оскорбительные слова Козенса в адрес капитана, видимо, могли заставить Чипа заподозрить, что он замышлял мятеж» [517], однако выяснилось, что оружия у Козенса не было. Байрон подумал, что, какими бы неправильными ни были действия Козенса, реакция Чипа чрезмерна.
Волнение нарастало – Козенс умирал на глазах у команды. «Несчастная жертва… казалось, целиком поглотила их внимание, – вспоминал Байрон. – Все взгляды были устремлены на него, и на лицах свидетелей появились явные признаки глубочайшего беспокойства» [518].
Перекрикивая гвалт, Чип приказал собраться на построение. Балкли задумался, не взять ли ему и его людям, его народу с собой оружие: «Однако, поразмыслив, я решил, что лучше пойти без оружия» [519], – вспоминал он.
Некогда крепкое тело Чипа источил голод. И все же он внушал страх команде, особенно сейчас, когда сжимал в руке пистолет. По бокам от капитана стояли его союзники, в том числе хирург Эллиот и лейтенант морской пехоты Гамильтон. После того как Балкли заявил, что его люди безоружны, Чип положил пистолет в грязь и сказал:
– Я вижу, что это так, и послал за вами только для того, чтобы вы знали, что я все еще ваш командир, поэтому пусть каждый человек идет в свою палатку [520].
Волна разбилась о берег. Люди пребывали в растерянности. Балкли и его люди знали, что неподчинение – это первый шаг к мятежу, свержению капитана и нарушению военно-морского кодекса. Байрон отметил, что опрометчивый выстрел Чипа в Козенса едва не спровоцировал «открытое подстрекательство к мятежу» [521]. Однако в конце концов Балкли отступил, и остальные потерпевшие кораблекрушение последовали его примеру. Байрон, в одиночестве отправившийся в свою хижину, заметил, что негодование команды, казалось, «на сегодняшний день подавлено» [522].
Наконец капитан Чип приказал отнести Козенса в больничную палатку.
* * *
Балкли навестил Козенса в больничной палатке. Бедолагу лечил молодой человек по имени Роберт – помощник хирурга. Роберт осмотрел кровоточащую рану. Первый учебник по медицине для морских хирургов предупреждал, что огнестрельные ранения «всегда сложные, никогда не бывают простыми и труднее всего поддаются лечению» [523]. Роберт попытался проследить траекторию полета пули. Пуля вошла в левую щеку Козенса, раздробив верхнюю челюсть, но выходного отверстия не было. Свинец засел в голове Козенса, примерно в семи с половиной сантиметрах под правым глазом. Пытаясь остановить кровотечение, Роберт забинтовал рану, но, чтобы у Козенса появился шанс выжить, пулю требовалось удалить хирургическим путем.
Операцию назначили на следующий день. Однако в установленное время главный хирург Эллиот не явился. Некоторые объясняли это недавней дракой между ним и Козенсом. Плотник Камминс сказал, что слышал, будто Эллиот хотел прийти, но помешал капитан Чип. Гардемарин Кэмпбелл сказал, что не знал о каком-либо противодействии капитана, предполагая, что конфликт, возможно, спровоцирован дезинформацией – как и дошедший до Козенса слух о сокращении винных пайков. Несмотря на настойчивые уверения Кэмпбелла, что Чипа оклеветали, слухи о том, что капитан помешал хирургу лечить раненного им же самим моряка, распространялись со скоростью лесного пожара. «Это было расценено как бесчеловечность капитана, – писал в дневнике Балкли, – и во многом способствовало тому, что он потерял благорасположение народа» [524]. Балкли добавил, что Чипу благороднее было бы убить Козенса второй пулей, нежели отказывать в помощи.
Наконец Роберт, не выдержав, попытался провести операцию самостоятельно. В учебнике по медицине говорилось, что первейший долг хирурга – положиться на Господа, который «видит не так, как человек» [525] и «направит стези твои». Роберт открыл хирургический набор, где лежали ланцеты, щипцы, костные пилы и каутер. Ни один из них не был стерилизован, и операция без анестезии могла как спасти, так и убить Козенса. Эту процедуру Козенс как-то пережил. Хотя от пули отломился осколок, но Роберту удалось достать бо́льшую ее часть.
Козенс был в сознании, но ему по-прежнему грозила смерть от потери или заражения крови. Он хотел, чтобы его перенесли в дом Балкли, чтобы он был среди друзей. Когда Балкли попросил на это разрешения у Чипа, капитан отказал, заявив, что Козенс – мятежник, угрожавший всему поселению.
– Если он выживет, – сказал Чип, – я добьюсь, чтобы его передали под арест коммодору и повесили [526].
Семнадцатого июня, через неделю после стрельбы, Роберт провел Козенсу вторую операцию, чтобы удалить оставшийся осколок пули и часть раздробленной челюстной кости. Увы, Козенс, казалось, угасал. В таких случаях учебник советовал хирургам не отчаиваться – «ибо Господь милостив» [527]. Козенс попросил Роберта о последнем одолжении: доставить Балкли небольшой сверток с извлеченной пулей и кусочком кости. Улики не должны пропасть. Роберт согласился, и Балкли спрятал сверток в своем убежище.
Двадцать четвертого июня Балкли записал в дневнике: «После двухнедельных мучений ушел из жизни мистер Генри Козенс, гардемарин» [528]. Может, на острове Козенс и распоясался, но, как писал Байрон, он оставался «горячо любимым» [529], а потому потерпевшие кораблекрушение были «глубоко потрясены этой катастрофой» [530].
Замерзшие, грязные, оборванные люди выкопали в грязи яму – еще одну в ряду безымянных могил матросов и юнг, погибших, как написал в дневнике Балкли, «от разных причин с тех пор, как корабль первый раз налетел на скалы» [531]. Окоченелое тело Козенса вынесли из больничной палатки и положили на землю. Аукциона его имущества для сбора средства в пользу его семьи на родине не проводили: у него практически не было вещей, а у моряков – денег. Сотоварищи постарались присыпать тело землей, чтобы его не расклевали стервятники. «Мы похоронили его настолько благопристойно, насколько позволяли время, место и обстоятельства» [532], – вспоминал Балкли.
Они были в ловушке на острове сорок один день.
У потерпевших кораблекрушение появилась надежда. Плотнику Камминсу пришла идея: быть может, если спасти баркас, затонувший вместе с «Вейджером», и как-то подлатать его, они смогут выбраться с острова.
В первые дни после смерти Козенса капитан Чип не сидел в своей хижине, размышляя, рассуждая логически, впадая в отчаяние. Сочтет ли Адмиралтейство его стрельбу оправданной – или его повесят за убийство? Балкли заметил, что капитан становится все более раздражительными, теряя не только «любовь команды» [533], но и «всякое душевное равновесие» [534].
Люди лихорадочно начали претворять в жизнь план Камминса. Первым шагом было срезать запутавшийся в обломках баркас. Единственный способ его освободить – проделать дыру в боку «Вейджера». Задача эта была трудной и опасной, но моряки справились, и вскоре лодку вытащили на берег. Потрескавшийся, намокший и слишком тесный, чтобы вместить остатки команды «Вейджера», баркас, казалось, не сможет
