— Вот видите, товарищ, что делается. Разве можно при таких условиях удержать переходящее красное знамя…
Любка впервые попала в подсобные помещения в книжном магазине. Она привыкла любоваться чистенькими и нарядными книжными витринами, книгами, аккуратно расставленными корешок к корешку на полках. Ей казалось, что здесь над каждой книгой люди дрожат, обращаются с ней, как с живым существом. Но попав в подсобные помещения, она остановилась в недоумении, даже в испуге. «Что это, куда я попала?» — подумала она. Пять небольших комнат с высокими потолками были заставлены дощатыми стеллажами, на которых от потолков до самого пола всё заполняли книги. Одни были расставлены на полках корешками наружу, другие — внутрь, третьи лежали просто кучами, подминая обложки и нечитанные еще никем страницы. Книги лежали и в проходах между стеллажами, лежали просто на полу без всякой подстилки. Одни вываливались из разорванных пачек, другие оставались месяцами туго стянутыми шпагатами. Связки книг заполняли и коридоры. Их можно было увидеть под столами и в кабинете завмага и в комнате бухгалтерии. В крайней правой комнате в углу после дождя появилась течь. Видно было, как вода, просочившись сквозь потолок, сбегала по книгам, оставляя после себя мутные следы. Здесь пахло сыростью и гнилью.
— Вы думаете, начальство не знает о нашей тесноте? Двадцать пять раз писал, требовал, но всё обещают, а книги прибывают и прибывают. Каждый месяц я получаю по две-три тысячи новых наименований, — не унимался разошедшийся завмаг, водя свою посетительницу по хранилищам.
В этот момент стрелка на больших круглых магазинных часах подошла к одиннадцати. Раздался резкий электрический звонок. Дверь магазина широко раскрылась. Сотрудники заняли свои места за прилавками. В подсобных помещениях никого не осталось. Тогда Хачатур пригласил свою посетительницу в кабинет. Он сам закрыл за ней дверь, снял темные очки и вдруг заулыбался.
— Политика, очаровательная Любушка, всё делает политика, — заговорил завмаг, касаясь ее руки. — У меня пятнадцать продавцов. Не дай бог, если бы хоть один из них узнал, кто вы. А теперь все пятнадцать знают, что вы из Книготорга. Значит, теперь вы сможете заходить ко мне всегда, когда в этом будет необходимость. А необходимость такая, я думаю, будет. Понимаете, очаровательная, в чем дело?
— Ну и хитренький же вы, Хачатур Иванович, — кокетливо сказала Любка, осторожно высвобождая свою руку из руки завмага.
— Хорошо. Теперь о деле. — Лицо завмага сразу стало администраторским. Он снова надел темные очки и продолжал: — Есть у меня «Солдат Швейк», есть «Королева Марго», есть Киплинг. Устраивает?
— Конечно, Хачатур Иванович…
— Вот мои условия: Швейк — номинал 13, мне по 45. «Королева» — номинал 16, мне по 40. Киплинг — номинал 15, мне по 35. Устраивает? По рукам?
— Что вы, Хачатур Иванович, а я с чем останусь! — Любка высоко подняла изогнутые дуги своих бровей.
— Не пугайтесь, очаровательная, вы лучше спросите своего дружка, сколько он заработал при моем участии на Жюль Верне. И вы без заработка не останетесь. В этом даю вам слово чести…
— Я все-таки новичок, Хачатур Иванович, вы должны быть ко мне снисходительнее, — растягивая последние слова, трогательно произнесла Любка и опустила глаза. Ей был противен этот лысеющий, самодовольный делец, скрывавший свой взгляд за темными очками. Он казался ей хуже нечистого на руку мясника в белом фартуке, который с утра начинает красть у покупателей по грамму мяса, а к вечеру уносит домой сотни рублей для покупки «Победы» или «ЗИЛа». Но Любка продолжала торговаться.
— Хорошо, очаровательная Любушка, — неожиданно мягко произнес завмаг и, приблизившись, взял ее за руку. — Вы видите, как мне трудно с вами разговаривать на расстоянии. Только, прошу вас, в дальнейшем не злоупотребляйте и будьте так же уступчивы со мной, как я с вами. «Швейка» отдаю вам по тридцать, «Марго» — по двадцать пять, Киплинга — тоже по двадцать пять. Ваш заработок составит, знаете сколько? — и, помолчав немного, выпалил: — Тысячу рублей. Да, тысячу, не меньше! А вы знаете, как трудно людям заработать эту тысячу? — уже как-то многозначительно и подчеркнуто произнес он.
Любка поняла этот намек, но заставила себя улыбнуться.
— А сейчас, давайте мне еще одну вашу ручку и уходите. Завтра в девять ноль-ноль, как говорят военные, — будьте около магазина, поедем вместе на базу.
Выйдя из магазина, Любка долго бродила по улицам, стараясь найти ответы на возникшие вдруг вопросы. Она забыла уже о той тысяче рублей, которые завтра у нее могут оказаться. Ее интересовало другое. «Вот завтра, — думала она, оглядываясь на серое здание книжного магазина, — иуда стремглав полетят десятки и сотни настоящих книголюбов, которые готовы сутки, двое и трое простоять в очереди только для того, чтобы приобрести нужную им книгу для своей библиотеки. Они будут сперва толкаться у двери перед открытием магазина, потом толпиться в очереди, и вдруг услышат: «Швейка всего пять экземпляров» и уйдут ни с чем. А Хачатур завтра вечером получит за того же Швейка триста-четыреста рублей, будет сидеть со своей Дорофеей в парке в ресторане и распивать шампанское. Как же он станет отчитываться за проданные мне книги?
Еще в тот день, когда Любка впервые зашла в магазин Хачатура, она увидела там свою новую знакомую, толстушку Дорофею Пантелеймоновну, величавшую себя Додочкой. Она сидела за окошком кассы — круглолицая, в прозрачной с глубоким вырезом блузке, весело перебирая низко спускавшуюся на грудь нитку стеклянного жемчуга и была точь в точь, как портрет в раме. Теперь же обе считали себя давнишними приятельницами. Встречаясь, они болтали обо всем, что только взбредет в голову.
Так было и на этот раз. Встретились они случайно после закрытия магазина и расположились в ближнем сквере на скамейке у фонтана.
— Признайтесь, милочка, Хачатурик за вами понемножку ухаживает, признайтесь, дорогая, это меня нисколечко не обидит, — говорила Дорофея, взяв в свои пухлые руки руку Любки. — Он, миленькая, хороший, очень хороший, настоящий мужчина. Главное — добрый. Денег не жалеет.
— Для вас не жалеет, Додочка?
— Он знает, что я его люблю. Он и для вас хорошее делает. Скажите, сколько вы первый раз заработали — тысячу, да? Вот видите. Мне Хачатурик говорил. У него вообще от меня нет секретов.
— Да, он, наверное, умный, умеет всё делать…
— Еще как умеет делать, дорогая. Если бы вы только всё знали, — как-то таинственно проговорила толстушка.
Любка чувствовала, что та хочет о чем-то ей рассказать, но не решается.
— Знаете, милочка, мы с вами на одной веревочке, поэтому сообщу вам один секрет, но только, — Додочка поднесла палец к губам и, хотя она никогда не могла быть серьезной, попыталась сосредоточиться. — Так это же Хачатур придумал коллективную ответственность, за которой сейчас бегает уже несколько завмагов, как за юбкой.
— Какую коллективную ответственность? О чем это вы?
— Ах, какая вы, милочка, неграмотная. Разве вы ничего не слыхали о коллективной ответственности?
— Понятия не имею, Додочка.
Любка вообще раньше не имела никакого понятия о том, кто и за что в магазинах отвечает, хотя понимала, что какой-то твердый порядок там безусловно существует. Теперь же становилось ясно, что в тех же книжных магазинах, скажем, каждый продавец или бригада продавцов несут так называемую материальную ответственность за свой отдел. Не хватило книг в отделе — они и выплачивают стоимость их при получении зарплаты.
— А Хачатурик додумался и на общем собрании проголосовал за коллективную ответственность, — продолжала весело Дорофея. — Это, как он говорит, воспитательная мера. Все должны отвечать в его магазине за одного я один за всех. Не хватило одной книжки — все вносят по рублю — и недостачи нет. Не хватило десяти — то же самое.
— Не понимаю, Додочка, какой смысл в этом, никак не понимаю.
— Эх, вы, а еще тоже запустили коготки в книжное дело, — с упреком проговорила толстуха и стала объяснять. — Смысл, милочка, прямой. У нас есть, понимаете, десять киоскеров — ну, тех, что продают книги на лотках и в киосках. Деньги они сдают заведующему.
— Зачем?
— Снова зачем! Так в этом же всё дело, милочка. Они сдают деньги заведующему, а я выдаю им квитанции и ставлю печать на них. Понимаете? Нет? Деньги эти не учитываются, и они у нас свободны. А в конце месяца, когда обнаруживается недостача книг, мы все коллективно вносим по сто, по двести рублей, — когда как. И недостачи нет. Вот какую штуку Хачатурчик придумал, — весело закончила она.
— Выходит, что продавцы оплачивают из своей зарплаты то, что вы с завмагом присваиваете? — вся вспыхнув, зло сказала Любка.
