Каждая девушка имела на вечерницах своего милого, и каждая шла сюда для того, чтобы с ним пожартовать (провести время в забавах), понежиться и слышать от него сладостные повторения в любви. Кто любил свою коханую и потом оставлял ее, тот навлекал на себя неукротимый ее гнев. Мстительная ревность изобретала все способы к наказанию неверного. Не довольствуясь его посрамлением, она часто прибегала к самым преступным мерам: готовила из ядовитых растений отраву и опаивала его. Рассказы о таких поступках оправдываются самими песнями. Ни одна из русских песен этого рода не отличается такою силою воли, пламенностью и чувством исступленной ревности, как малороссийские, которые большею частью сочинялись парубками после несчастного события на вечерницах. Напев их грустный, происшествие трогательное и печальное, конец — приготовленная смерть. Вот примеры:
Не ходы, Грыцю, на вечерныцю,
Бо на вечерницах дивки чаровницы,
Бо на вечерницах дивки чаровницы!
Одна дивчина чорнобрывая,
То чаровныця справедливая;
То чаровныця справедливая!
В недилю рано зилля копала,
А в понедилок перемывала.
А в понедилок перемывала!
Прийшов вивторок, зилля зварыла,
В середу рано Грыця отруила!
В середу рано Грыцу отруила!
Прийшов же четверг, Гр'ыценько умер,
А в пятныцю Грыця поховали,
А в пятныцю Гриця поховали,
А в субботу отпоминали!
А, отпоминавши, усим заказали:
Щоб того Грыця не вспоминали.
В недилю рано маты дочку била:
Но що ты, суко, Грыця отруила?
На що ты, суко, Грыця отруила?
Ой, маты, маты! Жалю не мае,
Не хай же Грыценько двох не кохае!
Не хай же Грыценько двох не кохае!
Не хай не буде ни той, ни мени:
Не хай достанется сырой земли.
От се тоби, Грыцю, я так зробила,
Що через тебе мене маты била!
То через тебе мене маты била!
От се тоби, Грицю, такая заплата:
3 чоторых дощок темная хата!
3 чоторых дощок темная хата!
Рано пораненьку ихали козакы,
И того Грыця вспоминали,
И того Грыця вспоминали!
Ой, Грыцю, Грыцю, преславный козаче!
За тобою, Грыцю, дивчина плаче!
За тобою, Грыцю, дивчина плаче!
Тая дивка чорнобрыва,
Котора Грыця причаровила.
Тоска девушки по своем милом чернобривом, который не подает никакой о себе весточки. Она плачет, и только ей легче, как поплачет; она полетела бы к нему, но нет у нее крыльев, а он не возвращается. Горюет, сохнет и умирает с каждым часом. Напев песни чрезвычайно жалобный:
Виют витры, виют буйный,
Аж деревья гнуця!
Ой, як болит мое сердце,
Самы слезы льюця.
Трачу лита в лютом гори
И кинця не бачу.
Тилько мени легче стане,
Як тришки поплачу!
Не поможут слезы счасцью,
Сердцю легче буде!
Кто счастлив був хоть часочек,
Повик не забуде!
Есть же люди, що й моей
Завидуют доли!
Чи счастлива та былинка,
Що росте у поли?
Ой, у поли на песочку
Без росы на сонци!
Тяжко жити без милого
На чужий сторонци.
Без милого доли нема,
Стане свит тюрьмою;
Без милого счастья нема,
Нема и покою!
Де ты милый, чернобривый?
Де ты? Отзовися!
Як без тебе я горюю,
Прийды, подывися.
До кого я пригорнуся,
И кто приголубыт?
Коли нема того тута,
Який мене любыт.
Политила б я до тебе,
Да крылиц не маю!
Сохну, чахну я без тебе
Всякий час умираю!
Верность двух любовников.
Веселый напев:
Дивчино кохана, здорова була!
Чи ще ж ты мене не забула?
Приихав до тебе — Бог тебе знае!
Чи твое серденько мене кохае?
Козаче коханый, чого ты пытаешь?
Скорий, козаче, в могили буду,
Неж тебе серденько позабуду!
Спасыбо, дивчино, за добре слово.
А може ты любишь кого другого?
Коли правдива мовонька твоя,
Так будешь, серденько, навик моя!
Ты добре те знаешь, що я сырота;
Ни маю я срибра, ни маю золота,
Опричь той любови, що к тоби я маю.
Я всим убога — того ни таю!
Не треби мени золота, я сам придбаю,
Треба мени дивчины, що я кохаю!
Ходымо до церкви, звяжемо рукы,
Нехай у нас не буде на сердци муки!
Печальные напевы в следующих песнях:
Сидыт голубь на березы,
Голубка на вишни.
Скажи сердце мени правду:
Що маешь на мысли?
Ой, яж тоби прысягала
Любиты, як душу:
Теперь мене покидаешь,
Я плакаты мусу!
Будь счастлив за тою,
Которую кохаешь;
А над мене вирнийшей
На свити не найдешь.
Буду Бога я просыты,
Щоб ты був щастливый:
Чи зо мною, чи з другою,
Повик мени, милый!
Як не захочешь, сердце мое,
Вирным буты;
То дай мени таке зилле,
Щоб тебе забуты!
Есть у мене таке зилле,
Близько перелазу;
Як дам тоби напитыся,
Забудешь вид разу!
Буду питы через силу,
Ни капли не пущу;
Хиба тебе забуду,
Як очы заплющу!
Ой, ходыв чумак у Карась-базар,
Та чорною хусточкою голову звязав.
Ой, ходыв же вин сим лит на Дону,
Та не було пригодоньки ему на роду.
Стала пригода з Дону идучи,
У чистым поли при дорози волив пасучи.
Ой, пас чумак, пас, да впас и лежит.
Ни хтож его не спытае: що у его болит?
Болит у его сердце, голова,
Сеж у того чумаченька, що роду не ма.
Прийшов до его товарищ его,
Бере его за рученьку, жалкуе его.
Товарищу мий! Жалкуешь мене.
Бериж мои волы й возы, поховай мене.
Да скидай кожух, надивай жупан.
Волыж мои сиринькии, сеж буде вам пан.
Ой, у Киеви зазвонили в дзвин,
Сеж по тому чумакови, що ходыв на Дин.
Ой, у Киеви зазвонили в два,
Сеж по тому чумакови, що роду нема.
Ой, по горам снигы лежат,
По долинам воды стоят,
А по шляхам макы цвитут.
То не макы цвитут,
То не макы, а чумакы:
Воны з Крыму идут,
Рыбу везут. Маты сына вызнавала,
Та не взнала, выкликала: —
Иды, мий сынку, до домоньку!
Змыю тоби головоньку.
— Измый, моя ненько, сама соби,
Або моий ридный сестры.
Мене змыют дрибни дожчи,
Розчешут густы терны,
Розчешут густы терны,
Розкудрют буйны витры,
А рознесут кости, — чорны вороны.
Чи се тая крыниченька,
Що я воду пыв?
Чи се тая дивчинонька,
Що люблю и любыв?
Ой, жаль мени буде,
Возьмут люды,
Недоля моя!
Чи сеж тая крыниченька,
Що голубь купався?
Чи се тая дивчинонька,
Що я женихався?
Ой, сеж тая крыниченька,
И ключ и ведро;
А вже мене дивчинонька
Забула давно!
Засыпалась крыниченька
Золотым песком;
Злюбилась дивчинонька
3 другим козаком.
Давжеж мени до той крыниченьки
Стежки заросли;
Давжеж по мою дивчиноньку
Сваты прийшлы.
Шумят вербы,
Що над той крыницею ростут;
Да вжеж мою дивчиноньку,
До церкви ведут.
Один веде за рученьку,
Другий за рукав;
Третий стоит,
Сердце болит:
Любыв, да не взяв!
Жалоба молодого казака на долю, что она доселе не указала ему счастья.
Де ты ходишь, моя доля?
Не докличишься тебе!
Досиб можно дике поле
Пригорнуты до себе!
Я тебе ось не вблажаю,
До якои то поры?
Все шукаю, да пытаю,
Що аж серденько знурыв!
Чи на мори меж купцами
Личишь з крамом барыши?
Чи в хоромах з панянками
Ты рогочешь у ночи?
Чи на неби из викиньця
Сучишь дули биднякам?
Чи при мысяци, без сонця
Чешешь ты кудры зиркам?
Чи край моря на долини
Дикым маком ты цветешь?
Чи у лузи на калыни
Ты зозулею куешь?
Ой, змилуйся, моя нене!
По край мене хоть присядь;
Хоть постой ты биля мене,
То й тому я буду рад.
Безнадежная любовь:
Над ричкою, над быстрою,
Спизнався я с дивчиною. (2 р.)
Лучше б було не знаться,
Ниж спизнавшись разстаться;
Лучше б було не влюбляця,
Ниж влюбившись разлюбицця!
Свитыть мисяц, та не грие,
До дивчины сердце ние.
Шумит, гудеть добровонька,
Плачет, тужит дивчинонька;
Плачет, тужит, нарекае,
Свою долю проклинав.
Долеж моя несчастлива!
На що ты мене спородыла? (2 р.)
Ой, вы люды, вы сусиды,
Сжальтесь, сжальтесь моий биды! (2)
Що мени з того, що всяк знае,
Що мене милый покидае! (2)
Абожь пийду, утоплюся,
Абож об каминь убьюсь. (2)
Нехай будут люды знаты,
Як з коханья умираты! (2)
На тим боци огонь горыть,
На сим боци дымно;
Не маж мого мыленького,
Комусь буде дывно!
На тим боци огонь горыть,
На сим боци — жар, жар;
Не маж мого миленького,
Комусь буде — жаль, жаль.
Хылытеся, густы лозы,
Видкиль витер вие;
Дывытеся, кари очи,
Видкиль милый вийде.
Хылылыся густы лозы,
Та вжей — перестали;
Дывылыся кари очи,
Тай плакаты сталы.
Плыве щука з Кременчука
Пробытая з лука,
Теперь мени, мое сердце,
3 тобою розлука!
Ой! не шумы дуже, зеленый байраче!
Не плачь, не журыся, молодой козаче!
Ой, як не шумиты,
Колы зелененький!
Ой, як не любыты,
Колы молоденький!
Сусиды близкий — вороги тяжкий,
Не велят ходыты, дивчыну любыты.
Яж дивчину люблю и за себе визьму,
За себе я визьму, я за ий умру.
Ой, умруж я мыла, а ты будышь жива,
Не забувай мыла, де моя могыла:
А моя могыла у тыхого моря,
Де була миж намы тихая розмова.
А моя могыла у синьой рощи,
Поляглы де жарти, поляглы любощи.
Выйдешь на могылу, та не тужы дуже,
Скажут вороженьки — любились мы дуже.
Выйдышь на могылу, не кывай рукою,
Скажуть вороженьки, що я жыв с тобою.
Выйдешь на могылу, та не сып землю,
Бо сама ты знаешь, як тяжко пид нею.
Бывали примеры, что на вечерницах совершались убийства. Из соперничества друг к другу заводили между собою ссоры, оканчивавшиеся смертью одного из них. Часто из угождения к своей милой отважный парубок гнал другого. Оскорбление имени чьего-нибудь неминуемо рождало кровавое мщение. Матери и отцы строго воспрещали своим дочерям и сыновьям ходит на вечерние сходбища; но они украдкой выходили из дома и возвращались тихо, когда еще спали домашние. Вечерницы посещали и панычи (дети дворянские), но казаки, считая себя равными, вели с ними постоянные раздоры, и по той причине, что панычи скорее приобретали внимание девушек. Это раздувало между ними пламя взаимной ненависти: составлялись партии соперников, и взаимное преследование оканчивалось смертоубийством, которое до того возросло впоследствии, что редкая неделя проходила, чтобы не находили окровавленных трупов. Полиция принимала свои меры, но ей стоило великого труда достигнуть цели своей. Часто случалось, что разбивали полицейских чиновников. Вечерницы обратились ныне в тихие и дружеские собрания.
