надлежащее морское погребение, но трупов было так много, а помощников так мало, что тела часто приходилось выбрасывать за борт без всяких церемоний. Как сказал опиравшийся на то, что называл «повествованьем деда моего» [289], поэт лорд Байрон: «Без слез напутственных, без урны гробовой» [290], [291].
* * *
К концу марта, после почти трех недель тщетных попыток пройти через пролив Дрейка, эскадра оказалась, по словам преподобного Уолтера, на грани «полного уничтожения» [292]. Единственная надежда заключалась в том, чтобы быстро обойти мыс Горн и дойти до ближайшей безопасной суши: архипелага Хуан-Фернандес, необитаемых островов в Тихом океане в 670 километрах от побережья Америки. «Единственным оставшимся у нас шансом избежать гибели в море было добраться туда» [293], – отметил преподобный Уолтер.
Для любителя морской литературы Джона Байрона архипелаг был не просто убежищем, но местом, овеянным легендами. Здесь в 1709 году бросил якорь британский капитан Вудс Роджерс, когда его команду скосила цинга. В дневнике, позднее опубликованном под названием «Кругосветное плавание» и жадно проглоченном Байроном, Роджерс подробно описал, как он был поражен, обнаружив на одном из островов шотландского моряка по имени Александр Селькирк, высаженного туда с корабля более четырех лет назад. Благодаря необычайной изобретательности моряк выжил: он научился добывать огонь трением, а также охотился на животных и собирал луговую репу. «Износив одежду, – объяснял Роджерс, – он сшил себе пальто и шапку из козьей шкуры, причем у него не было никакой… иглы, только гвоздь» [294]. Селькирк читал имевшуюся у него при себе Библию, «заявив, что в этом уединении был лучшим христианином, чем когда-либо прежде» [295]. Роджерс назвал Селькирка «безоговорочным правителем острова» [296]. Передаваемое от одного человека к другому повествование распространяется, пока не станет столь же необъятным и мифическим, как само море. В 1719 году рассказ Селькирка послужил Даниэлю Дефо основой для вымышленной истории о Робинзоне Крузо [297] – гимна не только британской изобретательности, но и колониальному господству страны в отдаленных землях.
Подвергаясь ударам сил природы, Байрон и его товарищи по кораблю были очарованы видениями архипелага Хуан-Фернандес, видениями, несомненно, добавлявшими обольстительности их цинготным снам. На этом «долгожданном острове» [298], как назвал его Милькамп, они найдут изумрудные поля и потоки чистой воды. Томас в своем дневнике сравнил остров с Эдемом из «Потерянного рая» Джона Мильтона.
Однажды апрельской ночью Байрон и другие члены экипажа эскадры решили, что они прошли достаточно далеко через пролив Дрейка и к западу от острова Горн, чтобы наконец повернуть на север и безопасно направиться к архипелагу Хуан-Фернандес. Но вскоре после того, как корабли повернули на север, впередсмотрящий на «Анне» заметил в лунном свете странные объекты. Скалы. Члены экипажа «Анны» сделали два предупредительных орудийных залпа, и вскоре вахтенные других кораблей также различили выступающий подветренный берег, блестящие скалы, возвышающиеся, как написал один капитан в своем вахтенном журнале, «как две необычайной высоты черные башни» [299].
В расчеты штурманов вкралась ошибка – на этот раз на сотни километров. Корабли находились вовсе не к западу от оконечности континента – ветрами и течениями их отнесло на восток и прижало к материку. Членам экипажа удалось вовремя развернуться и избежать крушения. Однако больше чем через месяц после входа в пролив Дрейка они все еще не ушли от «слепой ненависти Горна». Милькамп писал в бортовом журнале: «Наши моряки уже практически все, отчаявшись когда-либо сойти на берег, добровольно предались роковой хандре» [300]. Они завидовали «тем, кому посчастливилось умереть первыми». Настроение у Байрона было подавленным. Корабли вновь направлялись на юг, в противоположную от острова Робинзона Крузо сторону – назад в водоворот бурь.
Штормы усилились, когда эскадра попыталась прорваться за край Южной Америки. Они превратились в то, что Байрон назвал «идеальным штормом» [301]. Буря сменялась бурей, и казалось, экспедиция вот-вот будет уничтожена. Из-за нехватки людей комендор «Вейджера» Джон Балкли отвечал за две последовательные вахты, подвергаясь ударам ветра и волн восемь часов подряд. «У нас была… самая большая волна, которую я когда-либо видел» [302], – записал в дневнике Байрон, что можно было бы счесть наивностью неофита. Однако и бывалый капитан «Северна» в докладе Адмиралтейству отметил, что «волнение больше, чем я когда-либо наблюдал» [303], – ту же фразу практически в точности повторил командир «Перла» Джордж Мюррей. Внезапно эти моряки точно разучились не только управлять, но даже описывать [304]. Каждый раз, когда «Вейджер» проходил волну, Балкли чувствовал, будто корабль падает в бездонную пропасть. Вокруг была только стихия – огромные валы впереди и сзади. Качка была столь сильной, что реи уходили под воду, и тогда правящие парусами – марсовые, словно пауки, цеплялись за паутину веревок. Однажды ночью, в одиннадцать часов вечера, эскадру захлестнула волна. «Бушующее море обрушилось на нас по правому борту и разбилось на носу и корме» [305], – записал в дневнике преподаватель «Центуриона» Томас, добавив, что волна ударила с такой силой, что корабль полностью лег на бок, а потом стал медленно выправляться. «Волна повалила и затопила всех людей на палубе».
Балкли выкинуло бы в море, не будь он крепко пристегнут. Одного моряка отбросило в трюм. Бедняга сломал бедро. Помощник боцмана сначала кувырнулся через голову, и он сломал ключицу, а потом упал еще раз и окончательно ее раздробил. Другой моряк сломал шею. Томас находился на квартердеке «Центуриона» и по тусклым звездам пытался определить местоположение, когда волна сбила его с ног. «Я упал и ударился головой и правым плечом с такой силой, что был совершенно оглушен» [306], – писал он. Его в полубессознательном состоянии отнесли в гамак, где он пролежал более двух недель [307] – выздоровление отнюдь не было спокойным, его койка ужасающе качалась от каждой новой волны.
Однажды утром, когда Балкли стоял у руля «Вейджера», его чуть не унесло чудовищной волной – волной, которая, как он выразился, «перетащила меня через штурвал» [308]. При затоплении одну из четырех транспортных лодок, катер, начало бросать по палубе. Боцман Джон Кинг хотел выкинуть его за борт. Однако без разрешения на то капитана Чипа ничего делать было нельзя [309].
Чип находился в большой каюте, по которой словно ураган прошелся – вещи были разметаны. В дневнике Балкли часто жаловался на офицеров «Вейджера» (боцман – скверный, штурман – никудышный, а лейтенант – еще никудышнее), зародились у него определенные сомнения и в отношении нового капитана. Чип расхаживал с тростью с серебряным набалдашником. Он казался все больше и
