строя усталостью и болезнями» [270].
Кораблям грозила опасность лишиться экипажа. Хирург Генри Эттрик, после смерти главного хирурга «Центуриона» переведенный с «Вейджера» на флагман, пытался остановить вспышку. Внизу, на орлопдеке «Центуриона», облаченный в халат, он достал пилу и вскрыл несколько трупов, пытаясь установить причину болезни. Может быть, мертвые спасут живых. Согласно его сообщениям, «кости жертв после удаления всей плоти были совершенно черными» [271], а их кровь, казалось, имела специфический цвет, как «черно-желтый раствор» [272]. После нескольких абдукций Эттрик заявил, что болезнь вызвана холодным климатом [273]. Однако когда Эттрику указали, что цинга так же распространена в тропическом климате, он признал, что причина может оставаться «полнейшей тайной» [274].
* * *
Эпидемия, эта буря в самом сердце бури, свирепствовала. После ухода Эттрика на «Центурион» на «Вейджер» перевели хирурга «Триала» Уолтера Эллиота. Байрон описал его как крупного, активного и очень сильного молодого человека, которому, казалось, на роду написано пережить всех. Эллиот был предан капитану Чипу, который теперь и сам боролся с цингой. «Это великое несчастье, – заметил Эллиот, – что капитан заболел в такое время» [275].
Доктор делал все, что в его силах, чтобы помочь Чипу, Байрону и другим больным. Но существующие лекарственные средства были так же бесполезны, как и лежащие в их основе теории. Ряд людей, думая, что нечто жизненно важное для человека содержится в природе земли, утверждали, что единственное лекарство – это закапывание больных по подбородок в землю [276]. Офицер из другого похода вспоминал диковинное зрелище: «двадцать торчащих из земли человеческих голов» [277].
Пока экспедиция Ансона была заперта в море, главным предписываемым снадобьем считались «таблетки и капли» доктора Джошуа Уорда – слабительное, если верить рекламе, приносящее «множество чудесных и внезапных исцелений» [278]. Ансон, отказавшийся подвергать своих людей тому, чего не испытал сам, принял снадобье первым. Томас писал, что у большинства его употребивших начались «сильнейшая рвота и понос» [279]. У одного матроса после единственной таблетки ноздрями хлынула кровь, и он лежал при смерти. Уорд оказался шарлатаном, его зелье содержало опасную для жизни концентрацию щелочного металла сурьма, а некоторые подозревали, что и мышьяка. Таблетки лишали больных необходимых питательных веществ, что, вероятно, привело к множеству смертей. Хирург Эттрик, позже умерший в пути от болезни, в отчаянии признал, что все доступные ему методы лечения бессильны.
Решение проблемы, однако, было элементарным. Цингу вызывает дефицит витамина C, который содержится в сырых овощах и фруктах. В результате человеческий организм перестает вырабатывать волокнистый белок, известный как коллаген, который скрепляет кости и ткани и служит для синтеза дофамина и других гормонов. Скорее всего, люди Ансона страдали от нехватки и других витаминов, таких как ниацин (его дефицит приводит к психозу) и витамин A (его недостаток провоцирует куриную слепоту). Позже лейтенант Сумарес ощутил силу некоторых питательных веществ. «Я отчетливо наблюдал, – писал он, – что в человеке присутствует нечто неуловимое, чего ни восполнить, ни сохранить без помощи определенных земных частиц, или, говоря попросту, земля – неотъемлемый элемент человека, а овощи и фрукты – единственное лекарство» [280]. Немного цитрусовых – вот и все, что требовалось Байрону и его товарищам для борьбы с цингой. Они даже останавливались для пополнения запасов продовольствия на острове Санта-Катарина, где в изобилии произрастали лаймы. Лекарство – тот самый незапретный плод, десятилетия спустя вошедший в рацион всех британских моряков, даже прозванных «лаймы», – находилось буквально у них под рукой, но так и не было найдено.
* * *
Эскадра двигалась дальше. Байрон с тоской наблюдал, как многие больные задыхались, как будто тонули на суше. Они умирали один за другим – вдали от семей и могил предков. Кое-кто из тех, кто пытался встать, как отмечал преподобный Уолтер, «умирал, не успев добраться до палубы, и никого не удивляло, что еще способные ходить по палубе и выполнять какие-то обязанности в одно мгновение падали замертво» [281]. Скоропостижно умирали даже те, кого переносили из одной части корабля в другую в гамаках. «Просто невозможно хоронить чаще, чем каждое утро, по восемь или десять человек с каждого корабля» [282], – писал в своем журнале Милькамп.
В целом почти три сотни из примерно полутысячи человек «Центуриона» в конечном итоге были занесены в список «СБ» – смерть от болезни. Сообщалось, что из примерно четырех сотен человек, отбывших из Британии на «Глостере», три четверти похоронили в море, в том числе всех рекрутов-инвалидов. Капитан, который сам был очень болен, записал в бортовом журнале: «Зрелище было настолько удручающим, что словами не передать страданий, в которых умерли некоторые люди» [283]. «Северн» похоронил двести девяносто матросов и юнг, «Триал» – почти половину экипажа. На «Вейджере» Байрон видел, как первоначальная команда из двухсот пятидесяти офицеров и матросов сократилась до менее чем двухсот двадцати, а затем до менее двух сотен. Выжившие были «настолько слабы и истощены» [284], что практически не отличались от мертвецов, и один офицер сказал, что «мы едва передвигались по палубе».
Болезнь расторгла не только узы, скреплявшие тела моряков, но и те, что связывают экипаж с судном. Некогда могучая эскадра напоминала корабли-призраки, где, согласно одному рапорту, процветали только паразиты: «Между палубами было замечено так много крыс, что любому, кроме очевидца, это показалось бы невероятным» [285]. Грызуны наводнили каюты, бегали по обеденным столам и уродовали лежавших на палубе в ожидании погребения покойников. У одного трупа выели глаза, у другого – щеки.
Байрон и другие офицеры каждый день заносили в свои дневники имена только что «ушедших из жизни» товарищей. В докладе Адмиралтейству капитан «Северна» писал, что после смерти штурмана корабля он заполнил вакансию, повысив в должности моряка по фамилии Кэмпбелл, показавшего «большое усердие и решительное поведение при всех наших трудностях и опасностях» [286]. В той же депеше капитан приписал: «Только что мне доложили, что сегодня мистер Кэмпбелл скончался». Гардемарин «Центуриона» Кеппел, чей пораженный болезнью беззубый рот напоминал темную пещеру, настолько устал от ведения списка умерших, что, словно извиняясь, написал: «Я не указал в своем мартирологе несколько человек» [287].
Одна из более поздних смертей не осталась незарегистрированной. Скупая запись стандартными аббревиатурами «М» – «матрос» и «СБ» – «смерть от болезни» уже нечетка, но все еще разборчива, словно выцветшая эпитафия. В ней сказано: «Генри Чип, М, СБ… в море» [288]. Это был юный племянник и ученик капитана Чипа. Его смерть, без сомнения, потрясла капитана «Вейджера» больше любого шторма.
Байрон пытался устроить покойным товарищам
