл. и старается. Сегодня не застал фотографа, пойдет завтра.
Орловы устроились хорошо, вошли уже в нашу компанию и, по-видимому, чувствуют себя не чуждо. Вчера у Ванды был пир на весь мир. Во время ужина говорили речи, конечно, начал по обыкновению Кузнечик[40], сказал хорошо и Орлов. Потом музыка, пение и… декламация. Поселились Орловы в старом городе, на даче вдовы д-ра Федорова, близко к Ванде, она ухаживает за ними вовсю и кормит до отвала… Особенно наслаждается едой m-me.
Мне скучно, я часто вспоминаю лето – мои путешествия в Гурзуф, и с грустью узнала, что будущим летом театр ваш уезжает за границу и даже в Америку[41]. Увы мне! Если жива буду, тоскливо мне будет без тебя и без Гурзуфа. На торжества я не приеду. Зачем я там нужна? Если буду иметь кроме финансов еще и деньги, то в феврале приеду. Кстати, к тому времени московский репертуар выявится и я получу отображение всей московской театральной жизни… Надеюсь, что ты позволишь мне пожить у тебя и обласкаешь меня по примеру жирных лет. Собери всех еврейчиков – Книпперовичей и Чеховичей, а также и Еликончика, прочти им, если захотят, это письмо и скажи, что ввиду моих преклонных лет мне уже трудно писать каждому в отдельности. Пусть не обижаются. На Еликона же я сердита – за что она сделала меня bête noire’ом[42]? У меня глаз всегда был хороший и никому вреда не делал! Я надеюсь, что она здорова и фурункулы прошли. Это часто бывает от моря. После них человек очищается и хорошеет…
Твою керосинку я отдавала в починку, и теперь она прекрасно работает у меня в маленькой галерейке, варим на ней чай и кофе. Она блестит, как медные части немецких орудий. За прокат я плачу тебе теми деньгами, котор. я затратила на починку. Скажи Сане, что она уже не «пыхкает» и к ней можно подходить близко. Ну, кажется, довольно написала, теперь будьте все здоровы и благополучны, целую всех и тебя крепко, пиши и пишите почаще, не забывайте меня одинокую. Буду ждать описания твоей поездки в Ясную поляну и обеда у Горького. Мне теперь посвободнее, я уже послала годовой отчет, жду только ревизии. С упоением прочитала Вал. Фейдер о Чехове[43]. Точно «Войну и мир» Толстого читала. Интересное семейство там описано… Теперь читаю «Обломова», и скоро кроме газет нечего будет читать. Умоляю, пришли что-нибудь интересное. Нельзя ли дневник Толстой?[44] Передай мой привет и поцелуй Соничке. Как ее здоровье? Мне бы хотелось послать ей варенья, да не с кем. Маша
Находящаяся в гуще закулисных событий секретарь дирекции и личный секретарь Н. – Д. О.С. Бокшанская 5 июля 1929 г. по-своему объясняла находящемуся в Америке С.Л. Бертенсону подноготную происшедшего: «…вопрос о гастролях, которые предложил нам Гест. Сначала все шло как будто на то, что поездка состоится, принципиальное согласие Гесту было дано. Но потом наше Управление (пятеро молодых, которые еще при Вас были призваны к работе, кроме Завадского, который – шестой – вышел из Управления) решило, что поездка срывает московский сезон и поставила перед Владимиром Ивановичем категорическое пожелание Управления отказаться от поездки. При этом все они не скрывали, что если б они попали в поездку, то голосовали бы за поездку. А из всего Управления в поездку должен был ехать только Хмелев, который страстно этого желал, но которому и заикнуться об этом нельзя было, чтоб товарищи его тотчас на него не напали, что он говорит за поездку из личных соображений. Мое твердое убеждение, что поездка ничего не срывала и свободно могла бы состояться» (там же, с. 46).
25. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
29/Х-28 г. [Ялта – Москва]
Милая Оля, позволь мне поздравить тебя со званием Народной артистки. Народная карамель всегда лучше других и вкуснее. Теперь и ты будешь лучше, добрее и с большей любовью относиться ко мне. Ты опишешь мне торжества обязательно и не будешь отделываться одними обещаниями, как это было относительно Ясной поляны и завтрака у Горького.
Была у меня Екатерина Павловна, но очень ненадолго. Когда она обегала дом и сад, то я заметила у нее слезинки на глазах… Этому визиту я обрадовалась очень и не могла скрыть своей радости… Почему-то было трогательно. Ты поговори по телефону с ней, пусть она расскажет свое впечатление. Как бы я хотела послать тебе цветов из нашего сада! Прими их мысленно. Я нарву букет и поставлю перед твоим портретом с надписью: народной артистке. Привет всем. Целую. Маша.
У меня болят глаза.
26. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
12/XI-28 г. [Ялта – Москва]
Милая сестрица! Посылаю Вам цветиков из нашего сада и надеюсь, что Вы уже излечились от угара славы и Ваши рабыни тоже. Теперь уже можно написать бедной родственнице Марии.
У нас много хризантем. Пока еще тепло. Хочется в Москву.
27. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
12[–21] ноября 1928. Москва [В Ялту]
Машенька, дорогая, ты, небось, дивишься, что я не пишу? Понимаешь, так много нужно тебе писать, так о многом потолковать, что жуть берет и боязно браться за перо – от трусости. Вот тебе и карамель народная! Ты меня очень рассмешила этим прозвищем и тем, как ты цветы поставила пред моей фотографией с надписью.
